Лёха Андреев - Сядьте на пол

А значит, логичный ответ — повернуть свою избушку к лесу передом, к школе задом:

«Кит вернулся из своего первого похода без родителей. Научился делать две вещи, особенно необходимые в зимнем лесу: чай из чаги и нитроглицерин. Вообще в четвёртом классе внешкольное образование у него уже совсем затмевает школьное. Пять кружков — химия, астрономия, география, радиоэлектроника и техническое творчество. Выбрал самостоятельно, ходит с удовольствием, и рассказывает каждый раз с интересом, чего они там делали. Всё бесплатно, к слову сказать. В спорте, правда, наметился тайм-аут: после айкидо, спортивной гимнастики, футбола и школы лонгборда он пока что не определился, чем дальше заняться. Бассейн забраковал из-за хлорки.

Что же касается обычной школы, то его дневник в этом году я впервые открыл только в ноябре. И обнаружив там целых три тройки в четверти, совершенно не ругался. Более того, идея поступления в более продвинутую гимназию постепенно вытесняется идеей о том, что школа должна быть, наоборот, простая и незаметная. Чтобы не мешала внешкольным занятиям.» (ноябрь 2014)

Забавно, что взрослики сейчас с пафосом «открывают» подобные принципы образования, которые детям всегда были понятны. Можно брать любую популярную теорию — и находить её во фразах моих детей, сказанных в начальной школе. Например, удовольствие творческой деятельности переизобретает Дэниел Пинк в книге «Драйв» [47], он даже придумал специальное название — Мотивация 3.0. Тем временем профессора психологии пишут научные работы про другое модное явление, замаскированное словом «прокрастинация». Мне же достаточно открыть дневник:

«Кит сообщил, что знает смысл жизни: получение удовольствия. Ну, думаю, подслушал где-то. Решил его проверить. Как же, спрашиваю, получать такие удовольствия, которые требуют делать много неприятных дел — например, пахать на работе, чтобы съездить в отпуск. Кит объяснил, что на отпуск надо откладывать, но при этом часть денег тратить на небольшие удовольствия по ходу дела — например, на мороженое. Забавно, что у меня всегда были более максималистские принципы: либо не иметь лишних желаний, либо уж пахать так пахать, если появилось настоящая цель». (апрель 2014)

Предыдущая главка наверняка понравилась сторонникам домашнего обучения, которые решают социальные проблемы путём изоляции от школы. А что, пусть ребёнок развивает собственные таланты безо всяких навязанных требований!

Но как же тогда стать "полезным членом общества", возмущаются сторонники коллективизации. Общество-то никуда не делось: оно вокруг. Не научишься в нём жить и быть ему полезным — пропадёшь. Хочешь ехать без аварий — учи правила дорожного движения.

Споры на эту тему бесконечны. Вероятно, потому, что взрослики выносят туда свои личные проблемы — хотя думают, что решают проблемы детей. Например, сторонникам домашнего образования стоило бы представить, что таланты их ребёнка лежат в «более социальной» области, чем нарисовали себе родители. Может, быть призвание дочки — быть руководителем (начинается в роли старосты класса), а талант сына раскроется в торговле (начинается с подпольной продажи жвачек одноклассникам). Вариантов ещё куча: «мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино». Но для того, чтобы реализовать такие способности, нужен коллектив. Всего этого вы не дадите ребёнку дома — и даже не будете знать, чего именно он лишился.

Однако и сторонникам коллективизма можно задать ряд каверзных вопросов. Всякий ли коллектив воспитывает «полезных членов общества»? А как же травля изгоев, драки? Ага, это неправильный коллектив. Давайте тогда определим признаки правильного.

«— Кит, вы в саду гуляли?

— Да, парами.

— А ты с кем был в паре?

— С одеждой.

— С какой ещё одеждой?!

— С Одеждой Васильевной!» (март 2007)

Школьные истории про хулиганов и страдальцев — лишь вершина айсберга детских «неформальных отношений». Отношения очень разнообразны, просто взрослики не привыкли в это вникать, пока нет серьезных последствий. Между тем, отношения эти начинают складываться ещё в детских садах, когда ребенку всего три года. Кит сменил три садика из-за наших переездов, и у меня была возможность понаблюдать, как проходят стадии коллективизации.

Первые два месяца — типичный новичок, изгой. Идут жалобы на поведение — пытается показать себя. Причём жалуются даже не воспитатели, а «общественное мнение». Привожу его утром, а они там на прогулку одеваются. Кто-то из детей говорит мне: «А ваш Никита дерётся!» И тут же остальные начинают жаловаться. Несколько раз такое наблюдал. Удивительная спонтанность коллективного сознания. Флешмоб. Впрочем, я подозреваю, что синхронизацию этому коллективному разуму задают все-таки воспитатели.

