Джастин Халперн - Все тёлки мимо

Джастин Халперн

Все телки мимо

Посвящается Аманде

Имена и отличительные черты некоторых людей, фигурирующих в этой книге, изменены, дабы оградить тайну их частной жизни. Любое сходство с реальными людьми (ныне живущими или умершими) – случайное совпадение.

Наверно, ты мог бы жить счастливо с любой из 150 миллионов самых разных женщин

В мае 2008-го меня бросила девушка, с которой я встречался почти три года. И я вернулся домой, под родительский кров. Мой папа, семидесятитрехлетний пенсионер, хлопнул меня по спине и отдал распоряжение: "Только прибирайся за собой. А то навалишь говна, как после групповухи". Вскоре папа стал видеть во мне что-то типа штатного собеседника: вываливал на меня любые мысли, забредавшие ему в голову, и с любопытством ждал моей реакции.

Однажды я решил записывать все абсурдные афоризмы, которыми папа так и фонтанировал. И завел в "Твиттере" аккаунт под названием Shit My Dad Says. Это скромное предприятие – я просто пытался себя занять, чтобы развеять собственную тоску и повеселить двух-трех друзей – имело сногсшибательный успех: через два месяца у меня было больше полумиллиона фолловеров и два контракта, один с крупным издательством, другой с телекомпанией. Обхохотаться: ведь я ничегошеньки не делал, а просто записывал за отцом, ни слова от себя не добавляя. В общем, мне повезло. А точнее… "повезло" – слишком пресное слово. Повезло – это когда тебе возвращают бумажник, забытый в переполненном баре. А когда текст, где и пяти сотен слов не наберется, приносит сразу два контракта – на книгу и на телесериал… Удача колоссальная, все равно как выжить в авиакатастрофе или узнать, что ты – родная сестра Опры Уинфри, потерявшаяся в раннем детстве.

Но ничего из того, что случилось за последние полтора года, вообще бы не случилось, если бы Аманда, моя девушка, не порвала со мной. Если бы она меня не бросила, я ни за что бы не вернулся в родительский дом. Не вернулся бы – так и не начал бы записывать за папой. А не начал бы записывать – наверно, в эту самую минуту находился бы там же: в публичной библиотеке, по соседству с каким-то бомжем. Но тогда я ходил бы в библиотеку не писать книги в тишине и спокойствии, а воровать то, что в пору нищеты было мне недоступно – туалетную бумагу.

Спустя пару месяцев после моего переезда к родителям, когда я еще и думать не думал про аккаунт в "Твиттере", вдруг позвонила Аманда. Предложила встретиться где-нибудь в кафе, поговорить. Впервые после нашего разрыва я услышал ее голос. В голову полезли мысли: а хочу ли я видеть Аманду после всего, что было? Мы встречались почти три года, я уж думал, она – моя единственная навеки… Стоп, "единственная" – не то слово, больше годится для аннотаций к блокбастерам. Типа: "Она единственная, кто может свергнуть кровавого Властелина Галактики…" Скажу так: я искренне верил, что Аманда – та, с кем я хочу прожить всю жизнь. А после разрыва долго ходил сам не свой, лишь через два месяца начал возвращаться в норму. И теперь мне было страшно даже подумать о нашей новой встрече. Встречаться со своими бывшими – все равно как пересматривать ключевые моменты матча, проигранного твоей любимой командой. Даже если видишь мельком, это удар под дых, лавина непрошеных воспоминаний о счастье, которое накрылось медным тазом.

Поговорив с Амандой по телефону, я вскочил с надувного матраса (спал я в своей прежней комнате, но прямо на полу) и пошел к папе в кабинет. Рассказал ему: Аманда хочет со мной поговорить, а я… я просто ума не приложу.

Папа развернулся ко мне (он сидел в офисном кресле-вертушке). Пробурчал: "Ох, блин, ты ведь у нас не ангел". И снова повернулся ко мне спиной, уткнулся в свою писанину на столе.

– Минутку! – я нервно топтался в дверях. – При чем тут это – ангел я, не ангел… Я вообще о другом. Просто хотел узнать твое мнение.

Папа снова крутанулся в кресле:

– Ну я же сказал. Ты не ангел – вот тебе мое мнение.

Я попытался разъяснить, терпеливо, насколько мог:

– Пап, я не понимаю, на какой вопрос ты отвечаешь, но я определенно имел в виду другое.

– Ты человек, а люди делают глупости, – услышал я в ответ. – Ты делаешь глупости, и она тоже. Да и все мы делаем глупости, чего там. Но иногда случается, что мы вдруг перестаем дурить. Тогда мы трубим в трубы, хвалимся собой так, что чертям тошно, и начисто забываем все глупости, которые успели натворить. И вот что я тебе скажу: ничего не предпринимай просто в отместку за чьи-то глупые поступки. Поступай, как хочешь, только слушайся своего сердца. А еще принеси мне с кухни грейпфрут, и солонку с перечницей тоже.

Спустя год я сидел напротив отца в ресторанчике "Пицца нова", из которого открывается вид на бухту Сан-Диего.

