Борис Ласкин - Друзья и соседи

Борис Ласкин

Друзья и соседи

(юмористические рассказы)

ТОГДА В АПРЕЛЕ, В МАЕ…

Однажды весной

В восемь часов утра Люба садилась на своё место и открывала окошко, над которым висела табличка — «Приём телеграмм».

Так начинался её трудовой день.

Телеграммы проходили разные. И деловые, и поздравительные, и ласковые. Они кончались словами — «привет, жму руку», «целую». Таких было почему-то особенно много. Потом ещё попадались слова — «лапочка», «солнышко», «зайчик».

Люба часто удивлялась — сколько существует на свете смешных и ласковых слов.

Если телеграмма была забавной, Люба на мгновенье поднимала глаза на автора и почти всегда встречала застенчивую улыбку.

Когда началась война, Люба попросилась на фронт, но её не пустили, и она осталась на старом месте, по-прежнему принимала телеграммы, которые стали совсем другими. Она могла не читать газет и не слушать сводок. Война жила в её телеграммах.

Когда фронт находился близко, к Любиному окошку подбегали офицеры в полушубках, с обветренными лицами. Успевая улыбнуться, они давали телеграммы в Свердловск, в Челябинск, в Ташкент.

Одну она запомнила: «Победа будет за нами, целую, когда вернётесь домой — обязательно привезите дыню».

Надо же, сводки ещё тревожные, а младший лейтенант уже требовал дыню.

А потом телеграммы, похожие на эту, начали появляться всё чаще и чаще.

В апреле сорок пятого Люба праздновала день рождения. Ей исполнился двадцать один год. Пришли подружки, ели, пили чай со сгущёнкой и веселились. Близость победы чувствовалась во всём — в сиянии солнца, в звоне ручьёв и даже в телеграммах.

И победа пришла!

В памяти Любы навсегда сохранился майский вечер. Над городом гремел салют из тысячи орудий. Разноцветные лучи прожекторов скрещивались в небе, и казалось, над Москвой построена огромная беседка. Люди стояли под её сводами плечом к плечу, и, вероятно, от такой весёлой тесноты беседка, сотканная из лучей, представлялась Любе маленькой, возведённой только для неё.

Сколько было в эти дни телеграмм!..

Они лежали горой на её столе. Аппараты стрекотали без умолку, и счастливое слово — победа — шло через все телеграммы.

Так начались мирные дни. Сотни телеграмм принимала Люба. Она мельком прочитывала их и видела, как в телеграммах воскресала жизнь.

Люба не выезжала из Москвы, но обо всём, что происходило далеко, за сотни и тысячи километров, она читала на телеграфных бланках: «Люди выехали», «Железо отгружено», «Архитектурный проект утверждён», «Поздравляем восстановлением завода, выпуском первого трактора».

А потом, когда в Кремле заседала сессия Верховного Совета, вновь появилось слово — «пятилетка». Оно стало встречаться так часто, как в недавнем прошлом слово — «победа». К Любе приходили инженеры и хозяйственники. Они всегда торопились. Один просил ускорить погрузку автопокрышек, другой требовал смету, третий сообщал цифры, целые колонки цифр.

Любе хотелось помочь каждому — и этому со сметой, и этому с погрузкой автопокрышек. Но люди, видимо, на неё не рассчитывали. Получив квитанции, они исчезали так же быстро, как появлялись.

Как-то в её окошко заглянул военный. Она заметила погоны капитана и молодое, неуловимо знакомое лицо. Капитан протянул телеграмму. Медленно считая слова, Люба старалась вспомнить, где и когда она видела этого человека.

А капитан молча стоял у окошка, и, если бы кто-нибудь поглядел на него со стороны, он бы непременно заметил, что капитан любуется этой светловолосой девушкой, сосредоточенной и быстрой.

— Два двадцать пять, — сказала Люба и встретила его взгляд.

Капитан уплатил, взял квитанцию, улыбнулся, сказал «спасибо» и ушёл.

Люба приподнялась, проводила его глазами и поймала себя на мысли о том, что ей хочется, чтобы он забыл взять сдачу, чтобы… чтобы он просто вернулся.

На другой день капитан пришёл опять, Люба улыбнулась. А он почему-то смутился и спросил:

— Можно дать телеграмму?

— Конечно, — сказала Люба.

Капитан взял бланк, подумал и написал несколько строк. Люба приняла телеграмму и стала считать слова, подчёркивая их пером: «Я совсем одинокий, ответьте, есть ли у меня надежда. Алексей».

Люба прочитала адрес — Малая Молчановка, дом 8…

— Вы забыли указать фамилию адресата, — сказала она, не глядя на капитана.

— Фамилию? — капитан помедлил. — Иванова.

