Созидательный труд - Денис Ядров
Рыбка-птичка взяла картошку из грязных рук Артёма Павловича и бросила её в ведро.
Пока папа умилялся созидательному труду и мировому устройству, Варвара надела платье, принесла из дома тарелку, переложила в неё картошку, привязала ведро к цепи, набрала воды, помыла картошку и принесла довольному отцу. Протянула ему нож и сказала:
– Чисти.
Артём Павлович, уверенный в том, что его миссия закончилась на копании в грядках, изобразил самое своё кислое лицо. Он попробовал уговорить Варвару:
– А у тебя же нет ногтей?
– У тебя тоже, – ответила доченька.
– Но я…
– Я тоже.
Поняв, что либо Артём Павлович чистит картошку, либо продолжает мечтать о гнёздах с бутербродами, главный редактор сдался, взял нож и воткнул его в клубень.
Нож вонзился в мякоть, повредил тонкую шкурку, пронзил бело-жёлтую начинку и застрял в ней. Артём Павлович нажал на нож сильнее, и лезвие чуть больше вонзилось в мякоть. Оптимистов нажал ещё сильнее, и, прежде чем Варвара успела сказать: "Аккуратней!“, лезвие прошло мякоть овоща до конца, выпрыгнуло с другой его стороны и впилось в руку Артёма Павловича. Он закричал от неожиданности, взвыл от боли, бросил нож, вскочил на ноги, запрыгал на месте и сказал Варварушке:
– Ну почему?
Раненую руку Артём Павлович сжал в кулак, и между пальцев показалась полоска крови.
Артём Павлович с ужасом смотрел на неё, а крови становилось всё больше и больше, и она просочилась сквозь пальцы, потекла по ним, и несколько капель сорвалось с кулака и упало на землю.
– Почему? – повторил Артём Павлович.
– Нож тупой.
– Поэтому порезался?
– Поэтому полруки не отрезал. Стой здесь, я сейчас. А я вообще ножи не люблю, – сказала Варвара и направилась быстрым шагом в дом.
К тому моменту, когда доченька вернулась, Артём Павлович решил, что истечёт кровью от неожиданного ранения и умрёт от её нехватки.
Чтобы как-то удержать кровь в теле, Оптимистов лёг на землю, подумав, что если будет лежать, крови неоткуда будет капать и она задержится в венах. Но кровь текла и текла из руки Артёма Павловича, и так как это было первое ранение в его жизни, он не знал, что с ним делать. Он попробовал остановить кровь губами, но от солоноватого вкуса к горлу Оптимистова подкатила тошнота. Он хотел промыть рану водой, но вода из-под картошки оказалась настолько грязной, что Артём Павлович испугался получить ещё и заражение и снова лёг на землю.
Кровь текла и текла из руки Оптимистова, и он чувствовал, как с ней из вен уходит жизнь. Она покидал вены, и как-то незаметно для себя самого Артём Павлович сложил на груди руки, и когда Варвара вернулась, она обнаружила на земле практически готового к погребению папу.
И тут Варвара впервые за всё время испугалась. Так подумал Артём Павлович, когда услышал:
– Папа, ты живой?
Он приоткрыл один глаз, приподнял раненую руку и, страдая, произнёс:
– Варварушка, доченька, папа истекает кровью.
Закрыл глаз и хотел уронить руку на грудь, но доченька поймала её, стёрла кровь дезинфицирующей салфеткой и забинтовала руку.
Артём Павлович изображал горе и только поворачивал руку, чтобы Варваре было удобно её бинтовать.
– Вставай, – услышал Оптимистов.
Он снова приоткрыл глаз и хотел было застонать от обиды и боли, но доченька схватила папу за здоровую руку и рывком подняла его.
– Картошку кто чистить будет? Я что ли?
– Но у меня рука, – возразил Артём Павлович, показывая доченьке раненую руку.
– А у меня нога, – Варвара жестом намекнула, куда устремится её нога в случае отказа Оптимистова чистить картошку.
Артём Павлович удивлялся, почему до сих пор послушная дочь вдруг стала не только непослушной, но и обрела над ним какую-то чудовищную власть.
– Я твой отец, – заявил он.
– Сейчас пну, – ответила Варвара.
– Отца? – не веря своим ушам, спросил Артём Павлович.
– Нет, только его брюки.
– Но брюки на мне.
– Поэтому и пну. Или Чисти картошку, или сам готовь. А я вообще сытая.
Артём Павлович хотел возмутиться и открыл было рот. Варвара качнула в воздухе увесистой ножкой, и рот Артёма Павловича закрылся сам собой. Он поднял раненую руку, пытаясь доказать Варварушке, что раненых нельзя заставлять чистить овощи, и, к своему огорчению, обнаружил, что бинт белый и что если кровь и течёт, то за бинтом её не видно.
Варвара сунула нож в здоровую руку папы и всучила ему картошку. Артём Павлович вздохнул и принялся нарезать кубики. А что ещё он мог с такой рукой и такими навыками в полевой кухне?
Варвара помыла кубики Артёма Павловича и отправилась в дом готовить обед.
Баня догорала, как и надежды Артёма Павловича на благополучный исход событий. Пока варилась картошка, он горевал о беззаботных годах созидательного труда, гадал, в какой момент всё пошло крахом и почему никто его не любит: ни доченька, ни жена, ни соседи. Ведь он старался для всех, строил дачу, создавал новости в газете, учил всех, как работать и где работать.
Картошка варилась настолько долго, что Артём Павлович успел подумать, какую важную роль он играет в устройстве мира, и, когда Варвара принесла Оптимистову тарелку с горячей картошкой со свежей зеленью и горелым мясом для шашлыков, Артём Павлович хотел сказать ей, что он отец и что он самый главный не только в этой семье, но и в каждой семье, где читают его газету. Но Варвара опередила Артёма Павловича:
– В дом почему не хочешь идти?
И Артём Павлович вдруг забыл о грозном виде, подскочил с досок, на которых сидел, протянул руки к блестящей на солнце тарелке и поторопился сказать:
– Доченька, я тут покушаю.
– Поближе к пожару? Чтобы тарелка не остывала?
Артём Павлович пропустил мимо ушей замечание доченьки, схватил тарелку и, обжигаясь и дуя на бульон, прижался губами к краю тарелки.
– Ложку возьми.
Оптимистов с благодарностью принял протянутую Варварушкой ложку и зачерпнул ей наваристый бульон. Картошка с мясом и зеленью казалась Артёму Павловичу самым вкусным блюдом из всех, что он когда-либо пробовал. И он думал о том, что, когда выберется отсюда, напишет статью, сам, о том, что вкуснее блюда нет на белом свете.
Доченька смотрела на папу, скрестив руки на груди. В её взгляде усмешка сменялась на умиление, и она впервые за много лет почувствовала что-то похожее на любовь к отцу.
Артём Павлович заметил взгляд Варварушки, перестал греметь ложкой и улыбнулся немного виноватой и растеряной улыбкой из-под тарелки. Доченька улыбнулась Оптимистову в ответ.
Жена главного редактора приехала вечером. За рулём лексуса сидел дядя Федя.
Оптимистова встретила его у "Гастронома", когда искала водителя, готового вернуть её мужа с дачи. Кроме дяди Феди, все отказались.
А он даже денег не взял. Оптимистова так торопилась, что искала водителя прямо в том самом грязном дачном платье, и дядя Федя пожалел её и простил её мужа за
