Феликс Вибе - Урал улыбается

Урал улыбается

КАК УКРОТИТЬ СЕМЕРИКИНА?

(вместо предисловия) (Евгений Дубровин)

Известно, что насмешки боится даже тот, кто ничего не боится.

В нашей организации работал один человек, назовем его Семерикиным. Был он удивительным склочником. Допустим, издает начальник отдела приказ: «Такой-то объявить благодарность за хорошую работу». Семерикин тут как тут. «Благодарность объявлена неправильно. Я — голос общественности. Если я не скажу вам правду, то кто тогда скажет? Вы объявили ей благодарность потому, что она ваша любовница!»

Немая сцена, инфаркт, инсульт, инвалидность.

И так каждый день. Пробовали Семерикина укротить и так и этак. Ничего не помогает. Наконец нашелся человек, который сказал: «Я укрощу Семерикина». Естественно, ему не поверили.

И вот однажды на собрании этот человек попросил слова и сказал лишь одну фразу: «А Семерикин-то голый!» В том смысле, что он дурак. И теперь при появлении Семерикина сам собой возникал смех. Через месяц «правдолюбец» уволился из нашего учреждения и вообще уехал из города…

Велико значение острого слова. Трудную, ответственную, порой неблагодарную профессию избирает себе сатирик. Высмеивая человеческие пороки, негативные стороны нашей жизни, он всегда обязан помнить: перо сатирика должно быть направлено точно в цель, и эту цель необходимо поразить любыми средствами (имеются в виду художественные средства).

На Урале сложился боевой, довольно многочисленный отряд сатириков и юмористов. Многие из этого отряда известны далеко за пределами региона, другие только учатся. Но их, если так можно выразиться, «курсовые работы» тоже любопытны. Разнообразие стилей, манер, приемов, образов, тем делает сборник интересным, полезным и нужным.

Берегись, Семерикин!

ЕВГЕНИЙ ДУБРОВИН,

главный редактор журнала «Крокодил»

Владимир Печенкин

Писатель из Нижнего Тагила. Автор нескольких книг вполне серьезной прозы, в том числе фантастической повести «Два дня Вериты» и одной книжки юмористических рассказов.

Зашел я как-то в универмаг. Поглядеть, нет ли чего дефицитного. Чего-нибудь вроде брюк. А то в нашем городе в последнее время брючный вопрос сильно заужен.

Ну по отделам прогулялся, на витрины посмотрел, на стенную роспись. Культурненько все. В современном стиле: бетон, стекло, пластмасса и пыль по углам. В общем-то, красивое оформление.

Нашел мужской отдел. Тут жилеты различные, куртки-модерн, балахоны заграничного типа. Пиджаки есть. Но по части штанов жидковато. Есть, правда, ковбойские джинсы с карманами для пистолетов. Но у меня нет привычки таскать с собой пистолеты, да и джинсы мне в коленках жмут. Среди всей этой роскоши продавщица стоит, миловидная такая молоденькая девушка. Спрашиваю ее:

— Товарищ продавец, нет ли у вас штанов поимпортнее?

Молчит. Смотрит в окно крашеными глазками.

— Мне бы, говорю, сорок восьмой размер, будьте добры.

Она никакого на меня внимания.

«Эх, — думаю, — прошли мои золотые годы! Когда был молодой и неженатый, так не то что рядовые продавщицы, директорши дарили мне улыбки. А теперь вон девушка и по долгу службы не смотрит…»

И стало мне несколько обидно. И сказал я продавщице:

— Нехорошо с вашей стороны так относиться к покупателю. Это недостойно звания работника торговли.

Мне показалось, что девушку все же малость задело, потому что глаза у нее чуток потеплели. Но тут встряла какая-то дама:

— Ах, — говорит, — эти мужчины! Выпьют лишнее, и пристают не то что к женщинам, а вот даже к манекенам!

— Позвольте, — говорю я даме. — На кого вы намекаете? Выпивать мне не позволяют жена и больная печень. Могу на вас дыхнуть, ежели не верите. И кто это пристает к манекенам?

Она говорит:

— Да разве ж вы не видите, что это манекен? А продавщица вон там стоит

— Простите, — говорю, — я думал, наоборот. Тут трезвый не сразу сообразит, которая где. Они обе неподвижные и одинаковыми красками раскрашены.

Тогда эта дама убедилась, что я не выпивший, а только в магазинных вопросах неопытный. Объяснила мне что к чему.

— Которое смотрит на покупателя, это называется манекен. А которое на часы глядит, это уже продавщица, она следит, когда ее рабочее время кончится.

