Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
А для текста формула уже известна: «Днепр — третья по величине река…»
Альбомы и проспекты изданы о Череповецком металлургическом заводе и об Ижевском, о Гюмушской ГЭС на реке Раздан и о Токтогульской на реке Нарын, о Конаковской ГЭС и о Смоленской трикотажной фабрике, где и запечатлён общий невзрачный вид вязального цеха. Существует также фешенебельный альбом в синтетическом переплёте — «Карачаровский механический завод». Среди 177 чёрно-белых и цветных фотографий я увидел такие мне близкие и знакомые: «На работу», «Общий вид», «В яслях», «Новый жилой дом» (с неблагоустроенной территорией) и конечно же «Уголок столовой».
Заплатите 3 руб. 90 коп., и вы будете иметь на долгую память альбом «Бердянский завод дорожных машин».
Если же денег тратить не хотите, то есть возможность — бесплатно! — стать владельцем альбома «25 лет Велюковскому арматурному заводу».
Свой собственный юбилей пропустить не хочет никто. По мере его приближения люди начинают с нетерпением и затаёнными смутными ожиданиями поглядывать на календарь. «Скорее бы уж стукнуло!» И первая мысль: «Издать бы что-нибудь! А то жизнь пройдёт, как Азорские острова, и не попадёшь в историю». А в неё так хочется попасть!
Но вернусь к альбомам. Всего прекраснее из них, по— моему, тот, на котором начертано: «Памятный адрес» (г. Светлый — о себе). Это толстенный, увесистый фолиант, который надо бы застёгивать на медные застёжки. Как евангелие.
Глядя на эту книгу, хочется положить на неё руку и поклясться в любви, в верности. Или в том, что будешь говорить только правду.
Внешние обложки альбома ледериновые, внутри красный муар, который идёт обычно на орденские ленточки. Изготовлен альбом фотохудстудией «Объектив». И запрошено за него 18 руб. 40 коп.
Кто их выложит? Знать, у не считающих деньги людей мог он родиться!
А впрочем, возможно, любителей привлеку фотографии: «В заводской столовой», «Дом культуры», «Кипит за бортом пена».
Но не только клятвы хочется приносить, положив руку на муар. Возникает желание подсчитать, во что обходится любовь к снимкам, сделанным аппаратом «Хасельблат». А также полюбопытствовать, почём сегодня на рынке муар.
1970
НЕПРОТИВЛЕНЕЦ
С некоторых пор я стал непротивленцем.
Исповедую принцип непротивления злу.
И очень, скажу вам, доволен, придя к этому убеждению. Сожалею только, что поздновато осенила меня мудрость.
Раньше я возмущался, если в учреждении меня отфутболивали от стола к столу. Горячился, услышав презрительное: «Много вас тут ходит». Кипятился, если меня приглашали к одиннадцати, а принимали в семнадцать. Я взрывался, получив из химчистки свой пиджак с теми же пятнами, что и были, но увеличенного размера. Во мне всё бурлило при такой, например, сцене: пассажир даёт водителю такси деньги, рассчитываясь за поездку, а шофёр не берёт их: «У меня нет сдачи. Если вам сдача, нужна, сбегайте куда-нибудь разменять. Да побыстрее!»
Я говорил кому-то горькие, обидные слова. И кто-то говорил мне слова ещё более горькие и обидные.
Теперь всё по-другому. Я не возмущаюсь. Не горячусь. Не кипячусь. Не взрываюсь. И во мне ничто не бурлит.
Я берегу нервы.
Говорят, теперь — это самое главное.
И представьте, сейчас мне живётся ничуть не хуже, чем раньше, когда я горячился, кипятился, критиковал устно и письменно.
Конечно, выдержку надо приобретать. Она приходит не сразу. Иногда чувствуешь: вот-вот вспыхнешь. Начинаешь считать. До десяти. До ста. До тысячи. Или самовнушением заниматься. Допустим, в магазине на рубль обсчитали. С твоих уст вот-вот сорвётся: «Какого же вы…» Но ты говоришь себе: «Спокойно. Обсчитали только на рубль. А могли и на три и на пять. Но ведь не стали же этого делать, Есть всё-таки приличные люди, знающие меру…»
Словом, я никого не критикую. Я только улыбаюсь и говорю: «Спасибо».
Недавно судьба загнала меня в районную столовую.
Это, конечно, не «Метрополь».
Щами многосуточными пахнет. Шницелем пережаренным. На полу не очень чисто. И скатерти на столах такие, словно в них антрацит носили.
Присел я за столик, меню читаю. И тут подходит ко мне официантка. Говорит (не голос-сухой лёд):
— Ну что? Так пришли посидеть или брать что будем? А то мы скоро столовую на обед закрываем.
— Буду, — говорю, — брать.
