Владимир Марченко - Три горсти земли

Владимир Марченко

Три горсти земли

ДРУГ

Давно это было. Тогда еще зарплату выдавали не пыльными мешками, а настоящими тенежками, вырезанными из дерева, а поэтому называли их – деревянными. У всех была такая бестолковая работа, что и придумать невозможно. Героя нашего назовем просто – Он. Так уж его назвали. А его жену звали – Она. Детей у них было четверо: Малыш, Малышка, а остальные еще Малышня. Он на работу ходил постоянно. Она тоже работала, но только около дома своего; то чертополоху насеет на обед, то одуванчиков наловит к ужину. На завтрак они ели теплый туман с горячими зарницами.

Однажды Малышка принесла домой крохотного зверька с пушистым хвостиком и белой мордочкой. Она предложила унести этого беломордого туда, где он был. Дети захотели ухаживать за этим животным, которого назвали Другом. Решили оставить у себя одинокого и слабого найденыша. Взрослые любили смотреть на Друга, а дети гладили его по спине и смеялись так громко и весело, что соседи злились и жаловались в Бюро по тишине. Находились и другие. Они просили разрешения погладить зверька и получали от этого совершенное веселье.

Как-то погладил зверька мальчик, у него перестали болеть ноги. Приходили и гладили Друга больные дети, а уходили здоровые и радостные. «Вам нужно брать за исцеление деревянные»,- советовали отдельные люди, но Он запретил брать с больных детей теньки. «Вы могли бы поправить свои финансовые проблемы»,- говорили этим странным, которые не хотят жить хорошо за счет своего питомца.

Друг исчез. Дети искали его долго. Им помогали соседи, но пушистого нигде не было.

На работе у нашего героя начались проблемы. Его вызвали в Бюро по доходам и предъявили счет, дескать, незаконно получаете прибыль. Он пытался доказать, что ни одной монеты не взяли, пока Друг жил у них. А теперь исчез. Это могут подтвердить соседи по кварталу. Но глухими оказались работники бюро. Взыскать незаконную прибыль решили они с тех, чьи дети получили здоровье, подаренное зверьком. Те заплатили, а куда деваться, посчитали, что лучше отдать деревянные, лишь бы дети могли смеяться и прыгать от радости в парке с мачты на резиновой верёвке.

Дети нашли своего питомца. Он сидел у забора кирпичного дома. Лапка у него была ободранной. Дети принесли его домой, но родители выставили Друга на улицу под град и снег.

«Нам опять придется доказывать, что мы не получаем доходов от зверька». «Ну и что,- говорили дети, – мы станем работать, заплатим все налоги, ведь его нужно лечить. Неужели, вы его оставите без помощи?» «Несите куда хотите»,- сказал Он, хотя понимал, что делает неправильно. В глазах детей становился плохим человеком, но как быть? Она была мудрой и стала думать, как поступить, чтобы остаться хорошими родителями для детей и спасти зверька, приносившего много радости. «Его нужно отнести в лечебную часть для больных зверят, – сказала Она утром детям. – Там поправится, а вы будете навещать пушистого». Дети согласились. В лечебнице сказали, что зверёк неизвестной породы, а потому его не могут принять, чтобы избежать неприятностей от Контрольной комиссии.

Дети принесли Друга домой, стали лечить теплой росой и жареной морковкой. Отец рассердился, не зная, что ему делать и как поступить, ведь на этот раз никто не поможет ему оплатить налоги и штраф. Тенег в доме очень мало. «Как-нибудь выкручусь,- подумал,- пусть остаётся, пусть меня отправят на принудительный труд…»

А ночью, когда все смотрели сны, Друг снял повязку, открыл окно. Он всё понял. Если бы умел говорить, рассказал кто он и откуда, почему ободрал лапу.

Его украли, хотели получать теньки, если бы исцелял больных, но он потерял дар.

Как жить, если ты не можешь приносить добро? Но его любили не за чудесный дар, а за то, что он был просто пушистым зверёнышком с хвостиком.

КОЧЕРГА

Кочерга была худа и трудолюбива. Всю зиму работала, а летом стояла в углу и отдыхала. Все нормальные любят отдыхать после жарких трудов, когда зелень олохматит деревья и кусты, а небо заголубеет, и никаких буранов и вьюг.

Она могла бы давно пойти на заслуженный покой, её стаж в горячем цеху был велик. Чувствовала себя нормально, хотя товарищи – ухват и сковородник взялись отдыхать изо всех сил. Хозяйкина внучка покрасила их и отнесла в музей. Они окружены заботой и постоянно на людях.

