Григорий Горин - Комическая фантазия (Сбоник пьес)

Судья (берет письмо, читает). «Я, Карл Фридрих Иероним…»

Рамкопф. Дату! Читайте дату!

Судья. «Тысяча семьсот семьдесят шестой год. Тридцать второго мая». Что?! (Мюнхгаузену.) Вы ошиблись, барон.

Мюнхгаузен. Почему? Я поставил точное число.

Рамкопф. Такого числа нет!

Мюнхгаузен. Ну-ну, как это — нет?.. Мне-то не рассказывайте!

Бургомистр. Если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?

Мюнхгаузен. Тридцать второе… Вы только не волнуйтесь, господа. Я вам сейчас все объясню… Это — мое открытие…

Баронесса (истерически). Фигляр! Сумасшедший!

Феофил. Стреляться! Немедленно! С двух шагов!..

Мюнхгаузен. Да подождите! Я же объясню…

Судья. Документ, подписанный такой датой, недействителен!

Пастор (Мюнхгаузену). Будь проклят! (Швыряет кольца на пол.) Будь проклят каждый, кто прикоснется к тебе!

Бургомистр (в отчаянии). Подождите, пастор… Господа… Что вы натворили, барон? Что вы наделали?

Мюнхгаузен (стараясь перекричать шум). Господа, дайте мне сказать! Почему вы не хотите меня выслушать?

Судья. Суд оскорблен! Объявляю заседание закрытым!

Вслед за этими словами Музыкант ударяет по клавишам. Звучит гимн.

Все замолкают и свое негодование выражают только возмущенными взглядами и мимикой.

Затемнение

Вновь гостиная в доме барона Мюнхгаузена. Стоя на стремянке, Томас протирает тряпкой картины. Марта сидит у клавесина, одним пальцем наигрывает какую-то мелодию.

Томас (обращаясь к портрету). Великий вы человек, барон Мюнхгаузен, а все-таки и на вас пыль ложится.

Марта (резко захлопнула крышку клавесина, посмотрела на часы). Уже шесть! Господи, почему они там так долго? Невыносимо! Пусть будет пять! (Подходит к часам, переставляет стрелки.)

Томас (обращаясь к портрету). Вы можете побеждать целые армии, а против пыли — ни-ни… Против нее ни ядра, ни картечь… Только Томас с тряпкой. И не протри он ваши подвиги, кто их увидит?

Марта (тихо молится). Боже великий, сделай так, чтоб все было хорошо! Не сердись на Карла, господи! Ты старше, ты мудрее, ты должен уступить…

Томас. Или взять вот эту штуку… (Снимает подзорную трубу.) Дальноскопная труба для обзора Вселенной… А без Томаса она два грязных стекла, засиженных мухами… А вот помоешь ее, протрешь бархоточкой — и снова дальноскопная труба… (Заглядывает в трубу, наводит на окно.) Они возвращаются, фрау Марта.

Марта (испуганно). Кто «они»?

Томас. Господин барон… господин бургомистр… мальчишки.

Марта. Мальчишки? Какие мальчишки?.. Ах да… ну конечно… Раз идет барон, за ним бегут мальчишки.

Томас. И кричат…

Марта. Конечно, конечно… кричат. Что? Что они кричат, Томас?

Томас. Не знаю. Я ведь только вижу, а не слышу… Наверное, как обычно: «Чокнутый барон! Чокнутый барон!»

Марта. Как обычно!.. Почему ж у меня плохое предчувствие? Господи!.. А что — бургомистр?

Томас. Бургомистр что-то говорит господину барону и машет руками.

Марта. А Карл?

Томас. А господин барон идет… А бургомистр машет… Нет, нет. Теперь и господин барон остановился и стал тоже махать руками… А бургомистр схватился за голову и побежал прочь… А мальчишки перестали кричать!..

Марта (упавшим голосом). Значит, что-то случилось.

Томас. Нет. Господин барон догнал его и теперь ведет к нам. Вы но волнуйтесь, фрау Марта, он его крепко держит… Не вырваться!

Марта. Я пойду переоденусь. Если Карл будет спрашивать меня, я переодеваюсь. (Быстро проходит в свою комнату.)

С шумом появляются Мюнхгаузен и Бургомистр.

Бургомистр (вырываясь). Оставьте меня в покое! Всякому терпению есть предел!

Мюнхгаузен. Нет, вы меня послушайте! Не может быть, чтобы один умный человек не понял другого… (Томасу.) Где Марта?

Томас. Фрау Марта переодевается, господин барон.

Мюнхгаузен. Переодевается?.. Зачем?.. Ах, да… Я же велел ей надеть подвенечное платье. Мы собирались ехать в церковь…

Бургомистр. Сразу?!

Мюнхгаузен. А чего же тянуть?..

Бургомистр. Развод и венчание в один день?!

Мюнхгаузен. Конечно! Для чего откладывать?.. И потом, какой это день тридцать второе!

Бургомистр (жалобно). Барон, ради бога, разрешите мне уйти… у меня слабое сердце… Я не смогу выдержать этого объяснения…

Мюнхгаузен. Марта умная женщина, она все поймет.

