Виктор Конецкий - Начало конца комедии (повести и рассказы)
Человеческий разум стал феноменом, потому что обрел воображение. Вам легко поместить мозг в грудную клетку, не прибегая к хирургическому вмешательству. Вы делаете это в воображении. И понимаете, как тяжко будет мозгу, если рядом трепыхаются еще легкие. На воображение сказанного вам надо микросекунду и микрозатрату энергии. Природа тратит миллионы лет, чтобы найти место для мозга и защитить его черепом.
Выдумка и воображение – разные вещи.
Никто еще не знает, где находится центр воображения в нашем мозгу. Зато ясно, что сила и интенсивность фантазии-воображения не зависят от количества и качества знаний. Особенно это заметно на примере хороших, но глуповатых композиторов.
Природа блуждает в материи, человек – в духе. Мы умнее Природы, когда надо придумать колесо. Мы создаем и обод, и втулку, и спицу, и ось в воображении.
Колесо крутится у нас в мозгу еще до того, как мы нашли подходящий материал для первой модели.
Но Природа не могла не наказать нас за такую возмутительную способность. Если сама Природа идет путем проб и ошибок, идет миллиарднолетним путем ощупывания всех вариантов, а мы способны заскакивать вперед собственного свиста со своим колесом, то мы полностью соответствуем Природе, когда ищем свою душу и в своей душе. Здесь нам не помогает воображение разум. Мы ищем свою душу, как амеба свою пищу, как жук, мы должны ощупать все и вся усиками сомнений и терзаний.
В каждом человеке хранится весь первоначальный хаос бытия. Но как когда-то из этого хаоса родилась сверхсложная гармония белковой молекулы, так и в наших душах из мириадов проб и ошибок может рождаться способность объять необъятное. И средняя продолжительность человеческой жизни должна быть достаточна для этого, ибо каждый живет один раз, как один раз живет наша планета, наше Солнце, наша Галактика, а они в течение своей одной жизни озарились нами – человеками. И потому мы не должны пасовать перед бесконечной путаницей своих душ. Наоборот, тот, кто увеличивает путаницу, нагнетает и нагнетает хаос в себе, тот приближает себя к первозданной неразберихе, в которой уже есть все элементы и условия для возникновения Нового, и тогда… тогда – чуть-чуть! – и во мраке первозданного океана гремит случайный гром, проскакивает случайная молния.
Нельзя бежать от проклятых вопросов, нельзя прятать голову под крыло незнания. Что такое человеческое существование без размышлений о судьбе личности в современном мире, без борьбы с безверием, без утрат и обретений смысла жизни, без страха смерти и страха перед будущим? Как различить время от временности? Что такое общение – самоцель или средство для чего-то другого? В чем больше смысла – в попытке преодолеть все достигнутое или в пассивном созерцании? Имею я право на "намек", если не знаю абсолютного, черт возьми? Совесть есть призыв быть добрым и избегать зла? Или совесть есть призыв быть самим собой?..
Это все древние вопросы. Ими битком набиты тяжелые тома философских энциклопедий. Но каждый чело век обречен на одиночество, когда пытается отвечать на них для себя. Вполне возможно, это спорное положение, но так кажется мне сейчас, когда мое путешествие в науку за доброй надеждой заканчивается.
Применение принципа неопределенности не только в физике, но и в философии уже носится в воздухе. Возможно, мы беспрерывно познаем смысл (суть) и моментально утрачиваем его, так что он вообще-то постоянно присутствует в нас своим отсутствием. А все, что случайно в одном ряду причин, в одном отношении, оказывается необходимым в другом отношении, в другом причинном ряду.
Логическим следствием в формальной логике тысячелетиями называли то, что выводится из посылок по правилам логики. Но открытие интуиционистской логики изменило традиционную точку зрения. И сегодня мы уже не отрываем логику от феноменологии нашего собственного духа. Сегодня уже твердо определено, что процедура поиска подчиняется не "черно-белой" дедуктивной логике, не логике "да" и "нет", а малоизученной "цветной", "гадательной" логике, логике "наверное, это так", где "наверное" пропорционально моей личной вере в самого себя, а не в "это так".
Существует еще одна логика, которую я определил как "женская неанекдотическая" логика. Эту логику я обнаружил у одной дамы, кандидата юридических наук, когда рассказывал ей о теоретической возможности вырастить из любой своей клетки нового В. В. Конецкого. Дама обдала меня змеинохладным взглядом и сказала:
– Странно! Почему я раньше не знала того, о чем вы говорите? Моя дочь учится в медицинском институте. Если бы то, о чем вы рассказываете, было правдой, она обязательно рассказала мне об этом раньше.
