Курт Воннегут - Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями
Экспедиция достигла самой крайней и окончательной границы Вселенной. По-видимому, за пределами солнечной системы, в которой они находились, больше ничего не было, и они принялись налаживать оборудование, чтобы уловить любые, пусть самые слабые сигналы из любого, пусть самого дальнего закоулка в этом черном бархатном Ничто.
Сержант Бойль был землянин. Единственный землянин в экспедиции. Точнее сказать, он был единственным с Млечного Пути. Остальные члены экспедиции были кто откуда. Эта экспедиция осуществлялась совместными усилиями чуть ли не двухсот галактик. Бойль не имел отношения к технической стороне. Он преподавал английский язык. Дело в том, что Земля была единственным местом во всей их Вселенной, где разговаривали при помощи языка. Язык был присущ исключительно землянам. Все остальные обитатели Вселенной общались при помощи телепатии. Так что куда бы земляне ни попали, они всегда могли хорошо устроиться. Их всюду просили преподавать язык.
Остальным жителям Вселенной так хотелось заменить телепатию разговором вот почему: они выяснили, что, разговаривая, можно добиться куда большего. Да и сам становишься куда разворотливей. Общаясь телепатически, каждый ежеминутно вываливает собеседнику все подряд, и постепенно вырабатывается полное безразличие ко всякой информации вообще. Другое дело — разговор: он течет медленно, вертится вокруг чего-то одного, мысли не скачут, то есть голова начинает работать планомерно.
Бойля вызвали с урока и попросили немедленно связаться с начальником экспедиции. Он ломал себе голову, в чем дело. Пошел в кабинет начальника и отсалютовал старику. Собственно говоря, начальник вовсе не Походил на старика. Он был с планеты Тральфамадор и ростом не больше бутылки, в каких на Земле держат пиво. Да, по правде сказать, и на пивную бутылку он был не очень-то похож. Скорей всего он смахивал на вантуз — лучшего друга водопроводчика.
В кабинете он сидел не один. Там же находился священник. Этот был с планеты Глинко-Х-3. Он напоминал огромную медузу и помещался в чане с серной кислотой, поставленном на колеса. Священник был серьезен. Случилось что-то страшное.
Священник сказал Бойлю, чтобы он крепился, после чего начальник экспедиции сообщил, что его ждут очень скверные вести из дому. Их дом посетила смерть, сказал начальник, и Бойлю дают внеочередной отпуск на три дня, так что ему надо собираться и ехать немедленно.
— Кто умер? Мама? — спросил Бойль, сдерживая слезы. — Или отец? Может быть, Нэнси? (Нэнси была его соседка.) Или дедушка?
— Сын мой, — сказал начальник, — мужайся. Мне тяжело говорить тебе об этом. Умер не кто-то. Умерло что-то.
— Что же?
— Млечный Путь умер, сынок.
Элиот оторвался от книги. Округ Розуотер остался позади. Элиот о нем не скучал.
* * *Когда автобус остановился в Нэшвилле, главном городе округа Браун, штат Индиана, Элиот снова выглянул в окно, заинтересованно рассматривая пожарные приспособления. Он подумал, не купить ли Нэшвиллу оборудование получше, но решил, что не стоит. Вряд ли местные жители смогут правильно с ним обращаться.
* * *Больше Элиот в окно не смотрел до тех пор, пока автобус не достиг пригородов Индианаполиса. Он был поражен, увидев, что весь город охвачен огнем. Он никогда не видел таких огромных пожаров, но, конечно, читал о них и много раз они снились ему во сне.
У себя в конторе он прятал одну книгу и сам не мог понять, почему ее прячет, почему чувствует себя виноватым каждый раз, когда достает ее, почему боится, как бы его не застали за чтением. Эта книга и притягивала его и пугала, как порнография — слабовольного пуританина, хотя трудно было представить себе книгу, более далекую от эротики. Она называлась «Бомбардировка Германии». Написал ее Ганс Румпф.
А в главе, которую Элиот обычно читал и перечитывал, — бледный, со вспотевшими ладонями, — было следующее описание бомбежки Дрездена:
«Когда огонь пробился сквозь крыши горящих зданий, над ними взмыл столб горячего воздуха в две с половиной мили высотой и в полторы мили диаметром. За короткое время температура достигла точки воспламенения всего, что может гореть, я пламя охватило весь район. При таких пожарах происходит полное сгорание, поэтому не осталось ни следа горючих материалов, и только через два дня местность остыла настолько, что к ней можно было приблизиться».
Привстав с сиденья в автобусе, Элиот пожирал глазами пожар в Индианаполисе. Он чувствовал священный трепет перед мощью огненного столба, диаметр которого достигал по меньшей мере восьми миль, а высота — пятидесяти. Границы огня казались абсолютно четкими и незыблемыми, будто были сделаны из стекла. А внутри темно-красные спирали раскаленной золы сливались в величественной гармонии с ослепительно белой сердцевиной. И белизна эта казалась священной.
