Александр Моралевич - Пуховый птенец пингвина
И здесь общий выигрыш от борения очевиден, потому что в результате открыты три экологические ниши, один неизвестный доселе слизень и бесповоротно решено кончать с экстенсивным змееловством, перейдя к интенсивному змееводству.
Однако не всегда столь приятно и здравомысленно складывается картина. И другими путями вырешается производственное несогласие сторон. Тогда говорит одна оппонирующая сторона другой:
— Зря вы на меня ополчились так люто. Зря вы настаиваете повысить вольтаж в ущерб ваттажу. А кстати, вы испытываете трудности со стоянкой для лодки. Ведь так? А у меня на примете есть отличное место. Охраняемая стоянка, и рукой подать от Москвы, и плата наисимволичнейшая. Также сообщу: вы стоите в очереди на приобретение кобелька кокер-спаниеля. Вы в науке без малого представитель течения — а стоите в очереди! Вот по этому телефону вам давно уготовлен щенок, и цена чисто условная.
Со стыдом признаем, что такие методы утрясения производственных разногласий иногда, но вскрываются. Порочное, естественно, дело, тем не менее в нем не так уж все плохо. Отметьте положительную сторону этой практики: здесь сильная сторона не отвинчивала слабой голову, не хряпала слабую сторону через колено, не втаптывала ни во что податливое. Бескровно все разрешилось и при общем согласии. (Правда, в прогрессе отрасли наметилось легкое топтание на месте.)
И, классифицируя производственные борения, отметим третий их сорт, самый опасный. Здесь все идет по закону, который гласит: на войне — как на войне. Бывают раненые, бывают убитые.
Всякой отрасли и всякому подразделению полагается стоящий во главе угла командир. И если большинство командиров требует от подчиненных смотрения в корень, то отдельные командиры требуют, чтобы смотрели им в рот. Дабы непогрешимым и светильником разума воспринимался подчиненными командир производства, и на всякое выкаблучивание командира коллектив отзывался таким восхищенным, сильным до порывистого «ах!», чтобы с веревок срывалось белье. В противном же случае...
Противные же случаи возникают все чаще и чаще. Наверное, дело тут в бурном росте профессионализма и достоинства подчиненных. И уже там и сям недостаточно подчиненным, когда говорит поставленный во главу угла:
— У меня есть точка зрения, и я ее разделяю!
На это в ответ раздается деликатнейший голос:
— Ваша точка зрения, Семен Афанасьевич, идет вразрез с экономической целесообразностью решения вопроса.
Здесь наступает подземная тишина.
— Это кто такой квакнул? — говорит глава. — Это кто у нас семи пядей во лбу? Это вы сказали, Перфильев? Да у вас площадь лба такая — мухе испражниться негде, а туда же — шевелит мозгами!
И какие здесь открываются возможности для прищемления к ногтю вольнодумца Перфильева? Как ввести его в привычные рамки и обломать? А так: нагрузить длительной командировкой для невстречи в семье Нового года. Пригвоздить в стенной газете за курение сигарет «Ява-100», тогда как все курят «Яву-60», за счет укороченности которых изыскивают добавочное время для производственных нужд. Вычеркнуть Перфильева из учрежденческой очереди на «Москвич», дать зловещую характеристику как поступающему в заочный университет культуры, лишить льготной путевки, отпуск разрешить в ноябре.
И что же? Страшно сказать, товарищи: в исторически обозримые времена за глаза хватило бы всех этих мер, чтобы обломать, обезгласить там и сям производственного инакомыслящего. Сегодня же — уже недостаточно. Возросла упорность в подчиненном народе.
Поэтому сразу поняли в Институте подземного дела, из каких будет научная сотрудница Н., что за фрукт. Все согласны с любимым начальником по всем могущим возникнуть вопросам, а эта будет прекословить, иметь свои взгляд и мнение. У нее, извольте, арктическая практика за плечами, восемь лет преподавания в институте, и она кандидат наук!
