Надежда Первухина - Выйти замуж за дурака
– Меня, – неуверенно ответила Аленка.
– Вас? Но вы были подчинены воле вашего чужеземного супруга и его приспешников. Вы просто женщина, слабая, безвольная и к тому же находящаяся, в деликатном положении. И, кроме того, вы ведь отреклись от престола.
– Отреклась.
– А голод и разруха продолжаются.
– Продолжаются…
– И кто же в этом виноват?
– Не я.
– Правильно! Временное правительство тоже нельзя обвинить – оно делает все, чтоб спасти страну. Значит, виноват… народ.
– Точно!
– Но народ сам себя никогда не обвинит. Он обязательно будет искать крайнего. У вас в Тридевятом царстве, кажется, даже есть такая игра: «Кто крайний?» Так вот. Мои люди создадут в народе такое настроение, что врагами, разрушителями, погубителями и предателями будут считать всех этих революционеров-подпольщиков, партизан и народных мстителей. Кто жег запасы ячменя и солода? Подпольщики! Кто подбрасывал отравленные или взрывоопасные пряники в местах большого скопления народа? Мстители!! Кто пускал под откос обозы со свежесобранным медом с народных пасек и лишал страну ее сладкого запаса? Партизаны!'!
– Народ в это не поверит.
– Народ в это поверит! И с большим удовольствием, моя царица! Тем более что моим людям не составит труда состряпать несколько зримых и ощутимых доказательств… И народные массы сами схватят и поволокут на плаху, на дыбу, на кол всех ваших сегодняшних врагов. И ничего не останется ни от Марьи Моревны с ее партизанами, ни от народных мстителей. О них даже песен не сложат! И тогда…
– Тогда? – напряглась Аленка.
– В момент торжества народной воли, в момент, когда свершатся уже все казни, появитесь вы. Вы встанете на возвышении перед беснующейся толпой: в белом платье, в белой короне с белоснежной фатой, с букетом белых лилий в руках, словно спустившийся с небес ангел… Это мы прорепетируем, платье вам сошьет лучший кутюрье из Помиранции – они в швейном деле мастера. Ваше появление произведет на народ неизгладимое впечатление. Тут я вам подыграю, скажу прочувствованную речь о том, как вы на самом деле пеклись о народном благе, как страдали за Тридевятое царство всей душой…
– И они поверят?
– Еще как, ваше величество! Проглотят наш пирог и спасибо скажут.
– Насчет пирога я не совсем поняла…
– Это иносказание. Главное, что они падут вам в ноги и слезно попросят вас опять взойти на престол.
– Так уж и попросят…
– Попросят. В конце концов, мы их заставим попросить… И вы – вновь царица.
Наступило долгое молчание, в течение которого я, лежа на полу и старательно изображая из себя безжизненное тело, осмысливала все услышанное. Вот что задумал Готфрид фон Кнакен! Башковитый мужичок, хоть и не изобретательный; подобные прецеденты уже случались в мировой истории.
Значит, не зря я добилась аудиенции у лжецарицы.
Не зря тут на полу (между прочим, холодном) лежу.
Только как об этом подлом заговоре узнают те, кто в Чертоногом лесу собирается поднимать восстание?
Как мне им подать весть?
Надо подумать, а пока слушать, слушать возобновившийся меж Аленкой и послом разговор.
– И какую ж награду ты, Готфрид, себе за все про все хочешь?
– Мы же договаривались, ваше величество… Между княжеством Нихтферштейн и Тридевятым царством есть крупный земельный надел… Ничейный.
– Ты про Поднятую Целину, что ли?
– Да, да.
– Так ведь искони земля эта Тридевятому царству принадлежала! Вы у нас без конца ее отвоевать стремились…
Глаза у меня были закрыты, но я ясно представила себе, как щерит свои зубы Готфрид фон Кнакен.
– А вы отдайте мне Поднятую Целину, царица, – елейным тоном сказал он. Подпишите акт передачи, и мы в расчете.
– Не мал ли твой роток на столь велик кусок? – Даже Аленка, казалось, опешила от такой наглости.
– Не мал, царица. В самый раз.
– Мы, значит, эту Целину подымали-подымали, а ты на готовенькое пришел?
– Разве это большая цена за то, что я собираюсь сделать для вас? Неужели вы так не дорожите своим престолом и жизнью?
– Уговорил. Забирай Поднятую Целину.
– Вот акт, подпишите.
– Э нет! Подпишу я энтот акт только после того, как ты, посол, все, что мне насулил, сделаешь в точности.
– Я человек слова! – возмутился Готфрид, но Аленка на это только рассмеялась противным голосом:
– Ладно, ступай, Готфрид, устала я от речей твоих да и есть хочу.
– Как угодно вашему величеству, но когда же мы приведем в исполнение свой план?
– Нынче у нас что за день?
