Евгений Дубровин - Урал улыбается
— Это вы верно подметили…
— Вот и хорошо. Теперь можно и на правление вынести. Тэ-эк… Тэ-эк… А стоит ли писать тут про эти десять тонн зерна? Сам ведь знаешь, какой у нас народ. Начнут трепать языком. Глядишь, слухи и до управления доползут. А там, известное дело, скажут: «Куда смотрели руководители колхоза?»
— Оно и верно. Почему это мы должны держать ответ из-за какого-то Хурматуллина?
— От греха подальше. Вычеркни-ка ту часть, где про кражу говорится… Теперь хорошо, и складно так получилось. Тэ-эк… Тэ-эк… А вот тут ты написал: «Систематическое появление на работе в нетрезвом состоянии». Это, конечно, правильно. Вечно от него винищем разит за версту. Только ведь и нам может нагореть за это. Куда, скажут, смотрели руководители? Почему терпели до сих пор такого алкоголика? Напишем лучше так: «За то, что иной раз допускал появление на работе в нетрезвом состоянии».
— Совершенно верно. Зачем нам за чужой грех напрашиваться на тумаки.
— В такой редакции можно и оставить. Он сам, главное, не обидится. Если действовать по закону, мы должны были бы передать дело в суд. А мы ему дадим выговорок да и переведем на другую работу. За что? За то, что «иной раз допускал появление на работе в нетрезвом состоянии и халатно относился к своим служебным обязанностям». Лучшей формулировки не выдумать, члены правления непременно одобрят. Тэ-эк… Тэ-эк… Пораскинем-ка мозгами… А не будет ли чересчур много сразу два наказания? И снимем с работы и выговор?
— Пожалуй, верно: ведь человек же… И мы тоже люди. Как бы самим не угодить в ту яму, которую копаем другому…
— Ты прав. Итак, мы его снимаем с работы за халатность. И точка. Больше никаких изменений вносить не будем. Меньше такому ворюге дать никак нельзя!
— Да-а… Это верно, но, с другой стороны, такого ответственного работника снимаем с работы за одну только халатность…
— М-да-а… Сложная проблема. В самом деле, можно ли гнать человека только за некоторую халатность? Копаться начнут, придираться… Подумают, что мы поспешили расправиться с неугодным человеком. Что же делать, а?
— Ну и беда же на нашу голову свалилась!
— Может, лучше оставить его на месте? Вызвать сюда, продрать как следует. И пусть пока работает?
— Чудесно. Я с вами вполне согласен.
— Значит, договорились? Вызываем его сюда, даем взбучку…. Ты его вызови и поговори. Скажи, коли не перестанешь воровать, ни минуты не продержишься на работе…
— Нет, я не могу. Ты начал, ты и доводи дело до конца. Не люблю я вмешиваться в председательские дела…
— Да-а… Трудная проблема. Раз так, пусть-ка он продолжает работать. Я пока ничего ему не буду говорить. Вот если еще раз попадется с ворованным добром, тогда-то уж мы ему спуску не дадим. Устроим такую баню… Пусть только попадется!
Перевод с башкирского С. Сафиуллина
Василий Юровских
— Так как же вы зайцев стреляете? — спрашивают нас приезжие из города.
— Как! — шмыгает носом Серега. — Ежели они бегут — бьем. Прячутся — пужаем, орем, значит. И опять бьем.
Приезжие снисходительно улыбаются. Им жаль нас. У них — собаки, у нас — собственные глотки.
— А с гончими охоту видали?
— С кем?
— С гончими. С породистыми, чистокровными. Вот как наша Джильда и Нагоняй?
Мы с уважением глядим на двух белых с рыжими пятнами собак, на их счастливого хозяина. Он ежеминутно морщится. Распухшую левую руку нежно придерживает правой.
— Их работа? — спрашивает Серега.
— Да, да… Очень злобны, — тихо стонет владелец чистопородных.
Через сорок минут мы подходим к лесу.
— Покажем в работе. Зайцев хватит всем, — приглашают нас городские.
Собаки, свирепея, рвутся в лес. Хозяин изловчился и сам спускает их с поводков.
Секунда — и белых с рыжими пятнами нет. Мы бежим за ними, они — от нас. И вдруг… совсем рядом слышим басовитое: «Гав, гав, гав!»
— Нагоняй! Взял! — сияет хозяин.
А где-то чуть дальше залилась, запричитала другая чистопородная.
— Джильда, — резюмируют приезжие.
Они бегут, мы — за ними. Ничего не видим, ничего не слышим. Сколько бежим — никто не знает. Мелькают березки, кусты, сосенки, полянки, опушки, вырубы, ракитники. Наконец болото. Падаем на кочки, поднимаемся. Очумело смотрим друг на дружку: «Где гончие?»
