Саймон Брэтт - Ой, кто идет! (Исповедь маленького негодника-2)

Опять не захотел спать после обеда. Но теперь Джаггернаут без промедления снесла меня вниз – слишком боялась пропустить любимое зрелище.

Первую половину фильма я ныл и кричал, но потом вдруг успокоился. Конечно, актерская и режиссерская работа по-прежнему оставляла желать лучшего, но, говоря по правде, есть какое-то непонятное очарование в этих бесхитростных историях, в этой сумбурной смене эпизодов.

Несмотря на неудачу прошлой попытки, Джаггернаут опять привела к нам троих детей с няньками на очередное собрание группы с неопределенным названием.

Одного из маленьких злодеев я хотел было забить, как гвоздь, в пол, при помощи своего маленького пластмассового молоточка, но это начинание не увенчалось успехом – паршивец убежал. Зато другого очень ловко и метко оцарапал кот. Знаете, я раньше был несправедлив к коту. Сегодня в его морде я нашел существо, чрезвычайно близкое мне по духу.

Нынче я был не в духе: плохо спал после завтрака, за обедом махал руками и вообще вел себя воинственно. Джаггернаут решила что после обеда надо уложить меня в кровать.

Господи, как я кричал, как брыкался! Да как она посмела? Разве я могу пропустить свой любимый австралийский телесериал?

Я проснулся раньше родителей. Утро было чудесное. Взошло солнце, его свет мягко струился сквозь легкие кружевные шторы, и диковинные, переменчивые узоры ложились на одеяло. Птицы весело распевали за окном. Мне было тепло, уютно и спокойно. Я лепетал свои смешные детские словечки, складывал их в предложения, пусть непонятные, но похожие на настоящую речь. "Как здорово, – подумал я, – быть ребенком; как хорошо, когда тебя любят, согревают, оберегают. Как хорошо, что я не взрослый! Могу спать, сколько угодно, и никто меня не разбудит отчаянным криком; и не надо думать о работе, деньгах и хлебе насущном…" И я вдруг проникся такой теплотой, любовью и сочувствием к своим бедным родителям… Все-таки родные люди…

Но потом я вспомнил, кто я, черт возьми, такой, и немедленно заорал. Да будь я проклят, если позволю им подольше поспать. В конце концов, для меня это вопрос чести – разбудить их прежде, чем зазвонит будильник.

Суббота. Она опять озабочена приучением к горшку. Только об этом и говорит. Скорее всего. Ее ознакомили с очередным списком достижений крошки Эйнштейна. Без сомнения, этот маленький выскочка уже защитил диссертацию по ядерной физике и взобрался на Эверест без кислородного баллона. Почему же моя мамаша должна мучиться с маленьким негодником, который даже толком не выучился ходить на горшок!

Может, стоит сжалиться над Ней? В следующий раз, когда мне захочется совершить естественные отправления – или, говоря Ее словами, "сделать а-а", – может быть, стоит попросить Ее принести горшок и воспользоваться им по назначению?

С другой стороны, не хочется лишать себя удовольствия наблюдать, как Она бегает за мной по всему дому с горшком наперевес. В конце концов, это один из ключевых моментов нашего совместного полезного времяпрепровождения.

Вечером я споткнулся, упал и пребольно ударился задницей об пол. И вдруг мне пришло в голову: а что, если продемонстрировать Ей новые достижения в области лингвистики? Может, это хоть ненадолго отвлечет Ее от навязчивых мыслей о горшке? И я решил поразить Ее воображение новыми словами.

– Попа, – сказал я, потирая ушибленное место. – Кака!

И что бы вы думали? Она тут же притащила горшок.

– Ты хочешь а-а, да, зайчик? – восторженно спросила Она.

Ах ты Боже мой! Если бы я хотел а-а, я бы так прямо и сказал.

Ее так просто обвести вокруг пальца! Честное слово, мне иногда даже стыдно становится. Правда, Она сама нарывается, но все-таки жалко Ее – это все равно что у ребенка отнять конфетку. (У другого ребенка, добавим. Попробовал бы кто-нибудь отнять конфетку у меня!)

Вот яркий пример Ее доверчивости и наивности. Она, как обычно, развивала тему горшка, и я после ужина решил немножко Ее поддразнить.

– А-а, – требовательно сказал я. – А-а!

– Ах ты моя умница! – защебетала Она. – Ты просишься на горшочек, да, зайчик?

Ну разумеется, как же иначе?

– Ты и вчера просился на горшочек, да, зайчик?

