Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте
Пошел и я сдавать… Чего мне бояться? Сколько есть знаний по немецкому языку — все мои, чужого мне — не надо. А эта Эльза Трофимовна, хоть сама и божий одуванчик, а очень требовательная оказалась, даже категоричная. В общем, не сдал я экзамен, как ни крутился, завернула она меня… Другие проскочили, а я — нет. Один остался у разбитого корыта. А другие-то ничем не лучше меня, знаниями не блещут. Понимаю, что она меня за что-то невзлюбила и все. А за что? Убей — не знаю! Не дурней вроде других.
Пошел на следующий день сдавать проклятый немецкий — и опять не сдал, даже со второго раза!
Пошел еще через неделю — она сказала, чтоб подготовился основательно и опять нулевой результат. Не хочет она принять.
— Вы, — говорит, — Белокопытов, немецкий язык не знаете и, что самое страшное, — не хотите знать!
Вот те на! Как это не знаю?
— Как это, — говорю, — не знаю? Я и в школе по нему учился хорошо, твердым четверочником был. Не может такого быть в природе, что я его не знаю. Знаю — и не хуже других!
А она давай со мной перепираться:
— А вот и не знаете!.. Не знаете!.. — как в детском саду.
Я тогда быка за рога.
— Все равно ваш немецкий у нас не главный предмет! — А у нас действительно, помимо творчества, главными считались идеологические предметы, всякие там марксистско-ленинские философии, диаматы, истматы и эстетики. Тьфу — на немецкий! Наплевать и размазать.
А ее это вроде как сильно возмутило.
— Как это, — говорит, — не главный?! — Обидно ей стало за немецкий язык. — Теперь считайте, что он для вас самый главный стал! Идите, говорит, — на каникулы, готовьтесь… А осенью приедете, если не сдадите, я вас не переведу — и вас отчислят!
Ничего себе, думаю, заявочки, достал меня ваш немецкий язык! Устроила мне бабушка праздник! Я летом отдыхать привык, а она хочет меня в тележку запрячь, учить эту немецкую дурь! Да не буду я его учить, делать мне больше нечего! Мне уже двадцать семь лет! Все умные люди к этому возрасту уже умерли или погибли! А я все живу! Так она решила мне медленную казнь устроить!
Так я и поступил. Лето мне для того и дано, чтоб сил поднабраться, а не растрачивать последние силы и нервы на всякие глупости. Закинул я учебник по немецкому куда подальше и давай отдыхать на всю катушку! Так за лето наотдыхался, что чуть живой в Литинститут приехал…
Не успел прийти, а она сразу — ко мне, как коршун на добычу, отловила чуть не в первый день.
— Ну, как, — спрашивает, — Белокопытов, подготовились?
— А как же! — отвечаю я гордо, мне уже терять нечего.
— Давайте тогда сдавать.
Пошел я сдавать… Немного почитал, немного перевел, поговорил немного на немецком. Она меня — спросит, я — отвечу… И, чувствую, опять что-то не так, не устраивают ее мои ответы… «Да-а, — думаю, — бабушка, отчего же ты меня так невзлюбила? Ведь я же хороший парень, мне еще жить да жить…»
А она еще немного повозилась, видит, — что толку нет, и собрала все учебники в кучу: прием закончен.
— Все, — говорит, — Белокопытов, до свидания… На каникулах вы не готовились, мы с вами расстаемся… — и показывает рукой, чтоб освободил помещение.
Поднялся я, и так мне противно стало.
— Как же так? — говорю. — Ведь я же уже на третьем курсе, нельзя меня выгонять!
Не то чтобы я испугался, нет, но так мне эта канитель и глупость со сдачей и пересдачей неприятна стала, что разозлился я очень. Думаю: «Идите-ка вы все… не знаю куда, со своим немецким языком! Достали вы меня… Делать мне больше нечего, сидеть здесь только и кривляться!» отсолютовал ей и пошел вон…
А она мне тогда говорит, видимо, усовестилась:
— Вот что, Белокопытов… Я, конечно, могу вас перевести, поставить вам необходимую тройку, но с условием, что вы в мою группу перейдете.
Я — возликовал! Чуть до потолка не подпрыгнул. Обернулся — улыбка во весь рот.
— Спасибо, — говорю, — Элъза Трофимовна, с большим удовольствием к вам перейду… Непременно…
Сразу бы так и сказала, стоило меня мучать.
И, правда, перешел я к ней… И так стал хорошо учиться, что в пору себе самому завидовать. На одни четверки! Хотя, на самом-то деле немецкий язык я, конечно, лучше знать не стал, просто присутствовал на уроке и переодически кивал ей с умным видом, дескать, все понимаю и со всем согласен. Выказывал ей свое почтение и уважение.
