Хорхе Ибаргуэнгойтия - Убейте льва
— Зайдем в казино, — говорит он.
Сраженный горем старикан тащится за ним. Он был бы убит наповал, если бы мог знать, что сверху, стоя в тени среди херувимов, Бестиунхитран, который все видел, смотрит им вслед, сжав челюсти и нахмурив брови. Как только они исчезают из виду, он поворачивается и шагает по темному коридору, погрузившись в раздумье и скрестив на груди руки. Но неторопливый шаг обращается в яростный бег, едва он осознает, как тяжко его оскорбили.
Он мчится мимо Салона воспоминаний, мимо Китайского салона, своего кабинета и Зеленого салона, останавливается перед последней дверью и распахивает ее ударом ноги.
Мордона из глубины кресла, где он читал «Весь свет» и подремывал, вскидывает глаза и замирает от ужаса. Бестиунхитран врывается, как взбесившийся слон, чуть не вышибив дверь.
— Кончено! Никаких Аэропланских сил! С этим подонком нельзя иметь дело! Я предлагаю ему чин вице-адмирала воздушного флота, а он отвечает, что ему, мол, надо подумать! Целых два дня! Я разрешаю, а через пять минут, на лестнице, он говорит этому старому своднику, который его притащил, что ответит мне… пр-р-р! — Он издает губами такой же непристойный звук и топырит конечности точно так же, как это делал Куснирас.
Мордона краснеет. Бестиунхитран продолжает:
— Мне он хочет испортить воздух, я ему отравлю существование.
Глава X. Пир и после пира
В казино идет пир. В Большом зале умеренные устраивают грандиозный ужин в честь возвращения Пепе Куснираса. Круглый стол, покрытый белой скатертью, сервирован на двенадцать персон. Все пьют, едят, пачкают скатерть коричневым соком каракатиц, жиром жареных цыплят и шоколадным кремом. Андрес Бирручодарре, тихий испанец, ставший метрдотелем в Пончиканском казино, подбирает пустые бутылки от «Шабле» и «Вальполичеллы»; не теряется и Паблито Замухрышка, сгребающий на поднос объедки от обильных блюд; потом он угостит друзей в кафе гаванскими сигарами, коньяком «Мартель», а также россказнями доктора Убивона.
— Ну и порезвились мы, когда женился король Бурбон Длинный Нос: бомба на Гранвиа, бомба в Сан-Антонио и бомба в ризнице. Прикончить мы его не прикончили, но устроили ему славную брачную ночь.
Пепе Куснирас, Коко Даромбрадо, Пако Придурэхо и Жеребчик Ройсалес — друзья детства и отчаянные повесы — хохочут вместе с представителями старшего поколения: доном Мигелем Банкаррентосом, уже почти не хромающим; доном Бартоломе Ройсалесом, отцом Жеребчика, и доном Касимиро Пиетоном, сменившим черный костюм на одежду богемы. Дон Карлосик вымученно улыбается, ибо от этого ужина у него разлилась желчь. Благодилья и сеньор Де-ла-Неплохес — выразители истинного патриотизма — изображают на своих лицах осуждение. Дон Игнасио Пофартадо, который в молодости, до того как попасть в Пончику, был монархистом, а теперь боится всего на свете, говорит Убивону:
— Из-за той самой ночи, которую вы испортили королю, вам и пришлось забиться в Пончику?
Убивон встает и, глядя на хрустальную люстру, говорит:
— Да будет благословенна эта земля, меня не породившая.
Взрыв хохота и буря патриотических аплодисментов.
— В самом деле? — спрашивает Пофартадо.
Молодые люди надувают губы и делают вид, будто оскорблены за родину таким обидным замечанием. Убивон отвечает, что ему выпало редкое счастье пустить корни на этой земле, и Пофартадо, всегда готовый сдать позиции, начинает клясться, что чувствует себя «пончиканцем почище других».
Благодилья и сеньор Де-ла-Неплохес встают, чтобы распрощаться.
— Пора домой и задела, — объясняет Благодилья, не прикоснувшийся к спиртному. Подойдя к Куснирасу, говорит: — Завтра не спеша обсудим план вашей избирательной кампании, Инженер.
Дон Карлосик, землисто-серый, говорит:
— Я иду с вами.
Пофартадо, более не желающий ввязываться в разговоры и чувствующий себя лишним, тоже уходит.
В отсутствие кислых лиц празднество оживляется.
— Пусть нам доставят девочек! — просит Коко Даромбрадо.
— Правильно, пусть доставят! — подхватывают другие, хлопая в ладоши.
— Если нам их доставят, — предостерегает дон Бартоломе своего сына Жеребчика, — дома помалкивай, юноша, или не быть тебе членом казино.
Снова смех.