Снова бежим. Мелькают пятки приезжих, теплые ручейки текут вдоль спины. И вдруг — тишина.
— Далеко еще? — лепечет Серега.
— Сейчас, должно быть, близко, — неопределенно бросает хозяин. — Да это разве еще гон! Как-то гон был, так гон. От Свердловска до Каменска-Уральского! Приятно вспомнить.
Теперь идем шажками. Шагнем — слушаем, шагнем — слушаем.
— Вот они!
И точно. Лежат. Снег жадно едят.
— А ведь идут по следу! — ликуют охотники.
Серега смотрит на след. Долго смотрит. Отдохнуть же надо! Потом он почему-то свистнул. И я смотрю на след. И тоже свищу. Тихонько, конечно. Зайчишка-то, оказывается, бежал… навстречу нам.
Потом мы смотрим на часы: половина двенадцатого. Почти три часа гнали.
— Может, они нас стесняются, — говорит Серега. — Уж мы отдельно пойдем. Старым способом…
Виктор Богданович
Как-то раз в кабинете нашего начальника Игоря Варламовича наступила тишина. Потому что он сорвал голос. В кромешной тишине настороженно дышала оперативка…
— Так-так… — прошептал начальник.
Немые изваяния сотрудников охватил трепет.
«Как же мне с ними дальше-то говорить? — тоскливо подумал Игорь Варламович. — Лучше уж молчать совсем, чем шептать…»
От этой мысли он обрел уверенность и молча указал на дверь. Сотрудники кинулись в двери, образовав пробку, которая, впрочем, быстро рассосалась.
Оставшись один, Игорь Варламович помассировал горло и спел: «А-а!..» Легкий шип был ему ответом. Начальник сердито кашлянул и нажал кнопку. Когда Светочка впорхнула в кабинет, Игорь Варламович смущенно улыбнулся и вынужденным шепотом сказал ей на ухо:
— Принесите мне, пожалуйста, чаю…
Это выглядело весьма интимно, и Светочка, вообразив себе бог знает что, легонько пожала Игорю Варламовичу руку, понимающе хлопнула ресницами и принесла чай и… коньяк. И две рюмки.
Но тут в кабинет ворвался шумный экономист Папиросин:
— Игорь Варламович, до каких пор!
Начальник указал на кресло, Папиросин сел, а Светочка вышла.
— Кто? — коротко шепнул Игорь Варламович.
— Складт, — как пароль ответно прошептал экономист.
— Давайте его ко мне… — прошушукал начальник.
— Слушаюсь… — по-военному прошептал никогда не служивший в армии Папиросин и на цыпочках стреканул из кабинета.
Прямо с порога Аполлон Ксенофонтович Складт своим бархатным баритоном принялся солидно излагать свою точку зрения. Игорю Варламовичу всегда нравился богатый нюансами, тонко модулирующий голос Складта. Но сегодня он впервые вслушался в то, что тот говорит, и вдруг ясно понял, что Аполлон Ксенофонтович авторитетно изрекает глупости.
Начальник заглянул в глаза Складта и прошептал:
— Идите…
— Куда? — поинтересовался Складт.
Игорь Варламович показал ему жестом.
Потом Игорь Варламович пошел обходить кабинеты конторы. То, что он шел молча, произвело на всех потрясающее впечатление. Ветераны вскакивали, роняя стулья… Новички интересовались, кто это. Руководители отделов сбивчиво докладывали и торопливо распахивали двери на выход…
Все это так подействовало на коллектив, что он в ожидании неведомых перемен набросился на служебные обязанности с редким рвением и энтузиазмом.
А что начальник?
Стоило ему замолчать — и он услышал, как заразительно смеется бухгалтер Касьяныч…
Увидел, что завсектором Калистратова не «синий чулок» и носит модную оправу…
Открыл, что Закладов — подхалим, Супонева — умница, а предместкома имеет плохой почерк, голубые глаза и красные сапоги-чулки…
Он услышал жалобы вахтера и позывные радиостанции «Юность»…
Если раньше окружающая начальника действительность имела черно-белый вариант, то теперь она предстала в буйстве красок, звуков и нюансов. Мир стал пестрым, как детский калейдоскоп, и многоголосым, как грузинский хор. Игорь Варламович с радостью обнаружил, что он не дальтоник, что ему не наступил на ухо медведь и что он понимает анекдоты.
И он стал с удовольствием чутко слушать, внимательно смотреть и чаще улыбаться.
И его подчиненные тоже стали больше слушать, смотреть и улыбаться.
А потом к нему вернулся голос…
Н. Каменцев
1
Петух нашел жемчужное