Он получил квитанцию и ушёл.

— Иванова, — повторила Люба, — странно как… И я Иванова. Но адрес… адрес совсем другой.

Она вздохнула и вдруг подумала о себе. Она уже вполне взрослая, давно работает, помогает людям признаваться в любви, побеждать разлуку, верить, надеяться… Но всё это другим.

Она держала в руках телеграмму: «Я совсем одинокий…»

Капитан пришёл спустя два дня. Он поздоровался и подал заранее написанную телеграмму: «Я жду ответа. Алексей». Адрес был тот же.

Люба оформила телеграмму. Капитан ушёл, оглянувшись на ходу, и лицо его снова показалось Любе знакомым.

И тогда ей пришла в голову мысль. Она взяла чистый бланк и решительно написала несколько слов…

Капитан явился через день. Вместе с телеграммой он протянул ветку мимозы.

— Спасибо… — сказала Люба и покраснела.

На листочке было написано: «Мы почти не знаем друг друга, но я всё равно хочу надеяться. Алексей».

Люба считала слова и чувствовала, как стучит у неё сердце. Потом, после его ухода, она поняла, что взволновало её. «Они» были мало знакомы. «Они» почти не знали друг друга. А этот Алексей, как видно, совсем без самолюбия!..

И тогда Люба решила: она вмешается, она должна поговорить с этой девушкой!..

… Вечером Люба пошла на Малую Молчановку. Поднялась на третий этаж, долго стояла у дверей квартиры. Внизу кто-то хлопнул дверью. «Глупо как, застанут меня у дверей. Будь что будет. Зайду». — И Люба нажала кнопку звонка.

Прошло несколько секунд, и дверь отворилась.

На пороге стоял капитан.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Здравствуйте, извините, — сказала Люба, чувствуя, что от смущения забывает слова, — я хотела… Я…

— Заходите, — сказал капитан.

— Я не к вам… Я пришла к Ивановой…

— К Ивановой? — капитан вышел на площадку. — Здесь Иванова не живёт.

— Как не живёт? Малая Молчановка…

— Вас зовут Люба, да? — сказал капитан, — Зайдите. Я сейчас вам всё расскажу. Всё. Только не делайте такого сердитого лица.

Продолжая удивляться, Люба вошла в квартиру.

— Объясните мне. Я ничего не понимаю…

— Посмотрите на меня, только внимательно, — сказал капитан. — Помните, в декабре сорок первого вы засмеялась, когда я попросил, чтобы родители привезли мне из Ташкента дыню?..

— Ох, — с радостным изумлением сказала Люба, — так это были вы!.. Теперь я всё помню! Всё!..

— Ну вот, а теперь слушайте дальше. Я недавно снова увидел вас, но знакомы-то мы не были. И тогда я в шутку послал грустную телеграмму на свой адрес. А потом ещё одну. Когда я отправил вторую и понял, что моя шутка успеха иметь не будет, я принял решение прийти к вам сознаться и… и просто познакомиться…

— Ну, и что же вы? — тихо спросила Люба.

— На следующее утро я получил…

Капитан достал из кармана вчетверо сложенную бумажку. Это была её телеграмма: «Нельзя быть такой жестокой, вас любит скромный хороший человек. Приветом Люба».

— Когда я получил телеграмму, в которой вы меня назвали хорошим, я догадался, что это вы хорошая — потому, что захотели мне помочь в трудные минуты жизни…

Люба улыбнулась:

— Когда вы ещё не были капитаном и про дыню телеграфировали, я уже тогда заметила, что у вас очень весёлый характер.

Назавтра они встретились опять. Гуляли вечером по Садовому кольцу, держась за руки, и говорили о жизни. Они остановились у планетария и решили зайти. В планетарии была интересная лекция об устройстве вселенной.

Когда лекция кончилась, они вышли на улицу, твёрдо убеждённые в том, что вселенная устроена очень хорошо.

Говорящее письмо

— Вы знаете, братцы, — сказал капитан Полухин, у художника Брюллова есть такая картина «Последний день Помпеи». Картина знаменитая. Там и извержение вулкана, и землетрясение, и всякие другие бытовые неудобства… Смотрю я сейчас на эту немецкую квартиру, в которой мы с вами находимся, и думаю, что Брюллову здесь, в городе Олау, работёнка бы нашлась — в смысле запечатлеть…

— Да, — сказал Санько. — Помпея местного значения.

Танкисты капитана Полухина ходили по квартире сбежавшего фабриканта. В квартире был полнейший разгром. Валялись раскрытые чемоданы, наспех связанные тюки, осколки стекла, сорванные портьеры. В стакане на тумбочке красовалась искусственная челюсть.