Да, не взять эту Н. посулением ей щенка или стоянки для детской коляски, не приписать ей попытки присвоения зарплат с тринадцатой по семнадцатую, не обуздать и не приструнить далекой командировкой. А коль она закоренело протестует против грубостей руководства, против кажущейся ей малопрофессиональной начальственной редактуры ее научных статей и трудов, надо так ударить по ней, чтоб не встала. Надо такую найти болевую точку, чтобы враз сшибить несогласную с ног. И, коли в производственной сфере ее ничем не угрызть, надо вынести на производственное совещание что-нибудь из быта Н., откопать как бы пряный факт личной жизни. Ну, например, вот была бы неплохая тема для производственного совещания в конференц-зале, с трансляцией через усилитель: «К вопросу о далекой от классических эталонов форме мочек ушей Н. и недостаточной миндалевидности ее ногтей».
Или, знаете ли, ездят по городу машины ГАИ, о трагизмах оповещают в рупор, какой пешеход и где дезорганизовал движение. Вот если бы про Н. известили, что она не только перешла в неположенном месте, но и пыталась скрыться от уплаты штрафа на месте! Это бы включить в повестку производственного совещания — милое и беспроигрышное дело!
А страшно сказать, до чего изворотлива женщина Н.: и мочки ушей черт-те в каком порядке, и ногти миндалевидные, и переходит в положенном месте.
Тогда, не потерявшись и в этих трудных условиях, Н. пригласили в кабинет. И заведующий лабораторией штреков и лав в присутствии остальных официальных лиц института так сказал Н.:
— Видите эти добытые нами бумаги? Или вы прекращаете свои несогласия насчет моей редактуры ваших статей и трудов, или у нас есть способ вас вразумить. Мы в два счета можем поставить вопрос о том, что ваш многолетней давности брак был фиктивным, чтобы усыновленный вами ребенок как бы имел отца.
Да, нашел болевую точку завлаб, да какую — ребенок! И немедленно было скликано страшное производственное совещание. Здесь, забыв о чести, забыв о том, что, в конце концов, дозволяется одному гражданину в отношении другого, а что — не дозволяется никогда, подменяя собой все и вся государственные органы и инстанции, специалисты подземных работ с трибуны производственного совещания ставили вопрос ни больше ни меньше — о лишении Н. родительских прав.
И, отцентрировав галстук, очередной оратор корявыми пальцами лез в душу женщины-матери. И один оратор просто так, так ему это виделось, говорил о том, что Н. аморальна, отчего доверять ей воспитание ребенка нельзя. Другой оратор на основании изложенного предлагал изгнать Н. из института, а ученую степень ее просить аннулировать. Третий учено предлагал показать Н. если не психиатру, то уж невропатологу. Словом, все было, все предлагалось докладчиками. Двух вещей только не было на производственном совещании: ничего, ни слова не было о производстве, и еще — ни один, товарищи, человек (а имел на это право любой человек, хоть самого малого звания) просто по-граждански в этом зале не встал и не крикнул беспрецедентному сборищу:
— Горнорудники и коллеги! Где, подлецы, у вас совесть, стыд и правосознание? Немедленно прекратить!
Но не крикнуто было, не прекратили, даже вошли во вкус разрешения производственных разногласий через личную жизнь разногласчика.
И теперь работники Института подземного дела очень удивлены, что их делом занимается прокуратура. Жаль, право же, ведь какой найден был метод наведения в учреждении тиши и глади. Простой, бесхитростный метод, почти цирковой, где начальствующий Белый клоун говорит Рыжему клоуну:
— Твоя доктрина, Рыжий, мне не подходит, а поэтому получи по сусалам батоном!
После чего в одностороннем порядке бьет Рыжего по сусалам батоном — короткой тростью, а к ней присобачено нечто вроде мухобойной подметки, чтобы гульче был звук оплеухи, и еще пинка дает Рыжему, причем Рыжий даже не вправе улететь за кулисы в слезах, а на третьем после пинка кульбите обязан обворожительно улыбнуться и авиапочтой послать воздушный поцелуй всем, всем, всем присутствующим.
