Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
В чём собирался заверить Груздев Ромашкина, осталось неизвестным: в кабинет вбежала Люся Мила и сказала, что Петра Филипповича просит срочно выйти к подъезду супруга. Она ожидает а машине.
Супруга по любила подниматься по лестнице, и когда приезжала я УКСУС, то звонила наверх из подъезда.
Груздев вышел. Ромашкин остался одни. Он сидел в глубоком кожаном кресле и, апатично зевая, рассматривал стены.
Зазвонил телефон.
— Это сельхозотдел? Скажите, кого вы посылаете на работу в колхозы и совхозы? — спросил незнакомый женский голос.
— Бы ошиблись, — ответил Ромашкин и положил трубку.
Звонок повторился. Голос настойчиво требовал назвать фамилии.
— Кого мы посылаем в колхоз? — переспросил Ромашкин, и на лице его появилась озорная улыбка. — Записывайте. Для работы в колхозе мы откомандируем, во-первых, товарища Оглоблину. У неё высшее образование, у нас она работает не по специальности, — Ромашкин говорил, как Груздев, — начальственно и басовито. Во-вторых, товарища Ферзухина, это очень энергичный товарищ, его лучше использовать в районе, на снабжении, и, в-третьих, товарища Шалого…
Мог ли подумать Ромашкин, какие последствия будет иметь эта невинная шутка?
Она немедленно отравила приятное субботнее настроение многим сотрудникам УКСУСа, и прежде всего — Оглоблиной и Ферзухину: Нолик, конечно, был на вахте и лично слышал, как товарищ Груздев назвал три фамилии… Правда, третьей Нолик не разобрал: вблизи показался Свинцовский — и пришлось ретироваться.
— Нет, неужели это так? — разводит своими широкими плечами Оглоблииа.
— Стало быть, так, — стараясь сохранить мужество, отвечает Ферзухин. — Но кто же третий?
— Третий меня не интересует. Меня интересую я. Сельское хозяйство и я! Ха! Нарочно не придумаешь!
— А может, это так — недоразумение?
— Какое недоразумение, когда все говорят.
— Тогда пойдём к Груздеву. Хотя нет: сегодня суббота. Он давно уже умчал… Ай-яй-яй! Так поступить! Но и ему тоже могу устроить небо в алмазах. Пётр Филиппович фитильком вспыхнет, если я пойду в газету и расскажу всю историю дома отдыха «Залесье»…
На первый взгляд упомянутая Ферзухиным история криминальной не выглядела: УКСУС построил небольшой дом отдыха, просуществовала эта местная кузница здоровья очень недолго и была прикрыта по причине нерентабельности.
Что о том скажешь? Просчитались, не заглянули вперёд.
Но на самом деле просчёта не было: имелся весьма точный прицел, Пётр Филиппович далеко глядел с высоты своего капитанского мостика.
И картина ему открывалась лучезарная: над речкой Сошицей, рядом с дачами Груздева и некоторых других товарищей, возникнет белоснежный коттедж дома отдыха «Залесье». Едва столяры привинтят к дверям последние ручки, как коттедж заполнят радостные отпускники. Оставив в комнатах чемоданы и бадминтонные ракетки, они побегут к речке.
Но увы, Сошица не столь многоводна, чтобы предоставить обладателям путёвок радость купания, ловли ершей или катания на лодке.
Тогда встанет вопрос о сооружении плотины. И начнётся великое гидростроительство, на которое бросят 50 тысяч рублей. Чего не сделаешь ради трудящихся!
Пройдёт несколько месяцев — и образуется «Залесское море». Потом пройдёт ещё несколько месяцев — и дом закроют или сдадут в аренду. А «море», в водах которого будут отражаться весёленькие домики руководителей УКСУСа, останется…
Ах, какое раздолье будет дачникам! Прыгай с вышки, ныряй с аквалангом, садись на несла!
Так всё и произошло.
Сооружением плотины ведал Ферзухин, и, конечно, ему больше всего известна её история. И вот теперь прообразователя природы и покорителя Сошицы отсылают в колхоз.
Оглоблина выслушала рассказ Ферзухииа и заключила:
— От нас хотят избавиться. И перед самым юбилеем. Другие будут танцевать «тип-топ», а мы с вами, товарищ Ферзухин…
Ферзухин перебил свою собеседницу:
— Не заходите далеко. Официально ещё ничего не известно. Надо проверить. Допустим, у Чарушина или у Гречишниковой…
— А если они спросят: откуда мы это узнали?
Может и так выйти, — неопределённо ответил Ферзухин.
