Что делать? - Владимир Алексеевич Колганов
Павел Николаевич закашлялся, но, выпив водички, продолжать свою речь не стал, поскольку и без того всё ясно. Однако Пеструхин не мог смириться с такими обвинениями, хотя бы и высказанными в завуалированной форме:
— Я что-то не пойму, на что ты намекаешь? Есть же конституция, а переговоры о разделе сфер влияния не соответствуют принципам нашей демократии. Это не наш метод, и мы не собираемся брать пример с чуждой нам западной цивилизации. Там всё решают банкиры, «жирные коты», а у нас должно быть по-другому.
Тут он перевёл взгляд на министра обороны, который предпочитал не участвовать в подобных спорах:
— Что-то мы давно не слышали мнения представителей вооружённых сил. Макар Игнатьич, что ты об этом думаешь?
Тот было поднялся с места, готовясь зачитать доклад о том, как идёт реформа в армии, но вовремя сообразил, что рано докладывать о том, чего ещё не сделано, поэтому только развёл руками:
— А что тут думать? Надо всю страну поставить под ружьё, а за малейшее непослушание будем отправлять на гауптвахту.
Пеструхин только махнул рукой, уже не надеясь услышать что-то достойное высокого собрания:
— Похоже, и ты встал не с той ноги или не выспался. Мне вот тоже по ночам снятся кошмары, к примеру, стою я в очереди за колбасой, но только добрался до прилавка, как продавщица сообщает: «Ни докторской, ни сервелата больше нет, остались только колбасные обрезки…»
— И что, взяли? — спросили присутствующие хором.
— А дальше я проснулся, — Пеструхин обвёл соратников печальным взглядом, оценивая их реакцию, и задал риторический вопрос: — Ну можно ли управлять страной, когда по ночам такое снится?
Члены Совбеза разошлись, так и не найдя виновного — каждый остался при своём личном мнении и не готов был его изменить, даже если и впрямь дойдёт до того, что в спецраспределителе будут выдавать хвостики от минтая вместо осетрины, а вместо паюсной икры — селёдочное масло.
Совсем другие мысли занимали в то же время Ивана Лукича — он пытался понять, почему именно сейчас всё произошло, а не годом или пятью годами раньше. И вот наткнулся на научную статью, а там всё разложено по полочкам: оказывается, многое из того, что происходит в мире, связано с солнечной активностью, которая изменяется с периодичностью 10–12 лет. Пики активности слегка размыты и нельзя указать конкретный год очередного максимума, но вот что интересно: максимумы солнечной активности наблюдались примерно в те годы, когда в политической жизни России происходили существенные изменения.
1917 год — Великая Октябрьская революция, или октябрьский переворот, это как кому понравится.
1928–1929 годы — борьба с оппозицией, отказ от НЭПа, год «великого перелома».
1937–1938 годы — разгар сталинских репрессий.
1948 год — начало борьбы с космополитизмом.
1956 год — откровения Хрущёва на ХХ съезде КПСС и развенчание личности Сталина, затем вторжение советских войск в Венгрию.
1968 год — вторжение советских войск в Чехословакию.
1979 год — вторжение советских войск в Афганистан.
1991 год — ГКЧП, посиделки в Беловежской пуще и распад СССР.
2000 год — катастрофа атомной подлодки «Курск» и пожар на Останкинской телебашне, но это не имеет прямого отношения к политике.
2014 год — госпереворот на Украине, присоединение Крыма к России и восстание в Донбассе.
Дальше можно не продолжать, поскольку этого вполне достаточно. Так может, и теперь всё дело в этом? Разбушевавшееся Солнце так возбудило умы, что были приняты некие радикальные решения, которые в иных обстоятельствах и в голову никому бы не пришли. Но ведь не станешь же пичкать всех седативными препаратами в преддверии очередного пика солнечной активности или делать каждые десять лет прививку от перевозбуждения? Нет, такая метода не поможет. А с другой стороны, надо срочно что-то предпринять, чтобы спасти людей от обезумивших политиков.
Глава 8. Лишние люди
Как-то раз, выйдя из магазина, — кое-чем всё же отоварился — Иван Лукич увидел старушку, которая еле волокла хозяйственную сумку. Не похоже, что битком набито, но ведь в её возрасте даже налегке и десяти шагов не пройдёшь без того, чтобы не передохнуть. Решил помочь, а пока шли, спросил:
— Чего ж так надрываетесь?
Старушка отвечает:
— Муж помер, а детей господь не дал, вот и маюсь…
— Обратились бы в службу социальной поддержки, там помогут.
— Эх, милай! С голодухи не дают помереть, и то ладно. А чего от них ещё дождёшься-то? Я, почитай, всю жизнь работала от зари и до зари, а денег так и не скопила. Вот и хожу зимой в мужьем тулупе, а энти вон, — кивнула на проезжавший мимо «джип», — ни дня не работали, а в норковых шубах шастают. Креста на них нет! Господь велел делиться, а у них рази допросишься? Разграбили всю Расею, и всё им мало. Мне вот пенсию урезали — говорят, закон какой-то вышел. Будто тем, кто сидит у них на шее, неча помогать, всё равно скоро в землю лягут.
— Да нет, бабушка! Вы ошибаетесь, такого быть не может.
— А ты вот бумаги посмотри, я сегодня на счёт пенсии у них спросить хотела, да не дошла.
Иван Лукич в этих делах слабо разбирался, только слышал, что помимо основной части пенсии есть ещё социальная доплата, ветеранские и ещё что-то за телефон. Так вот, если суммировать все цифры, получалось, что за октябрь старушка получила на две тысячи меньше, чем за сентябрь или за август.
— Может, какая-то ошибка?
А старушка всё твердит своё:
— Вот и соседку ограбили… Мы с ней одного года.
Уже потом, когда пришёл домой, подумал: «Если бы со мной так поступили, что бы сделал? Жаловаться бесполезно, если есть закон. Станешь с плакатом у дверей Госдумы — тут же отправят в КПЗ. Можно объявить голодовку — только ведь и так всё к этому идёт». Ничего другого в голову не пришло, поэтому Иван Лукич слегка перекусил, улёгся на