И госэкзамен по немецкому языку сдал с первого раза. На твердую четверку. Понравилось ей, что я толковый молодой человек. И она мне понравилась: хорошим человеком оказалась, только надо было ей вовремя знаки внимания оказывать, как, впрочем, и любому другому.
А как себя с ней вести, меня Андрей Новиков научил. Он знаменитое стихотворение «Сушка полиэтилена» написал. Вообще-то он немного заикался, а уж про немецкий язык и говорить нечего. Двух слов связать не мог! Но ходил у нее в любимчиках, потому что постоянно глядел на нее подобострастно.
Так и я стал поступать. Гляжу на нее весь урок восторженно, только что не мычу от радости… А уж ей это очень нравилось. А когда она мимо проходит, я еще губами так: чмок-чмок сделаю, — это я уже сам придумал, как будто ей ручку целую… Так она сразу вся разулыбается и идет довольная, нравится ей, что студенты ее любят и уважают. Так я и с госэкзаменом расправился, расщелкал его как орех!
И тут, только я ей его сдал, и — или ее кто-то подсидел, или еще чего? — уволили ее из Литинститута, убрали, сдули с божьего одуванчика все пушинки… Тоже ее кто-то подсидел, не иначе, навострился на теплое и почетное место завкафедрой. Но мне уже было по боку, я по немецкому языку никому ничего не должен.
Вообще-то, плохих людей нет в природе, и преподователей тоже, только все со своими причудами и ко всем свой подход нужен.
САРАНТУЯ
Монголка Сарантуя — или просто Сара — крупная женщина была, тяжелая. Никто ее в общежитии побороть не мог, совладать с ней. А многие пытались ее побороть да себе заполучить. Один только Володя из Астрахани и смог с ней совладать. Он мастер спорта по дзюдо был, и тоже — не маленький, тяжелый. Как возьмет ее в оборот, как проведет ей прием, как шмякнет об пол! Так она сразу на полу окажется, под ним, а он на ней, значит — он сильней, победил.
Вначале Сара поверить не могла, что он сильней. Не хотела сдаться. Потом поверила и стала его любить. А у них в Монголии так: если мужчина сильнее женщины, может ее побороть, значит — он в доме хозяин, его любить можно. Стал Володя хозяином у себя и у Сары в доме.
А к Саре часто казашки заходили, Баха и Мадина, чаю попить. А они совсем не тяжелые были, не то, что Сара. Вот зашли они однажды к ней почаевничать, а я к Володе в гости зашел… Сидят они, чай пьют, и я с ними… Гляжу на Мадину, а она — черненькая, худенькая и совсем не тяжелая, как Сара. «А ну, — думаю, — интересно, поборю я ее или не поборю?» Я-то сам тоже — не особенно толстый, но, думаю, ничего, с ней справлюсь. Ущипнул ее несколько раз, посмотреть: любит она бороться или нет? Смотрю, не очень отбрыкивается. Понял я: любит она бороться, может, даже не меньше, чем Сара.
А комната у Сары — здоровая, есть, где побороться, всем места хватит. Только стали мы с Мадиной бороться, а Сара как подскочит — и на меня.
— А ну, — кричит, — иди отсюда! Моя Мадина! Я Мадину сама поборю! — и драться на меня, и бороться полезла.
А я ничего понять не могу, что происходит, только настроился на борьбу, и на тебе! А Володя сидит за столом и похохатывает добродушно… Конечно, он бы мог мне помочь, с Сарой разобраться, он мне — друг, но так нельзя, так — не честно будет. Пришлось мне уйти… Не дала мне Сара Мадину побороть, она чаю напилась и в гневе страшная была.
Ну да ладно, ничего, я тогда к киргизкам пошел бороться… Киргизки, говорят, тоже сильно борются. Борцы — еще те! А нам, что казашки, что киргизки — все едино. Правильно ведь?
Потом Сара сказала Володе:
— Поехали со мной в Монголию, раз ты меня поборол. Будем там в юрте жить, баранину есть и стихи писать. Ох, и хорошо нам будет!
А он отказался.
— Что, — говорит, — я в Монголии забыл? Лучше я в Астрахань поеду, буду судаков ловить да есть. Тоже — не плохо. Все лучше, чем в Монголии.
Так и уехала Сара одна. Получила заветный диплом и укатила в Монголию с монголами бороться…
В ТУАЛЕТЕ ЗАВЕЛАСЬ НЕЧИСТЬ!
Устроили студенты в клубе «Молодой литератор» общее собрание. Всех в общежитии, кто смог подняться, собрали на сходку по серьезному вопросу: выбирать нового председателя студенческого комитета. А то все предыдущие председатели какие-то не такие оказались, как надо, нехорошие… Их выберут — как добрых, чтоб они к брату студенту по-братски и по-товарищески относились, а они потом, на поверку, как раз недобрыми и оказываются, и ни братства, ни товарищества от них не дождешься, надо так выбрать, чтобы не ошибиться.