Ближе к осени хозяин её выставил вместе с плитой и совком. Поместил в сарае. Для чего? Чтобы нахальные куры их пачкали? Хозяин выбросил и печь. Разобрал по кирпичикам. Установил газовую задаваку. Она дурно пахла, почти, как куры. Такие степенные дверки вывез на свалку утиля. А ведь мог кому-нибудь подарить на свадьбу или именины. Кочерга вполне могла поработать еще, хотя бы экспонатом. Не глупей этого чапельника, который стал рассеянным. Из-за его склероза хозяйка роняла на пол то чугун с пареной тыквой, то сковородку с котлетами или запеканкой. Она могла бы много чего порассказать, ведь её отковали еще в допотопные времена. В Сибирь привезли, когда переселенцы отправились на земли не мереные. Называли нежно – клюка.

Много воды утекло из чугунков на плиты, которые при этом лопались от гордости, но верили, что они так умело заставляли нервничать и пузыриться кашу и выплескиваться щи. Она трудилась бессменно. Лезла в самое пекло. Любила порядок. Березовые головни подчинялись безо всякого ропота. Эти вахлаки, рожденные навозными кучами, прозываемые кизяками, даже и не думали противиться. Потом стали возить его – черного, пыльного, смрадного. Любил он повторять: «Я породистый, всех зажарю, запарю…» Жалким становился к утру, когда она его сгребала в совок. Чем он нравился людям? Березовые поленья отдавали себя почти без остатка. У этого комкастого и смердящего репутация была подмоченная. Даже после того, как его высыпали в печь, в ведре было мокро. Ей было неприятно находиться в мокром вонючем ведре, после того как её бросали в него и она фыркала и шипела. Колосники любили кочергу. Она их старательно чистила от шлака. Работы не боялась. Куда же они делись? – вздыхала кочерга, чувствуя, как начинает ржаветь. Плита ворчала на кур, дребезжа своими кружками, обещая поджарить, как это она умела делать в далекое время. Что она может без огня? Он рождался от крохотной палочки, стремительно пожирал лучинки и разный сор. Покушать любил. Не привередничал, хрустел дровами, кизяками, а, разбушевавшись, плясал и даже играл на трубе. Настоящий был трубач. Душа у него была музыкальная. Даже стрелять научился водой и паром в трубах отопления. Бывало такую пальбу устроит на ночь. Салютовал сам себе. Трудилась кочерга до белого каления, а какая благодарность?

Помнит, как не пришел тот, что по проводам скачет и воду в котле греет. Буря была. Оборвало все снасти со столбов. Померзли хозяева. Её вспоминали добрыми словами. Зла не помнит она. Пригласили бы – пошла. А вдруг и понадоблюсь. Обиды прощаю, но гнуться не умею. Провели газ в дом. Не боятся, что ребенок маленький, а старушка бестолковая, суетливая забудут выключить крантик. Вчера хозяин отнес стальную клюку в кузню. Изуродовали там её, отковав три скобы.

Теперь кочерга на высоте, крышу сарая держит. Должность не велика, но ответственная. А то, что её клонировали, разделив на три части, так это ничего не значит. Жизнь еще и не такие повороты закручивает.

КОНЧИНЫ ЛАСТИКА

Он работал в конструкторском бюро с первого трудового дня. В процесс особо не вникал, но прогулов не делал. Работал честно, резину, как говорится, не тянул. Если требовал технический процесс, мог придти в выходные. Грамот почетных не заслужил, а званий таким не давали. Не выпячивался, не заискивал, но всегда был на работе, что называется, под рукой. Без него дело бы не встало. Незаменимых давно нет. Коллектив был стабильным. Притираются друг к дружке за время труда. Привыкают. И вот незаметно Ластик кончился. Был нужен, на него надеялись, хотя особой любви к нему не испытывали. Он никогда не подводил, не умел жить иначе. Был обыкновенным, ничем не выделялся, в споры не вступал, политические события не обсуждал, а к переменам относился спокойно. Не высказывался по поводу нововведений руководства, не сокрушался, если забывали пригласить на вечеринку. Рассерженным его не видели, на собраниях никого не критиковал. Немного до пенсии не доработал. Кончился. Судьба такая, планида. От судьбы не уйдешь. Ластик тоже не ушел. Естественный процесс. Стерся. Даже хоронить оказалось почти что нечего. В урне праха не видно. Кинулись коллеги что-нибудь из его имущества на память взять, а брать-то и нечего. Не нажил ничего такого, чтобы можно раздать знакомым. Чего наживешь? Зарплата чудошная. Только на предметы первейшей необходимости и хватало… Он и жениться не стал, чтобы не влезать в долги, не расстраивая будущую половину по поводу отсутствия шуб, квартиры, ковров, хрусталя и прочей бижутерии житейской. Обходился без семьи. Одному проще. Вполне заметное явление среди населения.