Фома Топорищев - Апокрифические истории
Иуда помрачнел, прочие апостолы, так и не понявшие, о чем идет речь, молча недоумевали. Иисус взирал на Иуду, словно бы ожидая, что тот поделится с ним своими сомнениями.
Да, - наконец произнес Иуда и прямо взглянул в глаза своего учителя. - Теперь я понял. Но их не интересует истина, Учитель.
- Значит, эта цену они назначили не за истину?
- Истина их не волнует, Учитель. Они не верят пророкам в своем отечестве.
- Тогда за что же?
- Это цена жизни, - Иуда опустил голову.
Иисус в задумчивости прошелся из угла в угол.
- Ну что же.., - наконец произнес он. - Такой исход предполагался, и теперь другого пути нет. У нас только один выход. Они хотят купить жизнь и они ее получат. Но вместе с ней они получат и истину, притом, совершенно бесплатно. Смертью воспользуются они сами, а истина пригодится другим... Но бесплатных истин не бывает - вот в чем закавыка!.. Готов ли ты, Иуда, оплатить истину?
Иуда ответил не сразу.
- Да, - произнец он наконец, - если это необходимо, я готов.
- Отдаешь ли ты себе отчет в том, какова будет цена истины?
- Кажется, да, Учитель.
- Понимаешь ли ты, что платить будешь ты сам, ибо истина, купленная за фальшивую монету, есть ложь? Подумай. Ты можешь уступить расплату любому из моих апостолов, Петру, например.
Иуда вздохнул:
- Нет, Учитель, я заплачу сам...
- Что ж, - Иисус кивнул, - Он не ошибся в своих опасениях... Иди. Тридцать серебренников принадлежат мне, ибо я заплачу за них своей жизнью... Я уже истратил их на тот хлеб и вино, которые мы ели и пили сегодня, так что, в известном смысле, мы отведали крови и плоти... Увы, мне нечем утешить тебя, Иуда. У каждого свой крест. Иди. Только... Что делаешь - делай скорее. Ибо, в противном случае, кто-то еще должен будет заплатить за промедление...
Как известно, Иуда уплатил по всем счетам, вследствии чего, быть может, истина и восторжествовала. Но это была только часть всей истины, известная Учителю Иуды. Все прочие части будем оплачивать мы.
----
Стражники привели Иисуса к прокуратору Иудеи для допроса. Понтий Пилат старательно делал вид, что не замечает философа, но в последний момент напряг внимание и таки заметил:
- Ба! - вскричал он. - Это ты, Иисус? Какими судьбами?.. Отпустите его, разве вы не видите, что он никуда не собирается бежать.
- Тем более, что бежать мне некуда, - произнес Христос как бы в сторону. - Напрасно ты, Пилат, делаешь вид, что не имеешь никакого отношения к моему аресту.
- Но ты вовсе не арестован, а только задержан до выяснения обстоятельств. Неужели ты думаешь, что у римского прокуратора нет иных дел, кроме как арестовывать бродячих философов. Тем более, что я и сам философ.., в некотором смысле. Видишь ли, первосвященники обвинили тебя в том, что ты, якобы, призывал народ к уничтожению Храма, а кроме того утверждал, что являешься царем Иудеи. Вот я и решил узнать все из первых рук, отлично понимая, что эти глупые старикашки способны обвинить кого угодно и в чем угодно. Что ты делаешь в Иерусалиме?
- Как всегда, свидетельствую об истине.
- Ага... И что есть истина на этот раз?
- Долго объяснять. А ты, Пилат, как мне помнится, не любитель проповедей. Что же касается обвинений в попытке узурпации власти путем объявления себя царем - это такая глупость, о которой и говорить не стоит.
- Разумеется. Давай лучше поговорим об истине. Она одна, или их множество, так что каждый может выбрать себе по вкусу?
- Истина одна. Но у нее есть одно неприятное свойство. Христос нагнулся, захватил пригоршню песку, выпрямился и медленно разжал пальцы. - Она, как этот песок, непрерывно ускользает от нас... И все же, я успел познать какую-то ее часть.
- Так-так... Весьма кстати. Хотелось бы узнать, в чем суть этой уже постигнутой части? Тогда, быть может и все прочие части удастся как-то оконтурить.
- Изволь. Существенная часть истины, ставшая мне очевидной, состоит в том, что в мире нет ничего лишнего.
- Ну, это, хм.., достаточно очевидно, хотя и... небесспорно. Что еще ты постиг?
- Я понял, что бессмертие без смерти невозможно.
- Вот как? Звучит парадоксом в стиле древних греков... И какие же из этого выводы?
- Я не занимаюсь выводами. Выводы за меня сделают другие.
- М-м-да... В этом все и дело. Видишь ли, Христос, части истины, ставшие тебе известными, сами по себе достаточно безобидны. Опастность представляют выводы. Ты, увы, не обременяешь себя их изготовлением, а выводы из твоих частей могут быть самыми разнообразными. Например такими: чтобы все обрели бессмертие, нужно всех умертвить.
