Константин Мелихан - Рассказы
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если бы американцы снимали кино по «Гамлету», они назвали бы его «Убийца родного дяди» или «Отец, вылезающий из гроба». Фильм ужасов. У нас такого жанра нет. Зачем нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу. Или включить новости.
Из западных фильмов у нас вырезали обнаженную натуру, как будто наш народ её никогда не видел. А вырезать надо было одежду. А также – магазины, еду и все остальное.
* * *Красота – чуть ли не единственное, что у нас ещё осталось. Спасет ли она нас?
Одеваются датчане просто. У нас – чем ты богаче, тем больше на тебе накручено. А у них и миллионер, и безработный – все в кроссовках и джинсах. Даже старички и старушки. Это только у наших пенсионерок – бушлаты, в которых даже матросу руку не согнуть.
Такое чувство, что датчане не умирают. Все спортсмены. Все худые. Только раз встретил толстого. Полчаса говорили с ним на ломаном английском языке, пока не выяснили, что он – тоже русский турист.
За границей живёт 20 миллионов наших. Кем же они работают? Конечно, среди них есть большие писатели, музыканты и ученые. Но в основном наши ученые работают там инженерами, инженеры – рабочими, а рабочие – безработными.
Правда, безработный у них имеет столько же, сколько у нас три инженера, хотя и он, и они валяют одного и того же дурака. Только у нас непонятно: инженер мало получает, потому что валяет дурака, или валяет дурака, потому что мало получает Почему дипломы наших врачей ценятся там как макулатура? Потому что наши врачи ничего не могут. Не могут отличить белокровие от плоскостопия, ожирение от беременности, уснувшего от усопшего.
Они даже мужчину от женщины могут отличить только по паспорту.
У нашей медицины только два диагноза: все, что выше шеи, – О-ЭР-ЗЭ, а что ниже, – ОТ-РЕ-ЗЭ. Вместо горчичников используем утюг, вместо банок на спину – поцелуи, вместо клизмы – ершик, а против СПИДа у нас одно оружие – плакат «СПИД, сдавайся!»
Наша страна – гигантский больной. Но можно ли помочь больному, если разрезать его на части?
На потолке королевского дворца – гербы земель, когда-то входивших в состав Датского королевства: Гренландия, Исландия, Норвегия, Гольштейн, Шлезвиг, Лауэнбург, Фарерские острова, Литва, Латвия, Эстония…
Таллинн – в переводе «датская крепость». Копенгаген – в переводе «купеческая гавань».
На стенах дворцов вместо кумачовых лозунгов – голубые гобелены. С викингами, крестоносцами, псами-рыцарями. Совершенно другая история. Хотя события те же самые. Боюсь, что история – не наука, а точка зрения.
На дороге между адом и раем – сутолока, автомобильные пробки. Стенька Разин на «Волге». Запорожцы на лошадях. Древние рабы римские с транспорантами «Спартак – чемпион!» Хрущев, похудевший от беготни взад и вперёд. Гитлер со Сталиным на одном мотоцикле, сбоку Наполеон в люльке укутавшийся. Папа Карло по фамилии Маркс с томиком «Капитала» под мышкой и без гроша в кармане. Великий кормчий Мао Цзэдун плывет на паланкине над головами, цитатниками его обмахивают. Большевики «Аврору» по бревнам катят. В Кабул, наверно. Ленин на паровозе, в топку шпалы бросает, по которым уже проехал. Батька Махно, стоя на тачанке, палит по своим и чужим. Павлик Морозов кому-то кричит: «Добро должно быть с кулаками!».
Правители, герои, мудрецы – все бегают из рая в ад и обратно, в зависимости от того, куда их посылает историк. Или народ.
Копенгаген и Ленинград – крупные порты. Отличаются они тем, что в Копенгагене рыбы – как грязи, а у нас – только грязь и никакой рыбы.
Зато наши химики первыми создали искусственную рыбу: наливаешь в стакан водку и пиво – и получается ерш.
Датчане долго не могли меня понять: «Ерш?! Как же он в стакане живёт?!»
Знаменитый завод «Туборг». На дубовом столе – группы разноцветных и разновеликих бутылок с пивом.
Я не знаю по-датски, мой сосед не знает по-русски. После того, как выпили, вдруг стали говорить.
Хмель – лучший переводчик.
– Крепкие напитки у нас пьют только по праздникам, – говорит мой сосед.
– У нас тоже пьют только по праздникам, – говорю я. – А праздник у нас тогда, когда есть что выпить.
В разговор вступает хозяин:
– Наш завод выпускает пять миллионов бутылок пива.
– В год? – спрашиваю я.
– В день, – уточняет хозяин.