– Понедельник.
– Понедельник –день тяжелый. Во вторник меня лекарь дворцовый осматривает, в среду… Нет, в среду нельзя.
– Почему?!
– Махатмушка мой в среду преставился, так я траур по нему в этот день седмицы надеваю.
– Хорошо, а четверг? – Посол, казалось, подпрыгивал от нетерпения.
– Четверг у меня банный день. Перенести никак нельзя, А вот в пятницу… В пятницу как раз можно все и устроить. Как раз к выходным закончим.
– Это слишком долго, царица! Дорог каждый день…
– А ты меня не торопи! – вдруг взвилась Аленка. Я женщина беременная, мне волноваться лишний раз нельзя! А то я вообще… возьму и передумаю.
– Я вас умоляю, ваше величество!
– Сказала – в пятницу, значит, в пятницу! – отрезала Аленка.
– Как вам будет угодно.
– Вот то-то. Ты, Готфрид, окажи мне любезность: выйдешь из палат, кликни кого из стражи, пусть мертвое тело рогожей накроют да на ледник вынесут.
– Ах, вы об этой… Так ли уж она мертва?
И я почувствовала, что фон Кнакен склоняется надо мной.
– Руки прочь! – заорала я так, что посла отнесло от меня метра на два.
Теперь главное – стремительность и напор.
– Она все слышала! – завизжала Аленка.
– Стоять! – вопил посол.
Но я уже оказалась у дверей. Уже распахнула их…
Откуда взялась эта жгучая боль меж Лопаток?
И почему я снова упала?
И во рту противный привкус крови…
– Хорошо ты ее остановил! – раздался далекий женский смех. Одним ударом!
– Вот теперь можно и на ледник! – вторил хохоту мужской голос… Тишина.
* * *…Мне снилась осень в полусвете стекол…
Нет.
Мне снился апрель.
И день сдачи кандидатского минимума по общей философии.
Мой билет вышел весьма удачным: концепция исторического потока у Тойнби и Шпенглера плюс диамат в общих чертах. Профессор Сеньковский, симпатяга, автор популярного труда «Уроки философии» и сторонник той теории, что женщина не может стать философом, как Кант или Гегель, ибо в ней самой уже заложена природная мудрость, которой для жизни вполне достаточно… Да, так вот, именно профессора Сеньковского, его милое лицо неиспорченного интеллигента, видела я во сне. Я вдохновенно излагала профессору теорию циклов Тойнби, цитировала что-то из «Заката Европы», как вдруг профессор почему-то вышел из-за своей кафедры и принялся шлепать меня по щекам со словами:
– Василиса, очнись! Нельзя спать! Нельзя лежать! Идти надо! А то твоя совсем замерзай!
– О чем вы, профессор, – беззвучно простонала я, и тут в рот мне полилась вода. Я подавилась, закашлялась и поняла, что проснулась. Темно, – сказала я первое, что пришло мне в голову. И холодно.
– Совсем холодно, совсем темно. В голосе соглашавшегося слышались знакомые интонации. Пойдем отсюда, Тудыратым тебя выведет.
И на плечи мне легла прогретая солнцем лисья шуба. Как мы выбрались на свет божий, я помню смутно, потому что в моем сознании еще мешались, как карточки лото, воспоминания об узких лестницах и широких аудиториях родного университета и пестрота улиц несуществующего града под названием Кутеж…
– Я допишу диссертацию, профессор Тудыратым? – кажется, спрашивала я.
– Твоя все допишет, а моя поможет. Ходи, крепко ходи!
Когда я более-менее пришла в себя, оказалось, что я сижу в какой-то грязной хибаре, меня поит чаем Тудыратым, а напротив сидит человек с деревянной ногой.
– Вы Джон Сильвер? – поинтересовалась я.
– Бредит, сердешная, – отозвался тот. Какой я Джон? Восьмой десяток доживаю под именем Евгения Селивестрова. Тудыратым, налей ей водочки.
– Не надо, – запротестовала я. Лучше еще чаю. Как выяснилось позднее, Тудыратым спас мне жизнь. Как ему удалось пробраться незамеченным во дворец и подслушать все, что там происходило, – для меня загадка. И когда мое бездыханное тело Аленкины стражники потащили в дворцовый подвал, Тудыратым поспешил за ними, словно тень, хотя вряд ли тени носят лисьи шубы… Дальше было просто – волшебная вода деда Мартемьяна оказала на меня исцеляющее действие.
– Тудыратым, – вцепилась я в учкудукца, – ты должен спешить! Беги в лес, к партизанам, скажи Марье Моревне, что фон Кнакен предатель и в ближайшую пятницу они с Аленкой устроят большую пакость всему Тридевятому царству.
– А твоя как?
– Моя… то есть я постараюсь предупредить об этом кутежанских подпольщиков. Мне бы только их найти…
