Феликс Вибе - Урал улыбается

«Скорее к Ваниной горке, а там вправо, по зимнику и — на вырубки», — думает Корж. Мысли лихорадочно скачут, сталкиваются и разлетаются в пустоту.

— Черт меня дернул сесть в этот поезд! Надо было прямиком через балку — и вся любовь. Неужели обойдут, неужели настигнут? Ну, нет. Шалишь, брат. Корж так легко не сдается.

Вот и Ванина горка. Корж взобрался на кручу, вгляделся и нырнул в заросли шиповника. Ободрав лицо и руки, он выбрался к зимнику.

«Только бы выиграть время, — думал он, — двадцать, тридцать минут могут решить исход дела».

Вид у него был жалкий: разорванная одежда, кровоточащие ссадины на лице и руках, забинтованная голова. Стиснув зубы, размазывая пот с кровью по лицу, Корж вытащил нож и двинулся к вырубкам. Яркий солнечный свет бросился в глаза. Вот он, золотой каньон, вот она, земля обетованная! Душа ликовала: успел-таки, опередил. И Корж прохрипел:

— Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном.

Грибов было действительно несметное количество. Через полчаса мешки были набиты отборными опятами.

На вырубках показались пассажиры с грибного поезда. По изможденному, но гордому лицу Коржа сползала слеза счастья.

Геннадий Семенов

Работал на Пермском моторостроительном заводе имени Свердлова токарем, мастером, редактором «Спутника Крокодила», единственного в стране заводского многотиражного сатирического журнала.

Кладовщик Петров Пахом

Воровством построил дом.

И Петрова обсуждали,

На месткоме «правили».

Ох, ругали! Строгий дали!

— Ну, а дом-то отобрали?

— Нет, ему оставили:

Побоялись, что Пахом

Будет красть на новый дом.

Осла учили ремеслу.

А ремесло зачем ослу?

Таскал бы ящики, кули…

Но вот, иначе не могли.

Учили…

Такую разнарядку получили.

Виктор Богданович

Работал буровым мастером в геологоразведке, худруком в районном Доме культуры, артистом разговорного жанра на эстраде, журналистом. В настоящее время — режиссер Свердловской студии телевидения. Выступал с рассказами в нескольких коллективных юмористических сборниках.

Значит, так. Едва я появился на работе, меня тут же отвел в сторону приятель, но уже исполняющий обязанности.

— Слушай, старичок. Сегодня заседание тарификационной комиссии… Учти сразу: первой категории тебе не видать. Знаю точно: это решено. Так что предупреждаю: на рожон не полезу, тут я — пас. Нет, «против» я не буду, но — «воздержусь». Сам понимаешь — зачем против ветра… Но я к тебе по-прежнему!.. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

Потом меня вызвал старший.

— Вот что, друг-приятель… Сколько мы с тобой вместе трудимся?

— Да лет десять без малого.

— Вот именно. Без малого. Десять. Ты знаешь мое к тебе отношение. Знаешь? Или нет?

— Знаю.

— Какое?

— Ну, нормальное. Хорошее.

— Вот. Хорошее. И все это знают. Сразу начнутся попреки: лучший заказ — любимцу!.. Короче, чтоб никто ничего — сделай ты эту копеечную работу, от которой все отказываются… Лады! Именно потому, что ты знаешь, как я к тебе отношусь!

А тут предместкома навстречу. Мы его месяц назад выбрали. До этого в отделе вместе работали.

— Здорово! — говорит. — Тебя-то мне и надо! Слушай, путевка тебе никак не получается… В принципе она есть. Но все же знают, что мы с тобой приятели. Пойдут разговоры… Слушай, давай в другой раз, а? Только без обид! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

В буфете наша поилица-кормилица подсунула мне вчерашние бутерброды и шепнула:

— Будь другом, доешь!.. Свежие будут позже, а эти куда?.. Других мне просить неудобно, а ты — свой.

Едва я вошел в наш горластый двор, как невидимый наблюдатель завопил:

— Внимание! На горизонте дядя Гена из тридцать второй! Он добрый, не обидится!.. Давай!!

И с козырька подъезда на меня рухнула снежная лавина…

Мокрый, злой и молчаливый, я поднялся на лестничную площадку. И тут под дружный смех хозяев из соседней квартиры выкатился метровый породистый щенок и играючи спустил с меня брюки. Соседи мило охнули, принесли искренние извинения и заверили меня в своей глубочайшей лояльности.

