Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2
2. «В доносах грязных изловчась…»
В доносах грязных изловчась,Он даже, если злобой дышит,Свою статью прочтет подчас,То на себя донос напишет.
1880 или 1881309–310. ОТГОЛОСКИ О ЦЕНЗУРЕ
1. «О Зевс! Под тьмой родного крова…»
О Зевс! Под тьмой родного кроваТы дал нам множество даров,Уничтожая их сурово,Дал людям мысль при даре словаИ в то же время — цензоров!!
<1881>2. В КАБИНЕТЕ ЦЕНЗОРА
Здесь над статьями совершаютВдвойне убийственный обряд:Как православных — их крестятИ как евреев — обрезают.
<1873>311. «Понемножку назад да назад…»
Понемножку назад да назад,На такую придем мы дорожку,Что загонят нас всех, как телят,За Уральский хребет понемножку.Мы воздвигнем себе монумент,Монументов всех выше и краше,И в один колоссальный ТашкентОбратится отечество наше.
<1881>312. НА КОМ ШАПКА ГОРИТ?
Имея многие таланты,К несчастью, наши интендантыПреподозрительный народ.Иной, заслыша слово «ворон»,Решает, что сказали: «вор он!» —И на его, конечно, счет;А если кто проговоритсяНевинным словом «воробей»,Он начинает сторониться,Поймавши звуки: «вора бей!»
<1881>313. НОВАЯ НОВИНКА
Украсился журнальный огород,И новая в нем появилась грядка,Но скукою «порядочной» несетОт первого же нумера «Порядка»,Хоть даже сам Тургенев очерк дал,Чтоб оживить хоть несколько изданье.Так в дом купца, в день бракосочетанья, Зовется свадебный, парадный генерал.
1881314. «ЛЕС»
(И. ШИШКИНА)
Правдиво так написан лес,Что все невольно изумляются.В таком лесу насмешки бесИ эпиграмма заплутаются.
1881315. «САПОЖНИК»
(КОЧЕТОВА)
Сюжет по дарованью и по силамУмея для картины выбирать,Художник хорошо владеет… шилом — Тьфу! — кистью — я хотел сказать.
1881316. «ВЕСТНИКУ ЕВРОПЫ»
Сплин нагоняющий, усердный, как пчела,Об аккуратности единой он хлопочет, Всегда выходит первого числа,Но век опередить на час один не хочет.
<1883>317. ЗАКУЛИСНЫЙ СЛУХ
«Увидавши Росси в „Лире“И взглянув на дело шире,Нильский сам имеет честьВзять роль Лира…» — «Вот так ново!В „Лире“ шут один уж есть,Для чего ж шута другого?»
<1883>318. СПРАВЕДЛИВОЕ ОПАСЕНИЕ
Непризнанный пророк,Воспламеняясь часто,Аверкиев изрек:«Писать не стану: баста!»И невская печатьТеперь в большой тревоге:А ну, как он опятьСтрочить начнет, о боги!
1883319. <Е. М. ФЕОКТИСТОВУ> («Островский Феоктистову…»)
Островский ФеоктистовуНа то рога и дал,Чтоб ими он неистовоПисателей бодал.
1883320. МАДРИГАЛ
Она останется всегдаАртисткой нужною для сцены,И хоть не очень молода,Но всё ж моложе Мельпомены.
<1884>321. ЖИЖИЛЕНКО
Он пейзажист такого рода,Что кисть его дивить должна.Решив однажды, что природаХотя, конечно, недурна,Не без красот, но в смысле строгомПоправок требует во многом,Художник начал исправлятьПрироды этой недостатки,Подкрашивать и подвивать,Заштопывать и класть заплатки,Этюдам дал конфетный смак,Обсахарил природу так,Что сомневаться начал Питер:Он пейзажист или кондитер?
<1884>322. В. КОКОРЕВ
Вот имя славное. С дней откупов известноОно у нас, — весь край в свидетели зову;В те дни и петухи кричали повсеместно:Ко-ко-ре-ву!!.
1884323. NN («Он знает, где зимуют раки…»)
Он знает, где зимуют раки,Как кошки, видит всё во мракеИ, чуя носом капитал,Пришел, увидел и украл.
<1887>324. ОДНОМУ ИЗ ЛЕКТОРОВ
Не диво, что клонил всех слушателей сонНа лекциях его, но то одно, что онСам не заснул от собственного чтенья,Гораздо большего достойно удивленья.
<1888>325. ВИК. КРЫЛОВУ
Обзавестись в преклонные годаТы можешь внуками, но всё же никогдаНе будешь дедушкой Крыловым. Перемены Такой не жди, покорствуя судьбе, Придется целый век прожить тебе В племянниках… у невской Мельпомены.
1887 или 1888326. <В. П. БУРЕНИНУ> («По Невскому бежит собака…»)
По Невскому бежит собака,За ней Буренин, тих и мил…Городовой, смотри, однако,Чтоб он ее не укусил!
III
327. АД
ПОЭМА В ТРЕХ ПЕСНЯХ
(Подражание Данте)
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Едва ли стих, которым пишут оды,Посланья «к ней», к трем звездочкам, к луне,Стих, мелкий льстец и раб вчерашней моды,
Сумеет людям передать вполнеКартину ада, нынешнего ада,Куда спуститься вздумалося мне.
Певучих рифм для этого не надо;Тут воплями и скрежетом зубов,Шипением раздразненного гада
Откликнуться в рассказе будь готов…О муза робкая! хоть на минутуЗабудь свой пол, стыдливости покров,
И загляни со мною в глубину ту,Где не один знакомый нам землякСтал осужден гореть подобно труту.
