Клуб 12 стульев - Коллектив авторов
В холле перед кабинетом на красных плетеных стульчиках сидели люди, курили и беседовали, беспечно поводя руками. Они приходили сюда толкать и пробивать. Некоторые пробивали по два года. В первый год они расстраивались и даже болели на нервной почве, а ко второму году смирялись и находили определенное удовольствие в своей неопределенности.
Когда в холле появился Федькин, все замолчали, и он понял, что говорили о нем.
Прежде, когда Федькин шел мимо людей по кабинету, он напрягал лоб, лицо делал каменное, а взгляд устремлял в перспективу. Сегодня Федькин свой взгляд никуда не устремлял, а просто остановился и спросил:
— Сидите?
— Сидим! — дружно отозвались те, кто толкал и пробивал.
Федькин вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, но дверь тотчас приотворилась, и в нее заглянул Лесин, тощий и нервный молодой человек. Он всегда грыз спички, и его пальцы от спичечных головок были коричневые.
— Здравствуйте, — сказал молодой человек. — Вы меня помните?
— Еще бы, — сказал Федькин. — Как ваша фамилия?
— Лесин.
— А вы чей сын? — прямо спросил Федькин.
— Лесина, — прямо сказал молодой человек. Федькин такого не знал. Он оторвал от календаря листок и стал ровно закрашивать его чернилами. Ему казалось, будто он белит потолок.
Лесин смотрел и ждал, когда можно будет заговорить о своих делах, а Федькин про его дела уже слышал, ему было неинтересно.
— У вас есть родители? — поинтересовался Федькин.
— Конечно, — удивился Лесин.
— А вам не стыдно второй год не работать?
— Так вы же мне не даете.
— Я?
— Ну а кто? Для того чтобы я начал работать, вы должны подписать бумагу, а вы эту бумагу не подписываете уже второй год. А я второй год хожу к вам как на службу и улыбаюсь и делаю вид, что ничего не происходит. Вы мой враг!
— Я не враг, — поправил Федькин. — Я дурак.
— В каком смысле? — растерялся Лесин.
— В умственном.
— Понятно. — Лесин моментально поверил, и Федькина это обидело. — Я понимаю, — повторил Лесин, — но и вы меня поймите. Я два года ничего не делаю. Вы дурак, а я-то при чем?
— Займитесь чем-нибудь другим…
— Почему я должен заниматься не своим делом?
— Я всю жизнь занимаюсь не своим делом, — грустно сказал Федькин.
— А кем бы вы хотели быть?
— Маляром.
— По-моему, это механическая работа, — пренебрежительно сказал Лесин.
— А ты попробуй побелить потолок, — оскорбился Федькин, — а я посмотрю, какая у тебя лестница получится. У меня, если хочешь знать, кисточка из Франции…
Федькин стал рассказывать про кисточку, это было очень интересно. Лесин слушал и кивал, потом посоветовал:
— А вы плюньте и идите маляром.
— На кого плюнуть? — уточнил Федькин.
— На всех.
— На всех не могу. Перед женой неудобно. Каково ей под старость лет быть женой маляра?
— Если она вас любит — поймет, — сказал Лесин, и лицо его стало печальным, а голос ломким. Видимо, Лесина кто-то не понимал.
— Она-то поймет, а вот знакомые… Сразу увидят, что я дурак. Из начальников в маляры пошел.
— А вы сделайте так, чтобы вас уволили.
— Не уволят… — задумчиво сказал Федькин. — Я ведь не вор, не алкоголик какой-нибудь.
— Дурак — это очень серьезно! — Лесин поднял палец. — Вы просто недооцениваете. Услужливый дурак опаснее врага.
— Я не услужливый. Я равнодушный. Нет.. — Федькин расстроился. — Это не пройдет.
— Ну а вы просто обратитесь к вашему начальству, — стал учить Лесин, у которого был опыт. — Пойдите поговорите — так, мол, и так… Может, войдут в положение.
Начальницей Федькина была женщина. Когда Федькин вошел к ней в кабинет она кричала в телефонную трубку:
— Эф равно эм вэ квадрат, деленное на два. Зачем ты звонишь мне на работу, неужели ты не можешь посмотреть в учебнике?
Федькин понял, что внук начальницы делает сейчас уроки по физике, а она управляет им на расстоянии.
Начальница бросила трубку и пожаловалась:
— Это какой-то сумасшедший дом. Работаю на них как вол, и никакой благодарности. И что только с ними будет, когда я умру?
Федькин знал свою начальницу пятнадцать лет, и пятнадцать лет назад она говорила то же самое. Люди с возрастом не меняются. Меняются их возможности, а сами они остаются прежними.
— Что у вас? — спросила начальница.
— Я хотел бы уйти с работы. — сказал Федькин.
— Куда?
— Маляром.
— Обиделись?
— Нет.
— Ав чем дело?
— Просто я не подхожу… по уму…
— Кто сказал? — насторожилась начальница.
— Никто. Я сам узнал.
— А давно вы об этом узнали?
— Нет. Только сегодня. Один день.
— А я знаю об этом все пятнадцать лет. которые вы у меня работаете. И я вас очень прошу: не говорите больше никому, что вы дурак, и не вздумайте писать заявление, иначе в дураках оказываетесь не вы, а я.
— Вы думаете о себе, когда речь идет об общем деле, — оскорбился Федькин.
— А общее дело не может пострадать от одного дурака.
Федькин пошел к самому главному начальнику. Главный начальник был седой и красивый, только маленького роста. Внешне он походил на Наполеона Бонапарта, и его звали за глаза не Михаил Иваныч, а Мишель.
Мишель постоянно торопился и постоянно не успевал. Когда к нему кто-нибудь приходил, он вставал со своего стула и улыбался. По системе Станиславского существуют две настройки: сверху и снизу. Каждый начальник в разговоре с подчиненным соблюдает настройку сверху. Мишель придерживался настройки на равных, так что посетитель иногда путал, кто из них двоих начальник.
— Здравствуйте, Михаил Иваныч, — начал Федькин.
Мишель встал и улыбнулся.
— В двух словах, — попросил он. — У меня только полторы минуты.
— Я дурак, — сказал Федькин. Получилось ровно два слова.
— Раз вы понимаете, что вы дурак, значит, вы уже не дурак.
Федькин хотел возразить, но у Мишеля кончилось время.
— Все, — сказал он, — я должен в Индию лететь.
Федькин медленно шел по коридору и думал о том, как отвратительно покрашены здесь стены, как неряшливо побелены потолки. А если бы сделать это по-настоящему, то у начальства, у всех, кто здесь бывает, возможно, менялось бы настроение. А за пятнадцать лет, которые ушли неизвестно на что, он мог бы побелить много потолков и научить этому других. А время ушло. Ушло гораздо больше, чем осталось. И не случайно он проснулся сегодня среди ночи.
В коридоре за низкими столиками на красных плетеных стульчиках сидели люди — курили и разговаривали,