Христос усмехнулся.
- Действительно, кое-кто уже поговаривает о Конце Света. Конечно, тот, кто не понимает, чем необходимое условие отличается от достаточного, может сделать и такой вывод.
- Ну, хорошо, - теперь усмехнулся Пилат. - Ты как всегда прав, галилеянин. Но вот что касается истины, ускользающей от нас... Я, кажется, знаю один способ, как поймать ее за хвост... Воды! - коротко приказал он.
Слуга немедленно подал таз с водой. Пилат кряхтя поднялся с ложа, опустил руку в таз, выпрямился и подошел к Иисусу.
- Как ты думаешь, прилипнет истина к моим рукам?
Иисус мотнул головой.
- Возможно, - сказал он. - Но ведь ты испачкаешь руки.
- Но ведь я познаю истину. Вопрос только в том, стоит ли она испачканных рук... Что же касается бессмертия - тут ты прав.
Он сделал знак и Христа увели. Пилат некоторое время рассматривал свою ладонь, а потом прошептал:
- Истина! Ему нужен вовсе не Бог, ему нужна истина. Он хочет попасть в вечность и вряд ли успокоится. Я бы мог... Но нет, сегодня нехороший день. Жарко... Пожалуй, я просто вымою руки и пойду вздремну.
----
Иоанн Златоуст с трудом разлепил веки.
"Приснится же такое, - подумал он, - просто чертовщина какая-то!"
Он встал и выглянул в окно - там стояла кромешная тьма.
"Ну вот, - подумал Иоанн, - не видно ни зги. Тьма египетская! Должно быть, сейчас глубокая ночь."
Комната, где он находился, была почти пуста. Только лежанка, стол, тусклая лампада на нем, да голые стены кругом. Как он сюда попал, Иоанн не помнил. Помнил только, что после молебна они с приятелями решили идти в синагогу и устроить там диспут с иудеями по поводу того, можно ли считать церковное вино олицетворением крови Христовой. Но кому в голову пришла в голову эта дикая идея, ведь Иудеи вообще не признают Христа, как такового?!
"Нет, вчера определенно вышел перебор... Голова трещит, а во рту так пакостно, словно я всю ночь жевал Священное писание."
Он торкнулся в дверь - та со скрипом распахнулась. И только теперь Иоанн обнаружил, что кроме легкой набедренной повязки на нем ничего нет.
"Черт меня побери, хламиду-то сперли! Интересно, кто? И где, собственно, я нахожусь?.. Ба, да это же тот самый постоялый двор, где мы вчера вкушали кровь Христову столь неумеренно!"
Он вернулся в комнату и снова выглянул в окно.
"Так и есть - окна закрыты ставнями. Сейчас, должно быть, уже полдень, а вечером... Боже мой, вечером у меня проповедь и богословский диспут... Ну, диспут еще туда сюда, а вот проповедь... Что, интересно, скажу я своей пастве? И где взять хоть какую-то мало-мальски приличную одежду."
Иоанн заметался по комнате, заметил простыню на лежанке и, стянув ее, обернул вокруг тела.
"Проповедь... После такого сна не то, что проповедь... О чем, биш, я хотел говорить?.. Да, об адских муках и конце света... Как можно говорить об адских муках, если голова раскалывается, а в желудке бурлит, как в тех котлах!.. Бр-рр, ну и сон...Хм, а почему бы не рассказать им этот сон?.. Если уснастить его назиданиями и ссылками... Впрочем, и ссылок не надо - так сойдет!.. Решено."
Именнно эта проповедь впоследствии и легла в основу "Откровения Иоанна Златоуста".
----
Гамлет сам себе:
- Быть или не быть?.. А в чем, собственно, разница?
----
Дон Жуан - Дону Кихоту:
- Вы боретесь с мельницами, и не считаете эту борьбу напрасной тратой времени?
- Друг мой, предоставим считать ростовщикам, а сами займемся мужским делом... Что до мельниц - они достойный противник, ибо совершенно непобедимы.
----
Командор - Дону Жуану:
- ...Я же, со своей стороны, полагаю, что ваша система не вполне последовательна. Но пуще того - она бесплодна!
----
Дон Жуан - Командору, протягивая руку:
- Вот вам моя рука, и давайте, наконец, покончим со всеми этими раздорами. Я женюсь на донне Анне и все постепенно успокоится.
Командор, поудобнее устраиваясь на постаменте:
- Хорошо, будь по вашему. Но... Дело, видите ли, в том, какую фамилию будет носить моя бывшая супруга...
- И только-то! Разве это имеет такое уж принципиальное значение?
- Разумеется, нет. Чистая условность, мой друг, чистая условность.
- Я буду носить свою фамилию, а донна Анна пусть оставит прежнюю, чтобы лишний раз не будоражить общественное мнение.
- Почему бы и тебе не принять ее фамилию?