Таким образом, "женская неанекдотическая" логика – это система мышления, при которой вы отказываетесь узнавать новое из какого бы то ни было источника, кроме старого.
Думаю, что все удивившее или запечалившее меня в науке уже вошло в школьные учебники. Но взрослые не читают школьных учебников В результате любой взрослый легко сочтет эти компиляции архимодным вздором.
Вообще-то "наглядность и понятность" таких штук, как, например, искривление пространства или макромир в микрочастице, зависят от обыкновенного привыкания,
Как надо привыкнуть к новым брюкам, так привыкают к "странному".
Уже скоро я доберусь до точки. И мне станет веселее, ибо адреналин выплеснется на бумагу и гормональный уровень во мне понизится.
Пишущий человек счастливец. Он способен преобразовывать нематериальную энергию души вместе с биологическим полем в обыкновенную энергию звука или трения (при ведении пером по бумаге или стукании пальцем в клавиши машинки). Правда, поэт приравнял штык к перу полсотни лет назад. Теперь пишущую машинку следует приравнивать к пулемету. И потому писательство дело не самое безопасное. Но, в конце концов, в наше время совсем безопасных профессий вовсе нет, если не считать солисток оперетты, которые могут выражать себя чужими словами, чужой музыкой и своими ногами при полном отсутствии голоса. Однако партизанский наскок хорошеньких ножек мой будущий критик всегда способен простить. Мне же не миновать хуков, оперкотов и крюков. Прямым в нос ударит литературовед за непоследовательность. На крюк противоречивости возьмет философ. Двойным нельсоном скрутит физик-теоретик. При помощи самообороны без оружия швырнет через голову генетик. Без зазрения совести использует каратэ социолог. И только редактор с издателем будут обмахивать меня влажным полотенцем в углу ринга, будут совать мне в ноздри нашатырь и воодушевлять на новый раунд. Только они будут шептать мне в сплюснутое ухо о том, что не ошибается только тот, кто ничего не делает, и не противоречит себе только тот, кто забил себе кляп в рот прямо в чреве матери.
На кладбище Донского монастыря
Почившим песнь закончил я! Живых надеждою поздравим!.. А. С. Пушкин
В Москве я отправился в Институт имени Патриса Лумумбы, чтобы выполнить поручение Аэлиты – передать гороскоп профессору-африканисту. Профессор был занят с иностранной делегацией. Передать гороскоп следовало только из рук в руки. Это стечение обстоятельств и привело меня к крематорию, который находится напротив института, – нужно было убить часок.
У входа висело объявление: "Просим родственников замуровать ниши в колумбариях мраморными досками! Администрация".
Был мартовский, с намеком на весну день, но очень морозный. И холодная мраморно-гранитная тишина стояла среди богатых надгробий. И холодная голубая ясность предвесеннего неба отражалась в чистых сугробах среди пепельно-сизо-зеленых елок, которые выращиваются только на особо торжественных территориях. Красивая надменность этих елок отпугивает меня так же, как слова, подобные "колумбарию".
От главного входа я свернул налево и сразу натолкнулся на Сергея Андреевича Муромцева – председателя Первой Государственной думы. Председатель возвышался бюстом натуральной величины среди обширной гранитной площадки. Метров пятнадцать на пятнадцать площадка. Соседние могилы робко теснились друг к другу, а Муромцев один занимал как бы весь президиум.
Эк, подумалось мне, и почему это тебя, господин, не уплотнили за столько лет?
Старомодный, с бородкой клином и в пенсне старик детской лопаточкой счищал с площадки председателя снег. На мой вопрос о прошлых заслугах господина Муромцева старик по-гвардейски скупо и точно доложил, что Сергей Андреевич был кадет, юрисконсульт французской компании, которая первой провела в Москве трамвай. Затем старик, угадав во мне приезжего, поинтересовался, знаю ли я, на какой земле стою. Я не знал. Оказалось, на земле Донского-Богородицкого мужского ставропигиального первого класса монастыря, основанного после 1591 года царем Федором Иоанновичем в воспоминание победы, одержанной на сем самом месте над крымским ханом Казы-Гиреем, с помощью чудотворной иконы Донския Божией Матери, поднесенной донскими казаками в дар еще великому князю Дмитрию Иоанновичу и бывшей с ним на Куликовой битве.
