Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов
— Ведь это что ж, мои матушки, когда же мы домойте приедем! — сказал он.
— Поспеешь.
— Курить до смерти хочется. Пешком бы пошел, да мешки эти окаянные!
— Не расстраивай компании, — сказал веселый малый. — А мы прошлый раз из Харькова ехали, муку везли, вот горя-то хватили. Приехали на одну станцию, там не пускают в вагон, солдаты едут, так мы трое суток высидели, а потом по шпалам до узловой, а тут дождь… Как замесилась у нас эта мука!.. Мокрые все, как черти, и на спине тесто волокем. Смех, ей-богу!.. Так тесто и привезли.
— Братцы, нет ли спичек у кого?
— Нету. Уж десятый раз спрашиваешь. И так от духоты умираешь.
На крыше вагона послышалась какая-то странная возня.
— Вот кого пробирает-то, мать честная, — сказал веселый парень, засмеявшись и показав пальцем на потолок, — эти не задохнутся…
— Воздуху много…
Возня на крыше продолжалась, потом послышался треск, как будто выламывали что-то.
— Матушки, уж не жулики ли забрались! — сказал бабий голос откуда-то из угла.
— Эй, что вы там беспокоитесь? Ай сидеть неловко?..
— Зазябли дюже, чайничком погреться, — сказал совершенно явственно голос сверху, так что все даже удивленно подняли вверх головы.
Через минуту вдруг кто-то вскрикнул, точно его ущипнули. А мужичок, глодавший корочку хлеба, испуганно схватился за волосы и удивленно посмотрел вверх.
— Что ты? Ай муха укусила? — спросил веселый парень.
— Муха… Чтой-то с потолка.
Еще один вскочил и тоже схватился за макушку, в испуге нагнувшись, стал ожесточенно вытряхивать что-то из волос, как вытряхивают запутавшуюся пчелу.
— Что за черт, огонь!.. Откуда ж это?
Вдруг с потолка посыпался целый столб искр. Все, давя друг друга, шарахнулись в стороны.
— Куда вы! Ай очумели. Баба, ты мне совсем на коленки села.
— Прижечь тебя вот так-то, куда угодно сядешь. Огонь, не видишь!
— Ну что ж, что огонь. Значит, так и будешь теперь на мне сидеть?
— Мать честная, как сгорим все, вот будет потеха-то! — сказал парень. — Ну, как ни поедешь, все что-нибудь да выйдет.
Все, нажимая друг на друга, старались держаться подальше от того места, куда падали искры. Только человек, хотевший курить, стоял с цигаркой и с надеждой и ожиданием смотрел на потолок.
— Топить, что ли, стали?..
— Нешто на крыше топят?.. И кому теперь топить.
Искры перестали сыпаться. Все на минуту успокоились. Поезд, скрипя, медленно двигался вперед. Потом остановился на минуту и опять тронулся.
— Ну, ну, батюшка, налегни еще раз, — говорил старушечий голос откуда-то из-подлавки.
— До последнего издыхания, можно сказать, работаем, — сказал веселый парень. — трое суток вот так едем, а я еще на гармошке сыграть могу.
— Народ крепкий…
— Мы с фронту когда ехали, думали — не доберемся живыми, уж и на вагоне и под вагонами ехали. А потом сунулись в один поезд, а там белые сидели… Спасибо, на хорошего человека наткнулись: двинул нам по шее два раза и больше ничего. Отпустили.
— О, чтоб тебе!.. Опять посыпалось.
— Да что они там? Постучи-ка в потолок.
Молодой красноармеец, лежавший на верхней полке для вещей, перевернулся на спину и стал каблуками колотить в потолок.
— Чего вы там?.. — послышалось с крыши.
— Чтой-то от вас огонь сыплется?
— О! А мы думали — там закрыто. Поверни ручку.
— Ах, черт, что делают! — сказал красноармеец.
— Что они там?
— Да вентилятор выломали и огонь развели, чайник в нем кипятят.
— Эй, вы что, сдурели, что ли, — еще сожжете всех! — закричали в вагоне.
— Ничего… А то холодно дюже, сил никаких нет.
— Идите чай пить, — крикнул с крыши другой голос.
— Чай пить… Вот вагон спалишь, вот тебе будет чай. И как черт их пригадал над нашим местом… А податься некуда. Баба, ты мне скоро на голову сядешь!
Остальные пассажиры, на которых искры не падали, спокойно сидели и смотрели на потолок.
— Нельзя ли огоньку у вас там? — крикнул человек, хотевший курить.
— Обходи с парадного ходу…
— Эй, дядя, дядя, горишь! — крикнули мужику, у которого, спасаясь от искр, сидела баба на коленях.
Мужик испуганно спихнул бабу с колен.
— Ой, мать честная!.. Вот, домовой, уселась, — через нее портки прожег.
— Постой, голубчик, не туши, дай прикурить, ради Христа!..
— Что ты, очумел, что ли, — от живого человека прикуривать хочешь!
— Посиди целый день не куримши, так от мертвого прикуришь.
Поезд уже тащился едва-едва и все время дергал, отчего пассажиры каждую минуту кланялись.
— Тетка, что ж не крестишься? — спросил веселый парень.
— Зачем?
— Что ж зря-то кланяться? Заодно бы уж и помолилась.
— Год назад говорили, что пяти месяцев не выдержим, всему крышка будет: дороги станут, народ перемрет, — сказал человек в чуйке, — нет, все еще ползаем.
— Отчего так?
— Народ крепкий.
Поезд вдруг рванул, как бы из последних сил, и остановился.
— …Кончился… — сказал кто-то.
В дверь вошел человек, обвязанный башлыком, и сказал:
— Вылезайте к черту, дальше не пойдет.
— Как не пойдет! А куда приехали-то?
— Черт ее знает. Никуда не приехали. Дров опять нету.
Все стали вылезать.
— Эй, ты! — закричали машинисту. — Куда у тебя дрова деваются? С маслом, что ли, их ешь?
— С маслом… Накидают хворосту и вези их.
На крыше сидели занесенные снегом, обвязанные башлыками, платками, тряпками люди.
— Чайку-то нам не оставили? — крикнул веселый парень. — Идите-ка поразмяться, дровец потаскать.
Поезд стоял около леса. Начинало темнеть. Поднимался ветер, и среди снежной пустыни слышался только жидкий шум от ветра в высоких соснах.
— Какие тут, к черту, дрова, что ж мы, ему по палочке, что ли, собирать будем? Около деревень, а не около лесу надо останавливаться.
— Мы тоже так-то помучались. Сторожка подвернулась, всю и разобрали. Смеху что было!
— Вот небось хозяин-то пришел домой щец похлебать…
— Смех смехом, а вот как застрянем, еще подохнем тут с голоду.
— Ничего. Зато сами хозяева: воду наливаем, дрова собираем, машинист у нас — малый хороший, — сказал парень и крикнул машинисту — Эй, дядя, лошадь-то твою поить еще не скоро? А то там на крыше чайник горячий есть.
— Ну, сыпь, сыпь за дровами… Мать честная, ну и снег! — сказал красноармеец, бросаясь с насыпи и увязая почти по пояс.
— Мягче работать! — крикнул парень, бросаясь вслед за красноармейцем. — Держись организованно!
— Так-то вот на фронте пришлось дрова собирать, а мы, братец ты мой, рваные были, кто в чем: как начали нас стрекать откуда-то из пулемета, мы целую ночь в снегу и пролежали, потом встали — у кого нога отморожена, у кого — рука. Потом подкрепление подошло, мы как двинули