— Не беспокойся, дорогой папа, — говорит Жеребчик, некогда выступавший в пьесе «Дон Хуан Тенорио»[4], — твой сын не дурак и не шляпа!
Пепе Куснирас берет инициативу в свои руки, призывает Андресильо, который все может, и велит ему привезти девочек из дома доньи Фаустины.
— Пусть привезут Принцессу, — приказывает Пиетон со знанием дела, — она станцует хоту.
— А мне — мулатку, — просит Куснирас.
И тем вечером приехала Принцесса с семью девочками в наемной коляске и танцевала хоту с Куснирасом. Когда они в лихой чечетке упали на пол, опрокинув стол и побив посуду, Пепе сказал Придурэхо, который помог ему встать:
— Как в добрые старые времена!
Вскоре он опять приземлился с одной чахоточной негритянкой.
Так они гуляли ночь напролет, а утро встретили буйной забавой: качали и кидали вверх Паблито Замухрышку во дворике казино.
В душный полдень, через сутки после своего прибытия, Пепе Куснирас открывает глаза в своей комнате и никак не может ее узнать. Скользит сонным взором по обтянутой шелком стене, по гигантскому платяному шкафу, мраморному умывальнику, кувшину и тазу; в изумлении останавливает глаза на фотографии своего деда в одежде студента, с мандолиной в руках; наконец устремляет взгляд на жалюзи, откуда сочится свет и полуденный зной и доносится ленивый скрип повозки, проезжающей по улице Кордобанцев. Только тогда он соображает, что находится в Пуэрто-Алегре. Соображает также, что шипение, которое он слышит, производят пузырьки газа в стакане на ночном столике, где Мартин Подхалуса разводит желчегонную соль.
— Двенадцать часов, сеньор.
Куснирас приподнимается. Язык у него обложен, во рту дурной привкус, в горле пересохло, все тело болит, а на душе отчего-то кошки скребут. Он пьет желчегонное средство. Подхалуса вздергивает к потолку жалюзи.
— Бифштекс с картофелем, сеньор?
Куснирас с отвращением отмахивается.
— Подать вам домашнюю одежду или приготовить костюм, в котором вы пойдете днем к господам Беррихабалям?
Куснирасу хочется спать, и рукой он делает знак Подхалусе, чтобы тот не мешал, но мажордом не унимается:
— Дон Франсиско Придурэхо ожидает вас в зале, сеньор.
Куснирас досадливо морщится и садится в постели. Через несколько минут в комнату входит Пако Придурэхо в пейзанской одежде.
— Вставай, лежебока, — приказывает он, — ведь сегодня двадцать четвертое мая.
— Что это такое?
— Уже позабыл? Годовщина взятия Кременбраля. Я хочу, чтобы ты посмотрел на своего соперника в действии.
Куснирас, превозмогая усталость, последствия попойки и дурное настроение, встает с постели.
Глава XI. Взятие Кременбраля
В конце XVI века испанцы решили построить форт для зашиты Пуэрто-Алегре от пиратов. Возводить укрепления стали на острове Кременбраль, названном так потому, что французы вывозили оттуда кремень, и расположенном при входе в бухту.
Форт Кременбраль, который должен был воспрепятствовать заходу в порт (или выходу) вражеских кораблей, так и не сослужил своей службы, ибо пираты ни разу не появились вблизи Санта-Крус-де-Пончики. Те, кто воздвиг эту крепость, не могли себе и представить, что со временем за ее амбразурами найдет свою погибель испанское войско. Надо сказать, что на Кременбрале отсиживался с остатками своей армии, заметно поредевшей после битвы под Ребенко, генерал Сантандер.
Одиннадцать месяцев удерживали испанцы свой последний оплот. В общем, это для них не составляло труда, поскольку никто их не атаковал; сидели же они там не потому, что им это нравилось, а потому, что никто их оттуда не вызволял. Гарнизон был забыт цивилизованным миром, как сказал один депутат в Кортесах, когда там узнали, что его защитники поголовно вырезаны.
По прошествии одиннадцатимесячной осады (весьма относительной, поскольку испанцы ежедневно посещали большую землю в целях пополнения запасов провизии) Бестиунхитран, самый юный из предводителей восстания, решил нанести последний удар, дабы навсегда покончить с испанским владычеством на Пончике. Он собрал на берегу моря негров с Дымного болота и индейцев гуарупа из Козьего ущелья, и когда солнце село, а волна отступила, скинул свой пышный мундир бригадного генерала и в чем мать родила, с одним мачете в руке бросился в море. Стоя по пояс в воде, обернулся к неграм и к гуарупа, которые глядели на него, не понимая, чего ему надо, и закричал, потрясая мачете:
— Вперед, за славу! Кто ее хочет, за мной!