— Только учтите: отбивные кончились. Люли кончились. Полтавские с гарниром кончились. Диетические без гарнира кончились. Азу тоже не пойдёт. Может пойти только шницель. А на первое щи.
— Очень, — говорю, — хорошо.
Относительно щей обоняние меня, как видите, не подвело. И насчёт шницеля я не ошибся: на кухне горел именно он. А я запах горелого шницеля за километр различаю. Особенно после того, как бросил курить.
Официантка объясняет мне, что «пойдёт», что «не пойдёт», а я тем временем скатерть на другую сторону переворачиваю. С другой стороны она почище. Только штамп на ней стоит пугающий — большой и чёрный. Мазутом напечатанный.
— Так-то совсем прилично будет, — говорю я довольным голосом и разглаживаю скатерть ладонями.
— Ну, а закажем что? — спрашивает официантка.
— Сначала веничек бы, а? Вы бы там пока что на кухне, а я бы тут… извините, как вас зовут?
— Лида.
— …а я бы тут, Лида, пол подмёл…
— Острите?
— Нет, вполне серьёзно.
— Издеваетесь?
— Что вы! Как я могу допустить такое? Мой возраст и моё положение не позволяют…
— Какое же у вас, интересно, положение?
— Простой рядовой потребитель.
— Вы, случайно, не санэпидем…
— Никакой я не эпидем.
— Да? — с недовернем спрашивает она.
Лида уходит за перегородку, и я слышу, как она разговаривает, видимо, с раздатчицей:
— Слушай, Саш, там сидит тип один. То ли начальник, то ли шизофреник…
— А может, и то и другое?
— Не знаю.
— А что он: возмущается, командует?
— В том-то и дело, что не возмущается. А тихий он. Скатерть сам перестилает. Веничек просит…
— У начальников такие странности бывают. Вроде прикидываются. Под простых играют…
— А он и говорит, что простой, рядовой… Слушай, Саш, у тебя солянки мясной не осталось?
— Нет, щи только остались, от которых самой тошно. Но ты подай их вот в этой тарелочке… Специально на случай держу. И салфеточки бумажные на стол поставь, не пожалей.
Лида делает веерок из бумажных салфеток и говорит мне:
— А как закроем на перерыв, подметать начну… Эх, публика! Насорят, набросают. Только убирать поспевай.
Я хлебаю щи и приговариваю:
— Очень вкусно. Если можно, будьте добры, принесите мне книгу жалоб и предложений… Я благодарность хочу написать.
Лида растеряна. На её лице недоумение. Она снова удаляется за перегородку, и я слышу:
— Саш, он просит книгу жалоб, чтобы написать благодарность.
— Ха! Благодарность? За что?! Это он тихо выманивает у тебя книгу, чтобы настрочить самую настоящую жалобу. Вот хитрая бестия! Но мы тоже не лыком шиты. Не первый год с такими встречаемся. Ты скажи ему, что книга в сейфе, ключи от сейфа у директора, а директора вызвали наверх. Если хочет, пусть пишет заметку в стенгазету. А вообще я ему, этому негодяю, сейчас такую отбивную зажарю и такой гарнир к ней соображу, что его жена родная так никогда не кормила. Для себя ведь котлету оставила.
Разумеется, мои встречи с представителями сферы обслуживания каждый раз протекают по-разному.
На днях стою в очереди за транзистором «Сокол», и вдруг продавщица объявляет:
— «Соколы» кончились.
А я сам видел, как она две штуки под прилавок сунула. Делаю вид, что объявления не слышал, и прошу:
— Выпишите чек на «Сокол».
Девица раздражённо цедит сквозь зубы:
— Предупреждала: кончились.
А я молча рукой под прилавок показываю.
— Эти для выставки, для витрины оставлены, — говорит она. — И не тычьте пальцем.
— Спасибо, — говорю, — спасибо. Вы так любезны. Сколько выбивать?
— Вам же русским языком сказали: не про-да-ют-ся.
— В магазине — и не продаются? А я уж хотел вам благодарность написать.
— Вы что, правда, не понимаете русского языка?
Тогда другая продавщица говорит:
— Вика, он действительно не понимает. Он не наш. По всем манерам. Он иностранец. — И в мою сторону: — Парле ву франсе?
Я отвечаю:
— Уй.
— Отдай, Вика, транзистор этому французу. Ещё неприятность наживёшь. Ноту пришлют.
Вика достаёт из-под прилавка транзистор, показывает мне, как его включать, как выключать, даёт послушать отрывок музыки, затем выписывает чек. А я своё:
— Позвольте благодарность…
А она отвечает, озарившись широкой — на все зубы — улыбкой, как на рекламном плакате:
— Мы работаем не за благодарность. Наша задача — как можно лучше обслужить покупателя.
