Вейо Мери - Серебряное крыло
— Отчего ты такая робкая? Ты стыдишься меня или боишься? Почему? — спросил Терхо.
— Ну как же ты не понимаешь, — быстро ответила Эйла. — Я хочу, чтобы все оставалось между нами. Я не хочу, чтоб кто-нибудь видел.
— Пусть видят, нам-то что.
— Ну, я не могу объяснить.
— В любви и на войне не объясняют.
Хозяева вернулись с прогулки, и они умолкли. В соседней комнате девочка начала играть на скрипке. Следовало бы зажечь свет, но они не мешали тьме сгущаться вокруг. Они чувствовали друг друга по всей длине тела, и им казалось, что они могут пролежать так сколько угодно.
Хозяева включили приемник — почти сразу же на полную громкость.
— Какая мерзость, — сказала Эйла.
Как только они до этого додумались, мелькнуло в голове Терхо. Ему казалось, что он теперь их почти ненавидит. Хотят быть добрыми к нам. Хотят сделать нам одолжение.
— А у меня рождество было ужасное, — сказала Эйла. — Мне все время представлялось, как ты бродишь там по дороге. Я думала о тебе весь вечер и проплакала ночь напролет. Прицепила брошку к ночной рубашке и плакала, и она сделала мне длинную царапину.
Они повернулись друг к другу лицом и сплелись в тесном объятии. Приемник гремел, словно находился внутри черепной коробки. Эйла отцепила брошку и положила ее на стол.
Когда к ним в комнату проник свет из окон с другой стороны двора, словно кто-то посветил слабым лучом карманного фонаря, они оторвались друг от друга и начали оправлять на себе одежду. Терхо подошел к окну, задернул занавеску и зажег свет.
Они снова стали пить кофе. Он был еще горячий, и это их удивило.
— Хороший колпак, — сказал Терхо.
— Мне пора идти, — сказала Эйла.
— Когда ты теперь снова будешь в городе?
— Послезавтра.
Они надели пальто и, ничуть не осторожничая, прошли через переднюю. Терхо громко звякнул засовом и прихлопнул за собой дверь.
Снег на улицах был гладко утоптан, и они скользили. Воздух потеплел, с крыш капало. Начали ходить трамваи.
Ни слова не говоря, они медленно шли под руку. Когда вышли к вокзалу, Эйла повернулась и сказала:
— Пройдемся еще немного.
Они обогнули два квартала, прошли по Алексантеринкату — на ней было людно. Они заглядывали в витрины, пытаясь обнаружить там вещи, которые получили в подарок, и определить, сколько они стоят. Эйла увела его в переулок и немножко всплакнула.
— Ты чем-то огорчена?
— Нет, нет. Мне так хорошо.
— Ты плачешь.
— Это совсем другое, поверь мне. Ты не поймешь.
— Для слез нет причин.
— Это вовсе не слезы, поверь.
— У меня никогда еще не было такого рождества, — сказал он.
— Да какое же теперь рождество? Рождество — это только то мгновенье, когда…
— Да, да. Сейчас уже совсем другой день.
— Пойдем на автостанцию. Я поеду автобусом. Чтоб не пялили глаза. В автобусе ездить куда удобнее, — сказала она. — А брошка-то осталась у тебя! Ну да ничего, еще успею забрать. Всегда успею.
