Александр Моралевич - Пуховый птенец пингвина

К назначенному времени и протиснулись во двор два фургона, трое мрачных мужчин стали задвигать пожитки вовнутрь. А люди из всех окон бывшего «Крестьянского земельного банка» смотрели во двор на отъезд — мысленно сравнивали, лучше они живут по обилию вещей или нет, и тогда до покупки чего надлежит тянуться — и люди видели, как из-за контейнеров с мусором приблизились к первому грузтакси пятеро юношей.

— Алло, — сказал один из них тому из грузчиков, что пьянее всех и, стало быть, самый старший. — От вас пахнет брагой, и вы грубо грузите личную собственность, нажитую тяжелым трудом. Позвольте-ка нам.

— Чего! — сказали грузчики и встали плечом к плечу.

— Того, — без восклицательного знака сказал главный юноша, — что вот среди нас стоит Витя, ему терять нечего, он второй раз не попал в пищевой институт на факультет брожения, и он запросто может вытащить шило и этим шилом пырнуть вас в печень. Представитель месткома только два раза успеет навестить вас в больнице. Нам нравится тихий Чешуёв, мы хотим ему оказать любезность.

— Пусти их, Егорий, — сказал самый младший, самый трезвый и самый резонный грузчик. — Они и, верно, убьют. В глазах-то вон — от края к краю чума. Пускай пупки себе рвут.

В два счета и весьма аккуратно пятеро юных погрузили все вещи и, проследив движение руки Чешуёва, один из них быстро сказал:

— Только не это. Просим не унижать нас подачками. Скажите нам просто спасибо. И извините, если в былом мы допускали дерзости. Вообще же мы симпатичные.

Николай Чешуёв, сингапурский спецшкольник, стоял в открытых дверях фургона и плакал. Потом он посуровел лицом и отдал двору пионерский салют. Мать обнимала его за плечи и кивала головой всем людям двора. Грузчик с грохотом закрыл дверь фургона.

Чешуёв встал на подножку и махнул в отчаянии рукой. Машины тронулись. Все прощально плескали ладонями. Молодые люди стояли у выезда со двора.

— А если, — выбросив руку со сжатым кулаком, до отказа нафаршированным килограммометрами, крикнул один юниор, — а если вас там кто обидит, позвоните сюда. Витя и в этом году все равно не поступит!

Нет нужды говорить, сколько проблем встает перед новоселом. Сколько тонно-километров набегает он к себе на этаж с вещами, покуда не оживится лифт. И будут протечки, усадки, отслоение обоев со стен, вечно засоренный упаковочной мебельной тарой мусоропровод, и промывание лап собаке Анонсу, поскольку все лапы его изрезаны подледомовым строительным мусором, и тяжелые позиционные хлопоты насчет телефона, и постоянное беганье к двери на требовательный длинный звонок, и там, конечно, цыгане, которые крайне любят знакомиться с новыми жилмассивами.

Но схлынуло все, отошло, и сидел наш Чешуёв в большой светлой комнате за арабским столом, и спорилась у него работа — переписка кантаты с уклоном в героику «Родились мы босые и голые».

И для легкого разнообразия, для разминки, встал потом Чешуёв взял кисть, жбанчик оранжевой краски и спустился на улицу.

А вот зачем он спускался. Год назад, внесши пай, купив кровать и стол республики АРЕ плюс раскладушку из гнутых металлоконструкций для сына, обнаружили Чешуёвы остаток бумажных денег на тысячу триста рублей. Обнаружили не без приязни.

А надо сказать, у многих граждан уже были автомобили. И родители Чешуёва видели, что этот красноречивый факт возрастающего благосостояния масс с неожиданной стороны больно бьет по их сыну, сингапурскому спецшкольнику Николаю.

— У него, — говорила Чешуёва Зоя, внимательно наблюдая за сыном, — может даже развиться нежелательный комплекс. Потому что все мальчики собираются сейчас и говорят: «У нас на тачке резина лысовата, и мы с папой как блок разморозили, так и не можем вылезти из этой истории. Нам подонок на СТО вместо тосола воды плеснул».

Вот на какой почве, справедливо сказала Чешуёва Зоя, возникает теперь единение и сдружение мальчиков, тогда как их Николай с потерянным видом стоит на отшибе, он несчастен всем своим обликом, нет у Чешуёвых машины, и мальчик их, вклинившись в группу сверстников, не может довольно хмуро сказать остальным:

— Нам с отцом подогрев на «Запорожце» сгубили. Может, кто в этом кумекает, так пошли бы, взглянули.

И сказал Виталий Чешуёв жене своей Зое, как любил говаривать их бывший коммунальный сосед Сайгак Нусратыч Кебеков:

— Есть или нет, но тут что-то есть. Мы приобретем «Запорожец», чтобы изжить у ребенка комплексы.

