Михаил Задорнов - Михаил Николаевич Задорнов
Мое философское безделье в течение трех лет на этом посту очень понравилось председателю профбюро нашего факультета. Как я узнал позже, он тогда обо мне сказал: «Хоть и дурак, а без инициативы!» И я стал его заместителем.
Но он ошибся. Очень скоро все поняли, что заместителем я быть не могу, так как не умею ничего делать. Зато могу быть самим председателем. Снова выплыл слушок о «лапе», которую уже начинали уважать. Так что председателем я проработал недолго. Через полгода декан сказал: «Я видеть его больше не могу на нашем факультете!» Но, как человек неглупый, понял, что у него только два способа избавиться от меня: подать самому в отставку или перекинуть меня куда-нибудь с повышением. Боясь первого, он так настойчиво требовал второго, что все призадумались: «А «лапа»-то, видать, у него здоровая и волосатая!»
Чтобы пустить под гору работу всего месткома, пришлось пойти на крайние меры и сменить репутацию дурака без инициативы на репутацию дурака с инициативой.
«Страшный человек!» — сказал ректор и лично взялся избавить от меня институт. Он пробил мне место в горкоме профсоюзов. Теперь мне стали приписывать уже самые видные в стране знакомства. Поэтому, когда я на новом месте быстренько наломал дров, мне тут же дали отдел в ВЦСПС. Теперь у меня свой кабинет, две секретарши, три телефона: местный, городской и прямой.
А «лапу» все называют уже вполне конкретно и только шепотом. Честно говоря, я думал, что на этом моя карьера закончилась, потому что наступило время такого застоя, что заваливать было уже нечего. Но, слава богу, объявили пятилетку ускоренного качества, и мне было поручено стать проводником ее идей в жизнь. Так что скоро, чувствую, снова пойду на повышение.
В ногу со временем
За завтраком он съел шесть калорий по новой диете из журнала «Здоровье». Сначала пожевал две редиски по калории за каждую, потом отгрыз от сухаря четыре калории, седьмую оставил на ужин. Согласно рекомендациям журнала «Здоровье». Запил все это столовой ложкой пустого чая строго без сахара и без заварки. После чего почувствовал необыкновенную легкость в теле, тяжесть на душе и сосание под ложечкой.
— Ну, может, хоть яичницу можно, а? — с надеждой спросила она. — Я б мигом… А потом бы к Лене поехали, позагорали, покупались…
— Нет, — строго ответил он. — Я не имею права так безрассудно проводить воскресенье. Воскресенье — единственный день, когда можно по-настоящему заняться аутогенной тренировкой и успокоиться после трудовой недели.
Когда она уходила, он лежал на диване с широко закрытыми глазами и по методу гималайских йогов следил за путем вымышленной букашки, которую усилием воли заставлял ползти от большого пальца правой ноги к подбородку.
— Я ухожу, — сказала она, — не забудь сходить в магазин, а то останемся без еды на вечер… Слышишь?
Он не ответил, потому что в это время букашка доползла до живота и он внушением пытался подавить начинающуюся щекотку. Щекотка не проходила, а даже, наоборот, усиливалась, как будто уже не одна, а несколько букашек ползали по груди.
— Ты хоть мух-то сгони! — сказала она на прощанье. Но он не слышал, потому что ему было не до нее.
Когда вечером после купания в озере и прогулки по лесу она вернулась домой, он все еще тренировался: сидел в кресле в позе кучера с глазами таксиста, с которого требуют сдачу.
— Как есть хочется! — сказала она, проходя на кухню. — Ничего вкусненького не купил?
— У меня не было ни секунды времени! — нервно отозвался он из позы кучера, недовольный тем, что у него никак не отнимаются ноги. — И вообще, не мешай. Дай сосредоточиться!
— Бог с тобой! — перебила она его, накрывая на стол. — Мне Леночка на всякий случай пирогов завернула с котлетами…
— Слабый ты человек! — не на шутку рассердился он, проглатывая слюну. — Мало того, что ты меня все время нервируешь, так еще и ешь на ночь. Учти, с такой никудышной силой воли тебя нельзя будет взять с собой в будущее!
— Поешь, дурачок! — ласково перебила она его, отправляя в рот чудовищный бутерброд в сто сорок калорий.
Она заснула сразу, как легла. Он же долго ворочался, считал до тысячи (согласно последним рекомендациям японского журнала для тех, кто не спит), мысленно чертил на стене концентрические окружности, запускал букашек, прижимался голодным животом к холодной стенке… Наконец, измучившись и обессилев, под утро скорее забылся, нежели заснул. Но тут ему привиделась букашка с глазами гипнотизера. Она наползала на него с Гималайских гор, быстро увеличиваясь в размерах и ласково называя по-японски «калорийным».
— Ольга! На помощь! — закричал он и очнулся в холодном поту.
— Тебе чего? — спросила она, тоже просыпаясь от его крика.
— Ты здесь?
— Здесь, милый, здесь… — Она ласково погладила его по голове. — Спи, голубок!
Засыпая, он думал о том, что с завтрашнего дня надо будет во что бы то ни стало усилить занятия эзотерикой. А то нервы что-то совсем расшатались…
Загадка голубой планеты
Брок смотрел в иллюминатор на приближающуюся планету:
— Вот она — загадка Вселенной!
Пять автоматов-планетоходов посылались уже на эту планету, где, по всем расчетам, должна была существовать цивилизация. «Разгадать!» — таково было решение Высочайшего совета, такова была и мечта Брока.
Стукаясь о выступы гулкой головой, к иллюминатору подплыл Роберт. Железный человек стального характера — последняя новинка техники. С ним Брок не боялся опасностей. Роберт был почти неуязвим. В его схеме было только одно слабое звено — уши. При соединении их могло произойти короткое замыкание, и тогда он мог превратиться просто в груду сверхтяжелого металла. Но этого Брок не боялся, так как расстояние между его ушами при сборке он тщательно выверял сам.
— Ну что, будем садиться? — вопросительно телепнул Броку Роберт.
— Да, глуши замедлители! — приказательно оттелеп-нулся от него Брок, на всякий случай надевая шапку-невидимку. — Садиться будем в районе гибели предшественников.
…Монтесума, Каланча, Сивый и Фантик делали вид, что играют в прятки.
— Неужели больше не прилетят? — первой нарушила молчание Милка Каланча.
— Инвариант замороженного времени врать не может! — сказал Гоша Фантик, малолетний вундеркинд, и поправил очки, сваливавшиеся с похудевшей от волнения головы.
— Кончай моросить, а то получишь по кумполу! — угрюмо отрезал Сивый, ревнуя Фантика к Каланче.
— Молчать! — приказала Милка.
И все сразу замолкли, боясь гнева рослой второгодницы.
Монтесума уныло сидел за кустом, сжимая в руках грабли. Сегодня ему