– У меня важная новость, – сказал я, еле удерживаясь от ликующей улыбки.

– Влип в неприятности? Из-за денег? Сам вижу, из-за денег, – выпалил папа.

– Что? Ничего подобного. Разве я сказал бы про неприятности: "у меня важная новость"?

– "У меня важная новость: я насмерть застрелил человека". Вот они, важные новости, – возразил папа.

– Ну что ты, так никто не говорит.

– А, блин, совсем забыл, ты же у нас писатель. Думаешь, тебе виднее, как люди разговаривают.

Когда беседуешь с моим папой, невозможно направлять разговор. Надо смириться с тем, что папа будет всем рулить. Пытаешься потихоньку подталкивать его к нужному руслу, но самое лучшее – терпеть и дожидаться, пока собеседник, на твое счастье, сам затронет нужную тему. Хуже всего беседовать с моим папой на голодный желудок. А в тот момент, за столиком в пиццерии, папа мог думать только о еде.

– Ну ладно… У меня важная новость, но не дурная. Важная, но хорошая, – расставил я все по местам.

– Тогда рассказывай, – сказал он, уставившись в меню.

– Я собираюсь сделать предложение Аманде, – возвестил я.

Впервые сказал об этом вслух, другому человеку. И мне стало так легко. Гора с плеч!

– Вот и хорошо. Слушай, я лично возьму латук с водяным крессом. Я знаю, что каждый раз его беру, но он вкусный. На фига оригинальничать, согласен?

Конечно, мой отец – не самый эмоциональный человек, но я надеялся на менее вялую реакцию. Можно подумать, я ему сказал, что выиграл билеты на концерт Depeche Mode. Я выждал еще немножко, в надежде, что он захочет что-нибудь добавить.

– А знаешь… Закажу-ка я пиццу, – и папа снова раскрыл меню.

Я болтал соломинкой в чае со льдом, пытаясь сообразить, как снова вырулить на мою тему. Я же еще никого не посвящал в свой план. Папе рассказал первому. И теперь я не сдавался: нет, я его все-таки дожму, добьюсь реакции, соразмерной моим чувствам.

– Да, я сделаю ей предложение. И мы поженимся. Мне просто не терпится с ней поговорить, – сказал я, уставившись на папку с меню, за которой скрывалось папино лицо.

– Дело хорошее, – прозвучал папин голос из-за папки.

– Пап! Я вообще-то сказал тебе, что женюсь. Думал, ты обрадуешься. Для меня это очень важный шаг.

Папа положил меню на стол. Открылось его лицо. С таким же каменным видом он однажды высидел на диване весь фильм "Однажды в Вегасе" с Эштоном Катчером (выбор мамы).

– Сын, я уже начал радоваться, все нормально. Чего еще тебе от меня надо, не пойму. Я рад за вас с Амандой, я вас обоих люблю, но эта твоя новость – вовсе не сюрприз. Ты с ней встречаешься уже четыре года. Тоже мне, блин, открыл параллельную вселенную… – сказал он и поманил официантку. Та подошла, приняла заказ.

Папа был прав. Мои намерения были вполне предсказуемы. И вообще, разве жизнь меня не научила, чего ждать от моего папы? Я его обожаю, но разве можно ожидать радостного визга от человека, который когда-то сказал, что школьный выпускной – "тоска зеленая"?

– Мне кажется, у тебя то, что мы, медики, называем "напряжением сфинктера", – сказал отец.

– Что-о?

– Задница поджата от страха. Очкуешь! Нервничаешь, вот и сотрясаешь воздух пустыми словами. А я старый и голодный. Сын, не ходи вокруг да около, выскажи то, что не можешь не сказать.

Днем раньше, в маленькой ювелирной лавке в Ла-Джолле, я купил в рассрочку кольцо для помолвки. До той минуты я не испытывал ни малейшего мандража – ну, женюсь и женюсь. Но едва я отдал первый взнос восьмидесятилетнему старцу за прилавком, едва кольцо легло на мою ладонь, откуда-то выплыло воспоминание: мне девять лет, я в спущенных штанах сижу на корточках в углу туалета и пытаюсь помочиться в резиновый шарик. Идея была такая: наполнить шарик и швырнуть им в старших братьев. Тогда-то они пожалеют, что доводят меня своими подколками. Вдруг дверь распахивается, входит папа. Я перетрусил – так и замер, сидя с шариком между ног. Некоторое время отец рассматривал меня молча. Потом сказал: "Во-первых и в-главных, так невозможно наполнить шарик, балбес. Во-вторых, жизнь, бля, тянется очень долго, особенно когда ты дурак". Второй тезис – про жизнь – я впоследствии слышал от него много раз, снова и снова, на разных этапах моей биографии. И теперь, с обручальным кольцом в кулаке, я подумал, что моя недолгая жизнь уже кажется очень длинной, потому что я успел совершить массу дурацких поступков. И впервые закралась мысль: а вдруг я зря затеял эту женитьбу? Понимаю ли я, во что могу влипнуть?