Затем становится заметно, что на самом деле коллектива нет, а есть отдельные группы по три-четыре человека. Это как раз настоящие, самоорганизованные микро-коллективы. Тут вам и Три Мушкетёра, и «Битлз», и типичный состав современного IT-стартапа. Хотя в детском саду эти группы ещё нестойкие, как молекулы воды в облаке пара. Здесь Кит и начинает вписываться.

Первыми приятелями становятся девочки. «Они дают игрушки», как отмечает Кит. С мальчиками отношения конкурентные, но постепенно тоже возникают альянсы: «Я подружился с Серёжей, а его Петя слушается». Или «Мы дружили с Алёшей, но он стал дружить с мальчиком, который был против нас».

Иногда я помогаю. Одна парочка играла на площадке после садика, мы с Китом подошли, и я спросил, можно ли нам поиграть с ними. Научил их играть в прятки. На следующий день смотрю, тусуются вместе на прогулке.

Ну и наконец, происходит полная «вписка». За неделю до Нового года Кит приходит с заявлением:

— Сегодня был хороший день. Меня все слушали: три Зорры и Ледяная Птица.

Я удивляюсь: как-то быстро. Начинаю выяснять, не было ли каких подвижек в коллективе. Оказывается, у них там ветрянка. И первым заболел пацан, который был вроде лидера. Кит перехватил влияние. Потом бывший лидер возвращается, но, кажется, он уже не рулит. Кит ходит королем… и перед Новым годом тоже выходит из игры с ветрянкой. После праздников всё начинается снова.

Эти игры происходят в фоновом, партизанском режиме, как некая параллельная реальность, спрятанная на прогулках и в других кусочках свободного времени; основное же время занимает официальная деятельность детсада, где надо лепить из пластилина морковки, учить примитивные стишки или просто "вести себя". Поневоле задумаешься, что было бы, если бы морковки и стишки сократить, дав больше времени на свободную коммуникацию и самоорганизацию.

Неудивительно, что я гораздо больше интересовался партизанской частью детсадовской жизни. И даже подкидывал «оружие». Это могли быть мелки для рисования на асфальте. Или каштаны, которые мы любим собирать осенью, а жена потом ругается, что их скопилось в доме слишком много — я предложил Киту взять их с собой в сад и просто раздать детям, каждому по одному. И посмотреть, что будет. Просто как новый повод для контакта, новая игра.

Был случай, когда он потерял на прогулке в саду губную гармошку. Я посоветовал ему сделать общее объявление через воспитательницу. Сделал. И точно: один мальчик видел, где гармошка на улице лежит. Нашли. А я для себя отметил, что они совсем не понимают принципов взаимопомощи: один не догадался сам спросить, другой не подумал рассказать, пока не спросили.

Какое отношение имеют эти истории к школьной травле? Да самое прямое. Травля — это игра, в которую играют дети, которым не дали играть в другие игры. Вот печальный парадокс: школа мучает детей надзором в классах (где много места, много света и есть конкретная деятельность), но при этом оставляет их без присмотра в наиболее критических, в наиболее противоестественных ситуациях, вроде тесных раздевалок и тёмных коридоров.

Принято считать, что дурные привычки «идут с улицы». Но вспоминая уличные и школьные конфликты своего детства, я был поспорил: в школе было хуже. Городок моего детства не относился к благополучным, там жило много досрочно-освобожденных зеков (это называлось «выпустить на химию»), и детки у них были под стать. Тем не менее, даже у них существовала дворовая этика: честные драки поощрялись, а долгие издевательства — нет.

Может, дело в том, что на улице больше возможностей для манёвра? Да и друзья могут подключиться: не те случайные люди, с которыми тебя сажают в классе, а именно друзья, у которых принято стоять за своих. И наконец, на улице всегда есть куча других интересных занятий.

Получается, что именно взрослые создают детям уродливую ситуацию школьной раздевалки. Причём эффект этот давно известен, особенно после «Стэнфордского тюремного эксперимента», проведённого профессором психологии Филиппом Зимбардо в 1971 году. Одной группе студентов было предложено сыграть заключённых, а другой — надсмотрщиков. В итоге и те, и другие слишком хорошо «вошли в роль»: надсмотрщики стали проявлять настоящий садизм, а жертвы быстро сдавались. Зимбардо сделал вывод, что среда и ситуация влияют на поведение людей гораздо сильнее, тем предполагала психология того времени, в которой был моден индивидуализм, персональный психоанализ и прочие культы «личных качеств характера».