Ну вот, опять пальцем в небо!

Но так или иначе. Она была совершенно счастлива – такое Ей виделось только в самых волшебных снах. Она мигом слетала за горшком, быстренько стащила с меня штаны и подгузник и со значением заглянула мне в глаза. Потом показала на горшок и спросила:

– Ну вот, ты же знаешь, зачем тебе горшочек?

– Дя, – кивнул я. – Дя, дя. Она ободряюще улыбнулась.

– Ну давай, сделай что нужно. Сделаешь?

Я снова кивнул. И Она радостно кивнула в ответ.

И тогда я взял горшок и гордо надел его на голову.

Суббота. И я наконец сдался. Может быть, просто устал бороться, а может, виной тому Ее трагически-озабоченное лицо. Но так или иначе, после обеда я громко и настойчиво закричал:

– А-а! А-а?

На этот раз горшок был у Нее непосредственно под рукой, и через секунду я уже стоял на полу со спущенными ползунками.

– А теперь мы сядем на горшочек и сделаем большое, хорошее а-а, – промурлыкала она умильным голосом.

Я вздохнул и опустил задницу на противную холодную пластмассу.

– А теперь сделай большое, хорошее а-а. Большое а-а для мамочки. Ну давай… Жалко было смотреть на Ее умоляющее лицо. Я поднатужился, покряхтел и – плюх, плюх, – две крутых тяжелых колбаски стукнулись о дно горшка.

Боже мой! Можно было подумать, что Ее выпустили на свободу после пяти лет заточения и одновременно подарили миллион в золотых слитках. Я встал. Она подхватила горшок и жадно впилась взглядом в его содержимое, словно перед Ней распахнулся ларец с бриллиантами.

– Ах ты моя умница! Посмотрите, что мы сделали для нашей мамочки! Какой умный, взрослый мальчик! Мамочка за это скажет большое спасибо! Большое-большое спасибо этому умному ребенку!

Она взяла меня за руку и повела наверх, в ванную. Горшок Она несла перед собой – торжественно, как королевский орден на подушечке.

– А теперь ты знаешь, что мы сделаем? – проворковала Она. – Мы помоем нашу попку, но сперва… – Она остановилась возле унитаза: – …Сперва мы сделаем вот так.

Резким движением Она перевернула горшок, драгоценные колбаски шлепнулись в унитаз… И Она спустила воду.

Ах так! Ну, в следующий раз ты действительно получишь подарочек.

Двадцатый месяц

Нашелся подходящий повод для развития конфликта между мамочкой и Джаггернаут. Камнем преткновения стало все то же навязшее на зубах приучение к горшку. Известно, что бразды правления любым важным предприятием должны быть исключительно в одних руках. В нашем случае – в мамочкиных, потому что именно Она руководила приучением изначально.

По Ее понятию, я уже достиг той ступени развития, когда ребенок начинает осознанно чувствовать связь между "физиологическими ощущениями" и "конечным продуктом", а из чего следует, что, если я того пожелаю, я в состоянии сообщить взрослым о своем намерении сделать пи-пи или а-а, попроситься на горшок и таким образом избежать нежелательного "происшествия".

Если, конечно, я того пожелаю.

Сегодня понедельник, и мама, окрыленная вероятным субботним успехом, сообщила Джаггернаут о наших горшечных достижениях.

– Теперь он умеет проситься на горшок, – объяснила Она нянюшке. – Только надо все время быть начеку. Не пропустите, когда он закричит "а-а"?

Как вы думаете, кричал я "а-а"? Хотя бы один раз?

А вечером, когда мама вернулась с работы, кричал я "а-а"? Ничего подобного. Ни одного разу за день.

И это сработало. Маленькие зернышки сомнения начали прорастать в мамочкином воспаленном мозгу.

– Ты знаешь, – сказала Она отцу, – меня беспокоит эта нянька. Более того: мне даже кажется, что она мешает ребенку развиваться.

Весь день во время дежурства Джаггернаут я, по мере наступления "физиологических ощущений", кричал "а-а" – громко, требовательно и пронзительно. И Джаггернаут каждый раз поспевала с горшком вовремя. И у нас не случилось ни одного "неприятного происшествия".

Вечером Джаггернаут с гордостью сообщила мамочке, что "в смысле горшка" ребенок вел себя безукоризненно.

Но как вы думаете, дождалась ли мамочка хотя бы одного крика "а-а" после ухода Джаггернаут и до моего отхода ко сну? Ничего подобного. Напрасный труд.