Вся страна – 5 миллионов. И один день завода – 5 миллионов. Повальная автоматика. Несколько сотен рабочих. Следят только за тем, чтобы не было брака. Если бутылка или банка с браком, её зацепляют какой-то клюшкой и сдергивают с конвейера.
– Неужели вы столько выпиваете?! – спрашиваю я, начиная девятую кружку.
– Нет, часть идёт на экспорт.
– Ну, уж баночное, наверно, себе оставляете?
– Как раз наоборот – баночное экспортируем. Зачем засорять банками свою страну?
Вспоминаю наше баночное пиво – со своей банкой и приходишь.
Напившись, мы поем. Датчане любят петь. Как, впрочем, и все другие народы.
На обратном пути от «Туборга» я увидел человека, который нес из магазина десяток бутылок. Причем – все в руках: под мышками и между пальцев. Одна вдруг упала. Он наклонился за ней – с боем посыпались другие! У него осталась только одна целая бутылка. Что бы вы сделали на его месте? Зарыдали бы, застрелились или написали бы жалобу, почему не выпускают бутылки из бронированного стекла? Не знаете. А он сделал вот что. Он рассмеялся и сам грохнул оземь последнюю!
Приехав домой, в отчете о поездке за границу я написал: «Пропагандировал наш образ жизни – пил водку без закуски»
* * *Датчанин, отправляясь на работу, берет с собой пластмассовую коробочку с бутербродами. 6-8 штук, завернутые ещё в фольгу. Пиво он покупает прямо на месте.
Русскому человеку, отправляющемуся на работу, жена дает деньги на пиво и деньги на туалет.
Туалет в Дании, как и в России, находишь по запаху. Только у них запах – клубничный.
В датский туалет заходишь, как в парфюмерный магазин. Зеркала, кафель, операционная чистота. Ароматное жидкое мыло в прозрачном пистолете. Два барабана с бумажной лентой разной ширины. Я постеснялся спросить, почему одна лента – узкая, а другая – широкая? Для рук и для другого места? Третий барабан – с полотенцем. Полотенце – чистое, теплое, отглаженное. Или оно чистится, греется и гладится прямо в барабане, или его там в барабане сотни метров, – не знаю. Знаю только, что наши барабаны всегда были пустые, и от этого громко гремели!
Никаких инструкций пользования туалетом. Никаких проверяющих соблюдение этих инструкций, как у нас – в виде бабули за столиком со стаканом чая и бутербродом. Никаких стенгазет к праздникам под заголовком «Красный стульчак» (печатный орган).
Все туалеты в Дании бесплатные. Некогда думать об этих мелочах, поэтому эти мелочи продуманы. И не надо в поисках мелочи лихорадочно шарить по карманам.
Описывать наши туалеты я больше не буду. Они описаны и без меня вдоль и поперек. Но скоро даже в такой туалет можно будет попасть только по знакомству. Поэтому у нас пора уже выпускать новую единую карточку: автобус, троллейбус, трамвай, метро, талоны на еду, туалет. Правда, количество еды на душу, точней, на тело населения уменьшается с такой стремительностью, что, думаю, потребность в туалете скоро отпадет сама собой.
На одной из улиц Копенгагена я столкнулся со своей знакомой, которая там была уже неделю.
– Что тебе понравилось больше всего? – спросила она.
– То, что туалеты бесплатные, – сказал я.
– Как – бесплатные?! – ахнула она.
После этого разговора она стала забегать во все туалеты по десять раз на день и накручивать себе в сумки дармовую бумагу.
Как она объясняла потом изумленным таможенникам – для салфеток на свадьбу дочери.
Все это, конечно, я датчанам рассказывать не стал. Все это я от них скрыл. И про квартиры наши скрыл, где на всех жильцов только один туалет около кухни, который находится в ванной.
Представляю, какой это для них был бы удар! Для них, у кого в отдельной пятикомнатной квартире на двух человек у мужа и жены по отдельному туалету и по отдельной ванной. Представляю, как они изменили бы ко мне отношение! Подарили бы мне, наверно, килограмм мыла и пачку презервативов, «чтобы таких, как я, больше не было». И наверно, такой, как я, обязательно бы спросил: «А примерить можно?»
Наш быт – вот что, думаю, должно быть государственной тайной, а не последние конструкции танков и самолетов, уменьшенные копии с которых продаются свободно на Западе в магазинах игрушек.
Быть русским сейчас модно. Многие там увлекаются сейчас русским. Да и не только там, но и здесь. Русские тоже хотят быть похожи на русских. И не потому, что это нравится Пьеру Кардену. Мода на нас – это не мода на наши станки, вещи, пищу (даже русская водка западного производства крепче и вкусней). Им нравятся наши очи черные, красный рок, павло-посадские узоры и непорочность, как им кажется, русских дев. Мы для них – экзотика. Как для нас экзотика – пальмы, слоны и танец живота.