Вечером зашли стародавние приятели. Много интеллигентно шутили, выпили припасенный ко дню рождения коньяк «Ереван», заняли на неопределенный срок четвертную и отбыли за полночь, предварительно констатировав, что они, как всегда, меня уважают.

Утром явилась жена и с порога заявила, что она никого никогда не любила так, как меня, и уже не будет любить. И что именно поэтому только я смогу ее понять. В общем, Сеня Перчаткин может просто погибнуть, и, чтобы его спасти, она из высокой любви ко мне уходит к Сене. И она ушла.

Удивительно хладнокровно собираюсь на работу, иду на остановку. Голова ясная. Ноги пружинят. Во всем теле гулкая пустота и свежесть.

«Все. Хватит. Долой мягкотелость и прекраснодушие. Перехожу к действиям. Прежде всего… Вот сейчас возьму и влезу в автобус без очереди!..»

Я решительно шагнул к двери… Но… тут пришлось подсадить бабушку слева. Потом уступить женщине с зонтиком. Затем девушке с глазами… Дама с усами вытеснила меня сама. Последним ввинтился в пробку обладатель пыжиковой шапки с акцентом и насморком. Двери натужно сомкнули челюсти, и автобус, переваливаясь, словно утка на сносях, осторожно покатился.

А из кабины водителя, будто персонально для меня, транзистор дорывал в клочья страсти голосом Софии Ротару. «Начни сначала!.. Начни с нуля!..»

Геннадий Кобуч

Под таким псевдонимом скрывается монтажник-высотник треста «Уралэлеваторстрой» Геннадий Пономарчук. Живет в поселке Заречном Белоярского района Свердловской области. Первые юмористические рассказы опубликовал в журнале «Урал».

Перед тем, как начать зачищать стык нержавеющей трубы, я перегнулся через витраж, чтобы выбросить окурок. И вдруг увидел внизу человека. Его лицо было трудно разглядеть. Но по крадущейся походке, по тому, как вертел он головой по сторонам, я безошибочно догадался, что это — инженер по технике безопасности.

В сердце заныло:

— Опять недоэкономили фонд зарплаты. Разряды будут снимать.

И стал я лихорадочно готовиться…

Когда он подошел, я был полностью экипирован и имел вид космонавта. На голове каска, на глазах очки. Рот с носом мне закрывал респиратор, так что летящая искра уже не могла принести в будущем врачам беспокойство. А негнущаяся брезентовая роба, резиновые сапоги и перчатки спасали меня от тока.

И хотя я стоял на стремянке на высоте всего одного метра — все равно карабин монтажного пояса был надежно прицеплен к балке.

Инженер внимательно осмотрел стремянку. (Со мной все было в порядке.) Пальцем пощупал резинки, прибитые снизу на ее концах. Да, это были диэлектрические резинки, а не подметки от бабушкиных башмаков. Вздохнул и с надеждой в голосе спросил:

— А удостоверение у тебя есть?

— Есть, — и показал ему удостоверение.

— Это общее. А специальное, на допуск работы со шлифмашинкой?

Было у меня и специальное удостоверение.

С женщиной — инженером по эстетике — я справился играючи. Увидев, что защитный кожух шлифмашинки окрашен в красный цвет, она спросила:

— Помогает?

— Очень, — сказал я. — Как гляну на него, так и стоит перед глазами вымпел лучшего по профессии, за который борюсь.

Удовлетворенно кивнув головой, она ушла. А я полез за папиросами.

— Можно?

— Пожалуйста, — протянул я пачку мужчине-социологу.

— Ну как жизнь? — спросил он.

— Ничего, — ответил я.

— Сынишка хулиганит поди? Во дворе стекла бьет?

— Ну что вы. Отличник он у меня. А что с синяками ходит, так это он в школьной дружине состоит. Курильщиков ловит. Достается парню.

Социолог чиркнул спичкой. Прикурил потухшую папиросу.

— Ну, а гости вчера, в воскресенье, были?

— Были, — говорю.

— И много выпили?

— Два самовара чая.

— Водочки лучше бы, — заметил он.

— Правда, — подтвердил я. — Только вы мою жену не знаете!

Мы пожали друг другу руки и расстались друзьями.

Работа так и заиграла в моих руках, как солнечный зайчик на стене: весело и радостно. Фаски из-под машинки выскакивали чистенькими и исключительно круглыми.

Осталось каких-то полчаса до конца смены, как вдруг залетел пожарник.

— Свою сбрую ты можешь скидывать, — разрешил он. — Ответственности я за тебя не несу. Даже, если ты будешь гореть синим пламенем. А вот за здание…