Я несся в ад, и несся быстро так,Держась рукой за крылья Люцифера,Что не видал, как вдруг исчезнул мрак,
И предо мной разверзлася пещера,За ней другая, третья… целый ряд.Метнулась в нос струей зловонной сера,
А под ногами огненный каскадРевел и прыгал. Далее, спустилисьМы в глубину, центральный самый ад,
Где жар такой, что волоса дымилисьИ щеки трескались на части. ВдругПередо мною тени закружились,
И я увидел сотни чьих-то рук,Простертых вверх. Я смело крикнул: «Кто вы?»И повторило эхо этот звук;
В огне кружась, завыли дико совы,И вопль теней, крутящихся в смоле,Меня смутил. Картины были новы.
Палим огнем в кровавой этой мгле,Где что ни шаг — то тень, то стон собрата,Я прислонился с ужасом к скале,
А вкруг меня скакали чертенята,Дрались, кувыркались на голове,Прося хоть «грош на бедность». Так когда-то
За мной гонялись нищие в Москве,С припевом старым: «дайте медный грошикУбогой сироте или вдове…»
И стало жаль мне этих адских крошек,Но им едва я горсть монет швырнул,Они слились в визжаньи диких кошек
И вскрыли пасть, как тысяча акул;За дележом рассыпанной монетыУж свалка началась, но Вельзевул,
С которым в ад низвергся я с планеты,Махнул жезлом — и эта сволочь вмигРассыпалась и спряталася где-то.
Вдруг долетели к нам — ужасный крик,Ругательства и треск славянской брани.«Иди вперед, — сказал мне проводник,—
В пещеру ту посажены славяне…»— «О, к ним скорей!..» И, к землякам спеша,Я много встреч сулил себе заране.
Вошли. Едва шагнул я, чуть дыша,В огне, в дыму, как где-то близко, рядом,Завыла чья-то падшая душа.
При встрече с ней попятился я задом:Погружена в шипящий кипяток,Бранилась тень и задыхалась смрадом,
А с вышины ей в рот лился потокПрозрачной влаги, внутренность сжигая.Кто́ был тот грешник — я признать не мог,
Но на меня, проклятья изрыгая,Он бросил взгляд — и взгляд был зол и дик,Как будто представлял ему врага я.
«Прочь от меня! я — русский откупщик!Пью голый спирт, питаюсь скипидаром,Мой рот сожжен, изорван мой язык,
Мне в чрево льют напиток адский — даром,Но если б в мир я вырвался опять —Поил бы вас всё прежним полугаром».
И голый спирт он начал вновь глотатьС гримасой отвратительной и зверской…Я далее стал ад обозревать
И подошел к какой-то яме мерзкой,Откуда грешник звал меня: «сюда!» —И вдруг за плащ схватил рукою дерзкой.
Увы! я в нем узнал не без трудаИзвестного мне прежде бюрократа,Для женщин труд бросавшего всегда,
В pince-nez, в бобрах, по Невскому когда-тоИскавшего то устриц, то интриг,С Борелем бывшего всю жизнь запанибрата!..
Ты в ад попал, изящный мой старик,Где устриц нет, где нет белья и фрака!..Хоть за душу хватал мне старца крик,
Но так силен был запах аммиака,Такая вонь из ямы поднялась,Что мимо я бежал, и гений мрака
Мне указал на тень: она виласьИ ползала, влача на пле́чах грудуТяжелых слитков золота, рвалась,
Но, ношею приплюснутая в слюду,В почтовый лист, опять стиралась в прах.«Тень грешника! тебя я не забуду!
Пусть злая казнь твоя пробудит страхКорыстолюбца, жадного к аферам,Всегда, как ты, тонувшего в долгах
И лезшего в карман акционерам.Сиди же тут и золото лижи!!.»И я пустился вслед за Люцифером.
Вдруг гнусный призрак вырос. «О, скажи,Кто ты, ужасный грешник, и откуда?Но стой! Свой лоб закрытый покажи!
На лбу написано: „предатель и Иуда“.Кто ж ты такой? смолою залит рот,Чтобы донос не выползал оттуда,
И уши срезаны…» Стонал Искариот,Сжав кулаки и топая ногами.С его лица бежал кровавый пот,
Но он не мог пошевелить устами.«Кто ж ты?» — я вновь допрашивал. В тот мигОн начал знаки делать мне руками;
Я отскочил, я лишь тогда постиг,Что встретился с знакомым лицемером,И вслед ему проклятья бросил крик:
«Будь проклят ты! пусть станет всем примеромКазнь лютая! терзайся и лежи!»И я опять пошел за Люцифером.
А вкруг меня вставало царство лжиВ дыму костров, которые не гасли…Там плавали распухшие ханжи
Одной семьей в кипучем постном масле;Там в грудь певца вселился наглый бесИ заставлял — из злости ль, из проказ ли —
Его тянуть всю вечность ut diez;Без отдыху трагический ломакаРевел, как Лир, попавший ночью в лес;
Там, рук лишен, кулачный забияка,Скрипя зубами, в пламени скакал:Ему везде мерещились — то драка,
То уличный классический скандал;Там лихоимцев мучалися о́рды,Там корчился мишурный либерал,
Которым все мы прежде были горды;Там в рубище скорбел парадный фат,И скромностью страдали Держиморды…
И с трепетом блуждал вокруг мой взгляд:Везде с бичом стоял незримый мститель.«Но тут еще не весь славянский ад,—
Докладывал мне мой путеводитель.—Здесь есть отдел „Литературный мир“,И на него взглянуть вы не хотите ль.
Там звук цитат, бряцанье русских лир,Занятие ученых, журналистовДаст тему вам на несколько сатир…»
И тут мой бес, как адский частный пристав,Открыл мне вход, и я увидел вдругПристанище родных экс-нигилистов.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
