В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия
— А что?
— Государь тебя уже несколько раз спрашивает и страшно гневается. В чем ты провинился?
— Не знаю, — с трепетом ответил Замятин.
— Ну, это твое дело. Мне велено только тебя найти. Пойдем скорее.
И повел его к барабанщикам. Государь, увидев в окно Татищева, крикнул экзекуторам:
— Раздевайте!
Он повернулся и ушел во внутренние покои, а экзекуторы остались в недоумении, кого же раздевать?
Татищев, видя их замешательство, сказал, указывая на Замятина:
— Что ж вы стали? Принимайтесь!
Беднягу раздели, положили и начали исполнять приказание, а Татищев благоразумно спрятался.
Скоро крики наказываемого надоели Петру. Выглянув из окна, он закричал:
— Полно! — и поехал в Адмиралтейство.
А преступник между тем отправился к Екатерине. Государыня выразила ему свое сожаление по поводу наказания и сказала:
— Как ты дерзок! Забываешь исполнять то, что приказывает государь.
Татищев, не входя в дальнейшее рассуждение, бросился ей в ноги:
— Помилуй, матушка-государыня! Заступись и спаси. Ведь секли-то не меня, а подьячего Замятина.
— Как Замятина? — спросила государыня с беспокойством.
— Так, Замятина! Я, грешник, вместо себя подвел его.
— Что ты наделал! Ведь нельзя, чтобы государь твоего обмана не узнал: он тебя засечет.
— О том-то я тебя и молю, всемилостивейшая государыня! Вступись за меня и отврати гнев его.
— Да как это случилось?
— Ведь под батожье-то ложиться невесело, — отвечал Татищев, стоя на коленях, и рассказал все, что было.
Государыня долго его журила, но обещалась похлопотать.
Из Адмиралтейства государь возвратился очень веселый. Во время обеда Екатерина заговорила о Татищеве и просила простить его.
— Дело уже кончено. Он наказан, и гневу моему конец, — сказал государь.
Надо заметить, что ежели Петр Великий говорил кому-нибудь: «Бог тебя простит», — то уже все забывалось, будто ничего и не было. Этих-то слов и добивалась государыня.
Немного погодя она опять попросила, чтоб государь не гневался на Татищева. Петр промолчал. Она в третий раз заговорила о том же.
— Да отвяжись, пожалуйста, от меня! — сказал наконец государь. — Ну, Бог его простит.
Едва были произнесены эти слова, как Татищев уже обнимал колени монарха, который подтвердил свое прощение. Тогда Татищев признался, что сечен был не он, а Замятин, и в заключение прибавил:
— И ничто ему, подьячему крючку.
Шутка эта, однако, не понравилась государю.
— Я тебе покажу, как надобно поступать с такими плутами, как ты! — сказал он, берясь за дубинку.
Но тут Екатерина напомнила, что он уже именем Божьим простил виновного.
— Ну, быть так, — согласился Петр, останавливаясь, и приказал рассказать, как было дело.
Татищев чистосердечно, не утаивая ничего, все рассказал. Призвали Замятина, и он подтвердил, что все это правда.
— Ну, брат, — сказал ему государь, — прости меня, пожалуйста! Мне тебя очень жаль, а что делать? Пеняй на плута Афоньку. Однако ж я сего не забуду и зачту побои тебе вперед.
Впоследствии Петру Великому пришлось сдержать свое слово. Замятин попался в каком-то преступлении, за которое следовало жестокое наказание, но император решил так, что хотя подсудимый и заслуживает казни, но так как некогда он невинно понес наказание, то и зачесть ему последнее за нынешнее преступление.
* * *
Для Адмиралтейства потребовалась пенька, которую положено было доставлять из внутренних городов. Часть, приходившуюся на Калугу, доставил в Петербург купец Алферов. Браковщик Адмиралтейства, голландец, вздумал сорвать с Алферова хорошую взятку и забраковал пеньку. Как раз в эту минуту в амбар вошел государь и, узнав все происшедшее, стал лично принимать от купца пеньку. Последняя оказалась самого высокого качества. Государь весьма разгневался и обратился к браковщику со словами:
— Бездельник! У нас нет такого хорошего шелку, как эта пенька.
— Да она мне показалась гнилая, — попытался оправдываться голландец.
— А вот мы сейчас на твоей шее испробуем, коли желаешь, — пригрозил Петр.
Голландец, разумеется, отказался. Немедленно же мздолюбивый голландец был уволен со службы и выслан за границу, а Алферов получил искреннюю благодарность царя с поручением передать таковую и своим согражданам.