И они поднажали еще с работой, и вскоре был куплен автомобиль бананово-лимонного цвета.

Сын фотографа Подошьянца, владеющего «Жигулями», подошел и сказал, выразился так про чешуёвский автомобиль:

— Это «Феврале» без внушителя. — И произвел губами три непристойных звука.

Норайр Подошьянц не по годам был велик. Он занимался в кружке юных биологов зоопарка, где ему в силу ростовых и физических данных доверяли уже тапира, купленного в развивающейся далекой стране на свободно конвертируемую валюту. Еще день назад Норайр Подошьянц был значим для Чешуёва-сына как бог солнца Ра для древнего египтянина. Богопослушного египтянина. И богобоязненного.

Как вдруг Николай Чешуёв — что значит изжить в себе комплексы! — прямо и коротко заехал в глаз божеству, а потом стремительно в область уха. Так постоял он за честь семейного автомобиля, утвердил себя, ополноправил в среде мальчишек и влился в нее.

И вот к этому-то автомобилю, купленному исключительно для престижности сына, спустился со жбанчиком краски наш Чешуёв. Он включил мотор и проехал в авто тридцать метров на запад. Потом он вернулся пешком к месту прежней стоянки и на черном асфальте стал писать оранжевой краской:

Скажем, что почти весь асфальт возле жилмассивов в Москве был расписан подобными номерами. Безобразие, узурпация земельного фонда Москвы, порочная самодеятельность — вот что это такое, а также покусительство на права Моссовета. Но выкидывали автовладельцы такие фортели с писанием номеров на асфальте, чтобы другой автовладелец убоялся на этом месте ставить свою колесную технику, а иначе получишь гвоздиком по полировке крыла, или шилом в баллон, или кусочек сахару бросят в бак, или кусочек магния в презервативе бросят туда же, в бак, — и до новых, как говорится, встреч в эфире, друзья.

Не писал бы, ой, не писал бы этих номеров Чешуёв, однако нервное поветрие было такое, а куда же против поветрия...

«М»— написал Чешуёв первую букву и отступил на два шага, поднялся даже на цыпочки — освидетельствовать симметрию написания.

Вот в это-то время довольно громко сказал пенсионер Авдюков, прекратив поливание из кувшина кустов можжевельника:

— Я удивляюсь нашим карающим органам. Преступность вьет себе гнезда почем зря, а органы ноль внимания. Вот этот задохлик, марающий дорожное покрытие краской. Вы знаете, какова его зарплата?

И все остальные пенсионеры задвигались на парусиновых стульчиках, и один даже захлопнул книжку нанайских народных сказок в обработке Нагишкина: право же, какова?

— А зарплата его, — высоким летящим голосом сказал пенсионер Авдюков, — составляет восемьдесят четыре рубля.

Подойдя к детской песочнице, он щепочкой и написал в песке: 84. — Теперь задумаемся! — нацелил всех Авдюков. — За квартиру их взнос был три тыщи. И каждый месяц они платят квартплату сорок восемь рублей. И в месяц стоит бензин и профилактика для машины тридцать рублей, как для микролитражной. Опять же стоит такая машина три с половиной тысячи и, заметим, сиденья в машине устланы остродефицитной шкурой выделанного теленка. А через «Инюрколлегию» я, как читатель газеты «Известия», ничего такого не вычитал, чтобы какой-нибудь олигарх из штата Кентукки искал какого-нибудь Чешуёва, чтобы ввести в права наследства. Откуда же такое бешенство денег, откуда в наших рядах такой толстосум с мошной?

— Жену, жену его запишите, — сказала возрастная дама Мосягина. — Каждую пятницу себе в салоне прическу устраивает, да все «магик» названье прическе. Это два с полтиной за визит к мастерице, это десять рублей набегает в месяц, это надо приплюсовать!

И Авдюков под колонкой цифр приплюсовал на песке: 10.

— Вроде как и не слышит! — яростно ткнул в сторону Чешуёва пенсионер в водолазном джемпере. — Правда глаза колет! А Колька, сын его — юный следопыт. Сколько штанов на коленках надо. Пиши в месяц десять рэ на штаны!

Еще записали в песочнице: 10. Цену пса-ризеншнауцера записали: 200. И что трое видели, как Чешуиха отоваривалась в магазине «Диета» твердокопченостями, а это, ясно, цены немалые. И яйца брала оптом, четыре десятка, диетические, рубль тридцать десяток, с красным штампиком на скорлупах.

— Я, — патетически-исступленно сказал в водолазном джемпере, — проверил на его этаже ведро пищевых отходов, что он выбрасывает. — Джемпер, закрыв лицо руками, выдержал паузу и ошеломил: — Хлебопродукт хала там лежал. Цельная хала!