ГЛАВА 14
* * *В глазах у Элиота потемнело, кругом стало черно, как за той, самой крайней, границей Вселенной. А лотом он очнулся и увидел, что сидит на низком барьере высохшего фонтана. По лицу его плясали солнечные блика — солнце просвечивало сквозь ветви платана. На платане распевала птица.
— Фюить, фюить, — насвистывала она, — фюить-ить-ить.
Элиот сидел в саду, огороженном высокой стеной, и сад этот казался ему знакомым. Здесь он не раз беседовал с Сильвией. Это была частная психиатрическая лечебница доктора Брауна в Индианаполисе, сюда Элиот привез Сильвию много лет назад. На барьере вокруг фонтана были высечены такие слова: «Всегда прикидывайся хорошим — и проведешь самого господа бога».
Элиот обнаружил, что кто-то нарядил его в белоснежный теннисный костюм я даже вложил в руку ракетку, будто он манекен в витрине спортивного магазина. Он попробовал сжать ракетку — хотел проверить, настоящая она или нет, настоящий ли он сам. Он увидел, как заиграли мышцы, которые хитрым узором переплетались на его руке выше локтя, и понял, что и вправду может играть в теннис, и притом отлично. Ему не пришлось соображать, где он натренировался, потому что часть сада занимал теннисный корт, огороженный мелкой проволочной сеткой, — по ней ползли вьюнки и душистый горошек.
— Фюить-фюить-ить-ить.
Элпот поднял глаза на птицу, на зеленые листья над головой, понял, что этот сад в пригороде Индианаполиса не мог уцелеть при пожаре, который он видел. Выходит, пожара не было. Он принял это открытие совершенно спокойно.
* * *Элиот не сводил глаз с птицы. И он не прочь был, как эта птаха, распевать высоко на ветке и никогда не спускаться вниз. Ему хотелось забраться повыше, так как здесь, на уровне земли, происходило нечто беспокоившее его. Четверо мужчин в строгих темных костюмах сидели плечом к плечу на бетонной скамье всего в двух метрах от него. Они глядели на Элиота в упор, будто хотели услышать от него что-то важное. А Элиот чувствовал, что ему ни сказать, ни дать им нечего.
Шея у него заныла. Не мог же он из-за них вечно сидеть с задранной головой!
— Элиот!
— Да, сэр? — И Элиот понял, что говорит с отцом.
Он стал потихоньку переводить глаза вниз, взгляд его скользил с ветки на ветку, как больная пичуга. И наконец встретился со взглядом отца.
— Ты собрался сообщить нам нечто важное, — напомнил тот.
Элиот увидел, что на скамейке сидят трое пожилых и один молодой: все смотрят на него с сочувствием и напряженно ждут, что же он соблаговолит им сказать. В молодом Элиот узнал доктора Брауна. Одним из трех пожилых был Тармонд Мак-Аллистер, адвокат Розуотеров. Другого Элиот видел впервые. Он не знал его имени, но почему-то — а это ничуть не удивило Элиота — лицо незнакомца, который смахивал на доброго деревенского гробовщика, сразу показалось ему лицом старого верного друга.
* * *— Вам трудно найти слова? — подсказал Элиоту доктор Браун.
В голосе исцелителя страждущих слышалось легкое беспокойство, он ерзал на скамейке, готовый переложить на родной английский все, что взбредет Элиоту в голову.
— Не могу найти слова, — согласился Элиот.
— Ну, — сказал сенатор, — раз ты не можешь выразить свою мысль словами, то на суде, где будут решать, нормален ты или нет, толку от нее будет мало.
Элиот кивнул, подтверждая справедливость этих слов.
— А я… я уже начал выражать?
— Нет, ты просто объявил, — пояснил сенатор, — что тебе пришло в голову, как тихо, мирно и благородно расхлебать эту кашу. И вдруг уставился на дерево.
— Гм! — отозвался Элиот. Он сделал вид, что вспоминает, потом пожал плечами — Нет, ничего не помню! Вылетело из головы.
Сенатор Розуотер всплеснул пятнистыми морщинистыми руками.
— Чего-чего, а соображений, как управиться с этим делом, у нас хватает. — Он одарил всех своей устрашающей победной улыбкой и похлопал Мак-Аллистера по колену. — Верно ведь? — Потом потянулся за спиной адвоката и похлопал по плечу незнакомого Элиоту человека. — Верно? — Он явно был без ума от незнакомца. — Ведь мы залучили на свою сторону самого сообразительного человека в мире! — Он расхохотался — видно, все их соображения приводили его в восторг.