* * *
Петр прибыл в сопровождении корабельного мастера на корабль «Петр и Павел», который он заложил собственноручно в 1697 году в Голландии. Капитаном корабля был некто Мус, голландец, прежде простой матрос, сумевший понравиться государю и приглашенный им на русскую службу. Осмотрев корабль, Петр обратился к капитану:
— Ну, брат, в войске сухопутном я проходил все чины, позволь же мне научиться и морской службе и затем быть под твоей командой.
Изумленный капитан не знал, что отвечать.
— С какой должности начинают морскую службу? — продолжал государь.
— С каютного юнги, — промямлил бедный Мус, служивший раньше только на частных судах.
— Хорошо. Теперь я заступаю его место, — сказал Петр.
— Помилуйте, ваше величество!..
— Я теперь здесь не ваше величество, я начинающий морскую службу с звания каютного юнги!..
Мус все еще думал, что государь шутит, и крикнул, стараясь попасть ему в тон:
— Ну, так полезай же на мачту и развяжи парус!
Петр немедленно исполнил приказание. Экипаж обомлел, увидев отважность совершенно еще неопытного в морской службе юного царя. Между тем ветер сильно покачивал корабль. Во всякую минуту можно было ожидать несчастья. Все были в каком-то оцепенении, стоя внизу на палубе и глядя, как царь работает наверху мачты.
Наконец, окончив свое дело, Петр благополучно сошел на палубу. Мус дал ему новое приказание:
— Поскорее принеси мне бутылку пива из каюты.
Царь бегом бросился в каюту и вернулся с бутылкой и стаканом.
Тогда Мус взглянул на Петра, призадумался, потом кинул высоко вверх свою шапку и крикнул:
— Да здравствует величайший из царей!
* * *
При возвращении из Англии в Голландию корабль Петра выдержал ужасную четырехдневную бурю. Самые опытные моряки объявили царю, что положение очень опасное.
— Чего боитесь, господа? — отвечал Петр весело. — Слыханное ли дело, чтобы царь русский утонул в немецком море?
* * *
Петр обладал даром узнавать и выбирать людей. Однажды он заметил на часах солдата Преображенского полка. Солдат очень понравился государю и был зачислен им в личные ординарцы. Звали его Александром Ивановичем Румянцевым, родом он был из бедных дворян. Преданностью и смышленостью Румянцев сумел заслужить доверие монарха, был произведен в капитаны и получал нередко весьма серьезные поручения.
Румянцев был очень беден и часто жаловался на это царю, но всегда получал в ответ:
— Подожди.
— По крайней мере объясните мне, ваше величество, что же за причина, что, удостоивая меня вашей доверенности, в то же время заставляете меня стесняться в самом необходимом?
— Надобно научиться терпению, — отвечал государь, — я уже тебе не раз говорил: подожди, и теперь тоже скажу, подожди, пока моя рука развернется, и тогда на тебя посыплется всякое изобилие.
Между тем Румянцев задумал жениться. Многие, предчувствуя, что он пойдет далеко, не прочь были с ним породниться, и один из них предложил Румянцеву жениться на его дочери и давал тысячу душ приданого. Бедняк Румянцев был на седьмом небе от счастья и с восторгом поведал о том Петру, прося согласие на сговор.
— Видел ты свою невесту? Хороша она? — спросил государь.
— Не видал, ваше величество, но говорят, что она недурна и неглупа.
Тут же Румянцев доложил, что будущий тесть дает бал, на котором должен произойти сговор.
— Слушай, Румянцев, — сказал Петр, — балу быть дозволяю, а от сговора удержись; я сам буду на балу и увижу невесту, и если она тебя достойна, то не стану препятствовать твоему счастью.
В назначенный день у отца невесты состоялся бал; гостей было множество, но государь долго не приезжал. Прождав его до десяти часов, хозяева решили, что, видно, царь не приедет, и дали сигнал к танцам. Между тем Петр приехал и смешался незаметно с толпой гостей. Разглядев невесту, он сказал как бы про себя, но так громко, что все слышали:
— Ничему не бывать.
Потом повернулся и ушел с бала. На другой день Румянцев огорченный явился к Петру
— Нет, брат, невеста тебе не пара, — сказал государь, — и свадьбе не бывать. Но не беспокойся: я— твой сват; положись на меня, я найду гораздо лучше. А чтобы далеко не откладывать, приходи сегодня вечером, и мы с тобою поедем туда, где ты увидишь, правду ли я говорю.
В тот же день вечером государь повез Румянцева к графу Матвееву.