Бургомистр. Значит, я дурак. Я не могу и не хочу этого понимать… Господи, как же вы ей сообщите?.. Ну, придумайте что-нибудь. Давайте скажем, что суд перенесли…

Мюнхгаузен. Нет! Скажем как есть. В этом доме еще никто никогда не обманывал!

Появляется Марта. Она в темном плаще, в руках дорожный баул.

А вот и Марта! (Бургомистру.) Ну?.. Я же говорил, что она сразу все поймет.

Марта (спокойно). Безусловно, Карл… Добрый день, господин бургомистр.

Бургомистр. Добрый день, фрау Марта. Вы, как всегда, очаровательны… Вам очень идет этот плащ…

Мюнхгаузен (перебивая). Ерунда! Он тебе совершенно не идет… И баул не гармонирует. Сядь, успокойся, давайте обсудим создавшееся положение.

Марта. Хорошо. А ты, Томас, пока прикажи приготовить лошадей…

Бургомистр (Марте). Вы уже знаете, что случилось?

Марта. Нет. Но понимаю, что развод не подписан.

Бургомистр. В том-то и беда, что уже был подписан!.. Все шло идеально. И наш барон, как никогда, был выдержан… Не дерзил, не стрелял в воздух… И вдруг — эта нелепая фантазия; тридцать второе мая! (Мюнхгаузену.) Ну скажите, черт возьми, откуда оно вдруг взялось?!

Мюнхгаузен. Я вам давно пытаюсь объяснить.

Марта. Тридцать второе? Этого и я не знала.

Мюнхгаузен. Правильно! Я хотел тебе сделать сюрприз.

Бургомистр. Вы его сделали, не отчаивайтесь!

Мюнхгаузен. Послушайте же наконец! Марта! Томас!.. Бургомистр! Я открыл новый день. Это одно из самых великих открытий, а может, самое-самое… Я шел к нему через годы раздумий, наблюдений… И вот оно пришло — тридцать второе!

Бургомистр (усмехаясь). Мы это уже слышали. Я спрашиваю: откуда пришло?

Мюнхгаузен. Ответьте мне, сколько дней в году?

Бургомистр. Не знаю. И вообще, кто спрашивает: вы или мы?

Мюнхгаузен. Хорошо! Я сам буду задавать вопросы и сам на них отвечать. Вы только следите за ходом мыслей… Сколько дней в году?.. Триста шестьдесят пять!.. Точно?.. Нет, не точно… В году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти часы складывают, и тогда каждый четвертый год становится високосным… Но я задумался: а точно ли в году триста шестьдесят пять дней шесть часов?! Оказалось, нет! В нормальном году триста шестьдесят пять дней шесть часов и еще три секунды… Это подтвердит вам любой астроном, даже не столь авторитетный, как я. Надо лишь подняться к звездам с хронометром и оттуда проследить за вращением Земли. Я это делал не раз. Марта может подтвердить! Итак — три секунды неучтенного времени. За годы эти секунды складываются в минуты, за столетия — в часы. Короче, дорогие мои, за время существования нашего города нам натикало лишний день! Тридцать второе мая! (Оглядывая всех с торжествующим видом.)

Бургомистр (устало.) Все?

Мюнхгаузен. Все!

Бургомистр. И вы ничего умнее не придумали, как сообщить об этом на суде?

Мюнхгаузен. При чем тут суд?.. Мне надо было объявить это всем, что я и сделал.

Бургомистр. И вы надеялись, что вам поверят?

Мюнхгаузен. А куда же деться от фактов?! Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в жизни?! Томас, ты рад, что у нас появилось тридцать второе?

Томас. Вообще-то не очень, господин барон!.. Первого мне платят жалованье…

Мюнхгаузен. При чем тут это?! Ты не понял… Ступай готовь ужин.

Томас уходит.

Бургомистр. Вы напрасно сердитесь на слугу. Он абсолютно прав. Даже если оно и есть, ваше тридцать второе, оно никому не нужно. Поймите, барон, в мире существует определенный порядок: один день сменяет другой, за понедельником наступает вторник… Нельзя так сгоряча вламываться в движение жизни. Это недопустимо! Начнется хаос. Люди не будут знать, когда рождество, а когда — пасха… Вы же видели, как был взбешен пастор!

Мюнхгаузен. Какой пастор? При чем тут пастор?.. Мы решаем судьбы мироздания… Марта, скажи ты… Ты же понимаешь, что я прав?

Марта. Извини меня, Карл… У меня что-то все перепуталось в голове… Наверное, ты, как всегда, прав… Я не понимаю в расчетах и верю тебе… Но нас не обвенчают! Это я поняла… И я ухожу. Не сердись, милый, я устала…

Бургомистр. Барон, нельзя же так издеваться над любящей женщиной! Ради нее, ради вашей семьи вы можете признать, что сегодня — обычный день, тот, что в календаре?!

Мюнхгаузен. Да как же я могу это сделать? Все, что хотите, кроме лжи! Соглашусь на что угодно, но никогда не скажу, что белое — это черное, что тридцать второе — первое.