— Мерси, говорю я даме. — А вам, девушка товарищ живой продавец, довольно неприлично было молчать, слыша мой оживленный разговор с манекеном.

Она отвела на секунду взор от часов и сказала:

— Вы ж не ко мне обращались, так чего придираетесь.

Дискутировать с ней мне расхотелось. Так и ушел от нее без брюк.

Мы с Ваней Кусачкиным ремонтировали токарный станок.

— Как думаешь, успеем до конца смены? — спросил я.

— Вряд ли. С растакими-то помощниками…

Наши помощники, два мордастых и гривастых парняги, сидели в сторонке на швеллере и болтали о модах будущего года. Мы несколько раз пытались втянуть их в трудовой порыв, но ничего у нас не вышло.

— Муторно смотреть на них, бездельников, — сердился Ваня. — Вот как возьму гаечный ключ да как их…

— Погоди, — сказал я. — Воспитывать надо не гаечным ключом, а вежливым вниманием, доверием и прочей такой гуманностью. Эй, глубокоуважаемые помощники, будьте добры, сходите в инструментальную за электродрелью.

Вежливость всегда производит исключительный эффект: оба парня сразу поднялись и ушли. И больше мы их не видали.

— Интересно, для чего на производстве держат лодырей? — рассуждал Ваня. — Какой от них прок?

— А вот давай спросим мастера. Иван Макарыч! Для чего применяются в промышленности лодыри?

Мастер подошел и озабоченно оглядел станок.

— Давайте, милые, давайте! Сегодня станок чтоб крутился! А то другие участки токарными изделиями задерживаем. Придется вам сегодня на часок-другой задержаться после смены. А? Лодыри-то? А как же без них. Вот было приказано отправить людей на уборочную — кого я пошлю? Вы тут нужны, а от них даже и не худо отдохнуть. На эстафете бегать, на физкультурные мероприятия, на стройку десять человек требуют — опять кого? Опять их.

— Так они и там не работают, а еще больше разбалтываются.

— А уж там за них не я отвечаю. Нет, без лодырей никак нельзя. Вот хоть начальника цеха спросите.

— Ну как, орлы, кипит работа? — бодреньким голосом кричал начальник цеха, подходя. — Давайте, нажимайте, чтобы сегодня же был порядок, а то мне начальство голову снимет. Что? Для чего лодыри? Так в принципе их у нас и быть не должно. Их надо перевоспитывать.

— Пробовали. Но слова не действуют, а реальных мер…

— Нет-нет, только без реальных мер! А то они, знаете, народ обидчивый, лодыри-то. Чуть что — заявление на расчет.

— И пусть. Не будут мешать — скорее план выполним.

— Това-арищи, да мне, что ли, нужны лодыри? Мне они вот как надоели! Но если они уволятся, тогда штатные места окажутся незанятыми. И тогда управление урежет штаты. Значит, сократится и фонд зарплаты. Нет, что вы, без лодырей не обойтись. Так вы, ребятки, уж доделайте сегодня станок. По десятке премии вам выкроим — за счет тех же лодырей.

Начальник и мастер ушли.

— Выходит, лодырь — полезный член коллектива, — сказал Ваня. — Раз такое дело, давай-ка посидим, покурим.

Олег Костман

Корреспондент газеты «Вечерний Новосибирск». Учась в Уральском государственном университете, воспользовался близостью редакции журнала «Урал» и занес туда первый рассказ. С тех пор и печатается.

Нашего нового соседа я увидел на следующий день после его вселения. Он весело шел по двору, бодро мурлыкал: «То ли еще бу-у-дет, то ли еще бу-у-дет…» — и нес скрипку.

«Любитель музыки», — уважительно подумал я.

Назавтра я снова встретил его. Он опять напевал: «То ли еще бу-у-дет…» — и нес альт.

«Ого, — подумал я. — Видно, тут дело серьезней простого увлечения. А вдруг он солист филармонии?» И я с уважением посмотрел ему вслед.

Потом были два выходных дня, и я его не встречал. А когда в понедельник снова столкнулся с ним, то, признаться, просто удивился. Напевая свое неизменное: «То ли еще бу-у-дет», — он тащил виолончель.

«Похоже, что он коллекционер, — решил я. — Да, каких только хобби не бывает! Все же это лучше, чем у чудака из пятой квартиры, который винные этикетки собирает. По крайней мере, не так вредно для здоровья».

В том, что сосед — коллекционер, я окончательно убедился, на следующий день, когда стоял, вжавшись в стенку на площадке четвертого этажа, а он, красный от натуги, хрипя неизменное: «То ли еще бу-у-дет…», — волочил к себе в квартиру контрабас.