— Вы, мужчины, тряпки, — сказала Оглоблина. — «Может», «не может, а я хочу наверняка! И у меня есть идея: завтра мой день рождения, пригласим на него кое-кого. Гречишникову, например, Свинцовского с супругой, а для разнообразия — Ромашкина и его Люсю-Милу… У них, кажется, роман…
— Вы молодец, — подчеркнул Ферзухин. — Это дипломатия.
Ферзухин ушёл, а его собеседница кинулась к телефону:
— Ателье? Софью Абрамовну… Софочка, милая, возможно, вечернее платье мне не пригодится. Шейте скорей сарафан!.. Что? Билет? Вам? Конечно, достану. Но мне, возможно, придётся отлучиться…
И ещё звонок — домой:
— Аллочка, я скоро приду. А что делает бабушка? Скажи ей, пусть идёт в магазин и кое-что купит: у нас завтра будут гости… Аллочка, а ты кушала кукурузные хлопья? По голосу чувствую, что обманываешь. А мы с тобой как условились? Говорить друг другу только правду…
V. В субботу после работы
Линейное измерение любви
Ещё один удар по Евгению Онегину
Костя Ромашкин провожал Люсю-Милу.
Они шли от УКСУСа до Люсиного дома всегда одним и том же маршрутом, и, если бы Косте сейчас завязали глаза, он бы всё равно ни на метр не отклонился от конечной точки маршрута — кнопки звонка на Люсиной калитке.
Светило солнце. Пахло жасмином. У автоматов для продажи газированной воды бродили скучные, одичавшие от жажды лесогорцы. Автоматы, как обычно, торговать не хотели.
— Моя мама сварила сегодня чудный клюквенный морс, — сказала Люся-Мила, заметив, что Костя тоже бросил грустный взгляд на один из автоматов. — Вот сейчас попробуешь. Достану прямо из холодильника.
— Морс — это, конечно, мечта, — ответил Костя, — но главное угощение будет завтра.
— Представляю. И ещё будет скука. Не понимаю, зачем ты согласился идти к Оглоблиной. Неужели все они тебе не надоели? Честное слово, довольно пошло сидеть на оглобли неких именинах. Впрочем, догадываюсь: ты не хотел обидеть её, она и так расстроена…
— С чего бы это?
— Как? — удивилась Люся-Мила. — Ты не знаешь, что Оглоблину посылают в колхоз?
— Первый раз слышу…
— Эх ты, рыжий, ты всегда обо всём узнаёшь последним.
— Оглоблину в колхоз? Ай-яй-яй! Почему же именно её?
— Не только её. Ферзухина тоже и ещё кого-то…
— А кто же этот «космонавт-три»?
— Никому не известно.
— Тем более будет интересно завтра. Соберутся Ферзухин, Гречишникова, Свинцовский, причём не один с супругой. Тебе известно, кто она? Директор «Фивопроса»… Фигура! В общем, люди будут любопытные. Для полноты компании только Нолика не хватает…
— Не говори про Нолика. Это больной вопрос в нашей семье: его жена учит литературе моего младшего братца. Федька больше тройки у неё никогда не получает.
— Не в сестру, значит, пошёл, — заключил Костя. — Сестра — отличница-заочница. Экзамены сдаёт с ходу…
— Костя, не делай мне комплиментов…
— Милочка, не могу. Знаешь, что сказал на этот счёт один великий француз? «Комплимент — это поцелуй через вуаль».
— Без вуали у тебя лучше получается.
Ромашкин притих. После Люсиной реплики лучше всего было помолчать. В такие многозначительные паузы влюблённые всегда что-то вспоминают, прямом мысль их работает абсолютно синхронно.
… Вот газетный киоск на Поперечной: около него про изошло их первое свидание. Костя пришёл на пятнадцать минут раньше, а Люся-Мила на сорок пять позже. Надо же такому случиться: на середине пути она попала под дождь — и причёска, на которую было убито столько времени и стараний, рухнула. Пришлось возвращаться до мой.
А вот телефонная будка, отсюда Костя звонил однажды Люсе-Миле домой. Аппарат был неисправен, договаривающиеся стороны друг друга но поняли и явились в разные пункты: Люся-Мила к театру, а Костя к краеведческому музею. Так и простоял он около мортир царя Гороха битый час.
По вине нерадивых работников связи встреча не произошла. Но эта тяжёлая потеря в последующее время была энергично наверстана. И по времени, и по километрам. Да, по километрам! Любовь имеет и линейное измерение. Если влюблённые много раз исколесили город и окраины при лунном освещении, если в лирических беседах и томном молчании они преодолели несметное количество километров парковых аллей — можно сказать в прямом и фигуральном смысле: они прошли большой путь.
Финиш наступает в загсе.
Заявку на финиш Костя и Люся-Мила уже сделали, так что километров осталось не много. Может быть, сто, а может, и меньше.
— Ну, вот мы и дома, — сказала Люся-Мила.
— До скорого!
