Лампа в окне - Александр Другов
Утро было зябким. Зевалось неудержимо. Затея с рыбалкой была дурной изначально. Ловить рыбу я не умел и не умею. Но люблю. Вернее, мне нравится думать о том, как хорошо было бы поудить рыбу тихим утром. На самом деле мной руководят смутные воспоминания о двух крошечных карасях, которых я в далёком детстве случайно выловил в деревенском пруду на ореховое удилище с поплавком из пенопласта, и о той радости, которую я тогда испытал. И вот, готовясь к отдыху в подмосковном пансионате, я купил наобум удилище метра в четыре длиной и предвкушал повторение острого счастья рыбалки.
Смущало, правда, то, что микроскопические зачатки знаний о рыбной ловле, обретённые в детстве, были давно и безвозвратно утеряны. Как определить место, где рыба должна клевать, какая это будет рыба и есть ли она в этих местах вообще, мне было неизвестно. Достоверно я помнил только, что ловить нужно на червя. Можно также было попытаться обмануть рыбу с помощью распаренной овсянки.
Но опыт с овсянкой оказался неудачным. То ли хлопья были не те, то ли я забыл, как их надо распаривать, но факт тот, что снасть не успевала долететь до воды, как наживка прощалась с крючком и шлёпалась в воду.
Быстро изведя все запасы овсянки, я отправился на поиски червей. Полчаса усилий, сбитые руки и сломанный детский совок — и у меня появился запас наживки в количестве двух червей. Совок я ещё с вечера предусмотрительно выклянчил у соседского мальчишки под обещание принести ему рыбку из речки. Была вероятность того, что никаких рыбок я не поймаю, но тут я надеялся на короткую память пятилетнего ребёнка. Да и вообще, мальчишка был довольно противный, я своими глазами видел, как он мучил обретавшуюся в столовой кошку. Так что совесть моя была спокойна.
Дело налаживалось — я возвращался с извивающейся в кулаке наживкой на то место, которое мне с самого начала показалось самым многообещающим. Главным его достоинством был пологий спуск и сухой песчаный пятачок у самой воды.
И тут выяснилось, что пока я болтался по берегу в поисках червяков, на приглянувшемся мне песчаном пятачке обосновался какой-то тип. Ладный комбинезон, сапоги, нож на боку — в нём всё выдавало настоящего, в отличие от меня, рыбака.
Однако это ещё не давало ему права занимать чужие места. После короткого размышления — согревшиеся червяки начали покусывать ладонь — я решил, что наличие соседа ничуть не повредит. В конце концов, будет хоть с кем словом перекинуться, поговорить о рыбной ловле. Обменяться опытом.
— Доброе утро.
Приветствие моё прозвучало одновременно приветливо и по-рыбацки сдержанно. Сосед едва повернул голову и негромко произнёс: «Доброе».
Я насадил одного червя на крючок, другого зажал в руке, забросил удочку. Круги от упавшей в воду снасти походили вокруг поплавка и утихли. Наступила тишина. Туман по-прежнему висел над рекой, хотя края его уже начали понемногу отрываться, уносимые рекой.
Мы молчали, лишь время от времени, когда течением относило поплавок, вытягивали и снова забрасывали снасть. Ноги начали ныть. Я сел на откос. Было чудесно ничего не делать, просто сидеть и смотреть на поплавок. В конце концов, леший бы с ней, с этой рыбой, которой здесь, вполне вероятно, нет и никогда не было. Главное — эта тишина, отвлечение от городских дел, спокойствие…
Поплавок чуть поднялся, постоял и лёг. У меня перехватило дыхание. Я вскочил, заметался. Подсёк. Дёрнул удилище.
Леска с коротким свистом разрезала воздух. Небольшой подлещик упал и запрыгал по траве. Стараясь не смотреть на неудачливого соседа, я неторопливо снял рыбу с крючка и небрежно отбросил в сторону, на берег. Так же неторопливо надел на крючок второго червя, забросил снасть и снова сел. Теперь, по крайней мере, у меня было чем рассчитаться с пятилетним живодёром за сломанный совок.
У соседа от зависти даже задрожали руки, и он чаще задышал. Едва успокоившись, он тоже перебросил снасть повыше. Очень скоро — поплавок не успело отнести водой — он перезабросил. На этот раз, когда снасть была в воздухе, я заметил, что под поплавком болтается одно грузило, крючка же не было. Это меня, естественно, не касалось, но пойманный подлещик кого угодно настроит на снисходительный лад.
— У вас крючок отвязался.
Рыболов-неудачник молчал.
— Слышите, у вас крючка нет.
Он даже не повернул коротко, почти бобриком, стриженной головы:
— Я знаю.
Это было сказано как о чём-то само собой разумеющемся. Я стал думать, как реагировать даже не это на сообщение, а скорее на всю ситуацию. Ничего не придумав, соврал:
— Понятно.
Понятного на самом деле было мало. Мы молчали. Становилось всё тревожнее. Сосед, видимо, это почувствовал и добавил:
— Я крючок не привязываю.
Ещё лучше. По спине потянуло холодом. Мужик снова вытянул снасть — стал виден беспомощно-пустой, завернувшийся спиралью кусок лески под грузилом — забросил повыше по течению и, помолчав, негромко произнёс:
— Думаешь, она не чувствует, когда ей рот крючком рвут?
— Кто? А, рыба? Ну, наверное…
Он, видимо, не слушал меня:
— Думаешь, она бьётся, потому что дышать нечем? А не потому что ты ей с крючком половину кишок вырвал? Человек, когда ему кишки наружу вышибает, тоже катается по земле. Иногда долго мучается. Рыба быстрее дохнет.
Когда размышления подобного плана высказываются незнакомым и, мало сказать, необычного склада человеком с ножом за поясом, машинально примеряешь их, эти самые выкладки, на себя. Мне элементарно захотелось побыстрее уйти. Но впереди была вода. Берег за спиной был крутым, а единственный пологий спуск перекрывал спокойно сидящий на корточках мой новый знакомый.
Пошарив по траве, я нащупал выловленную мной рыбу и вороватым движением отправил её в реку, в слабой надежде, что она оживёт и это несколько снимет возникшее напряжение. Лещик не оправдал моих ожиданий. Он улёгся на бок, уставился мутным глазом в небеса и медленно поплыл мимо мужика. Ситуации это не исправило, настроение не улучшилось. Проводив рыбу глазами,
