Хенрик Бардиевский - Зеркальное отображение

Я решил, что он прав, и продолжал толкать. Шар уже возвышался над нами столь внушительно, что я начал испытывать страх. Кто может поручиться, что в какой-то момент он не оторвется от нас и не покатится дальше сам? Не опасно ли это?

Я подумал и тут же успокоился. С человеком бывает всякое, но природа разумна. За каким-то пригорком нас ждет весна, за ней лето.

Все в порядке.

Маска

Он вошел и предъявил приглашение. Петр Михно — прочел человек у входа и указал ему пальцем гардероб.

— Маски обязательны, — шепнул гардеробщик в маске, — ожидаются сюрпризы... Эта подойдет? Зеркало там.

У маски были острые черты, цвет бледно-зеленый, нос вздернутый, под ним глуповатая усмешка. Маска резко пахла краской и картоном, даже трудно было дышать.

Он едва вытерпел в ней три часа. Танцевали много, но сюрпризов пока не было; одни твердили, что все уже прошло, другие — что еще будет. Все внимательно следили друг за другом, даже не выходили в буфет, чтобы чего-нибудь не пропустить. В густом воздухе висела скука.

Около часа ночи он решил уйти. Сонный гардеробщик посыпал его конфетти, оплел серпантином и попросил пять злотых.

— Держите десять, — сказал Михно.

Пораженный гардеробщик проводил его до самых дверей.

На улице было холодно. Дома в этот час молчали. Остывали утомившиеся за день лампы телевизоров и радиоприемников, отдыхали пружины кресел. Он шел и словно постепенно погружался в тишину, ощущая ее всем телом. Было темно, фонари освещали собственные столбы. Он шел от одного светлого пятна к другому, иногда встречал людей. Те поднимали головы и смотрели ему в лицо. Кто-то захихикал. Михно поднес руку ко лбу, наткнулся на картон и рассмеялся. «Осел, рассеянный осел»... Он быстро снял маску и сунул ее в карман. Вино шумело в голове. Стоило ему закрыть глаза, как вдруг возникали маски — самые уродливые, страшные, глупые маски, которые надевают, чтобы было веселей. И было весело, потому что хоть на пару часов удавалось отбросить старейшую из забот — заботу о лице.

Он полез в карман за ключом. Кто-то стоял у ворот, кто-то двойной, пара. Стоило ему приблизиться, как прозвучал коротенький смешок, тут же заглушённый ладонью. Он вошел в ворота, те двое снова фыркнули. Их смех преследовал его на лестнице до самой двери. Он вошел, захлопнул дверь и дважды повернул ключ — стало тихо. Включил свет, подошел к зеркалу и едва не закричал. На него смотрело чужое лицо: острые черты, кожа бледно-зеленая, холодная, нос вздернутый, под ним глуповатая усмешка...

— Спокойно, — прошептал он, — только спокойно, это маска, я не снял маску... — Дрожащей рукой полез в карман. ——Я снял ее, — вырвалось у него громко. — Снял ее, снял, снял...

Он стал лихорадочно ощупывать лицо — от лба к подбородку, от подбородка ко лбу. Кожа. Если ущипнуть, больно. Лоб в поту. Морщины. Кожа.

— Я снял ее! — прорычал он и кинулся к зеркалу в ванной. Бледно-зеленая кожа, вздернутый нос, под ним глуповатая усмешка. Он попробовал перестать улыбаться — безрезультатно. Усмешка осталась, несмотря на страх, на холодный ужас, засевший внутри. Потрясенный, он продолжал улыбаться, а по лицу стекали бледно-зеленые капли пота.

Он выдернул из кармана маску, кинулся к свету. Кулаком протер левый глаз, которым видел лучше. На маске был он! Это было его лицо, но из картона, неподвижное, жесткое, с дырками для глаз и резким запахом краски. Надев маску, он почувствовал себя лучше, привычнее. Поднес руку ко лбу — картон. И ниже картон — нос, виски, щеки, все картонное и при этом жутко натуральное.

С трудом добравшись до кресла, он тяжело рухнул в него и сжал руками виски, все еще не веря в случившееся.

— Это все алкоголь, — шептал он, — глаза пьяные, пальцы пьяные, зеркало пьяное... Едва держится на стене, нализалось в доску зеркало!

Он швырнул чем-то в том направлении, но, конечно, промахнулся, глаза застилали слезы.

— За что? — простонал он. Потом попытался собраться с мыслями. Теперь у него два лица. Он снял маску, старательно протер носовым платкам и положил на стол, пусть полежит. Взглянул на нее сочувственно: «Отслужила старая, свое сделала». При виде ее люди кланялись и мило улыбались. Она внушала доверие, с ней можно было в любой момент раздобыть денег. А с этой, новой?

Он потер лицо руками, вскочил и побежал к зеркалу. Глуповатая усмешка? Ну и что? Он улыбнулся еще шире, зубы сверкнули на фоне толстых бледно-зеленых щек. И с этим новым лицом можно попробовать пожить. А вдруг будущее принадлежит ему?

В городе В.

Издали этот город выглядел как десятки других. Существовавшее долгие годы равновесие между трубами и колокольнями стало сдвигаться в сторону труб. К облаку дыма и сажи несмело приблизилось благосостояние. Оно остановилось на окраине города, среди крестьянских заборов, словно не решалось тронуться дальше.

Шоссе, по которому мы ехали, незаметно перешло в улицу. Наш автомобиль пересек первые полосы пешеходных переходов. Их, видно, навели недавно. Они были свежи и чисты; пешеходы ступали по ним осторожно, словно боясь запачкать. Вскоре мы встретили еще полосы. Ближе к центру города перерывы между ними исчезли совершенно. Мы ехали со скоростью пешехода по раскрашенным улицам, по полосатым площадям — и так до самого центра. Там полосы стали гуще, как бы агрессивнее, пешеходы смелее прыгали под колеса. Площадь перед ратушей была уже совершенно белой. В .толпе пешеходов кое-где торчали одинокие машины. На перекрестке стоял милиционер и регулировал людские потоки.

— Извините, пожалуйста, я хотел бы проехать...

— Именно сейчас, в часы «пик»? Вечером, дорогой, вечером, когда будет поспокойнее.

— А если бочком, бочком, по тротуару?

— По тротуару нельзя, а то люди из ворот выходят, и может быть столкновение. И вообще, где у вас дорожные знаки?

Я не совсем понял, тогда он пояснил:

— У нас дорожные знаки, ставятся на машинах, а не на улицах. Так удобнее. Каждый въезжающий в наш город автомобиль получает табличку с запрещением поворота налево или направо, запрещением обгона, стоянки или остановки. При выезде из города табличку надо сдать.

Мы заплатили штраф и дождались вечера. Ночью потихоньку выбрались из города, чтобы не разбудить пешеходов. На развилке стоял один из отцов города и по-отечески нас предостерег:

— Если пожалуетесь кому-нибудь, то в следующий раз и пешком не впустим!

А кому пожалуешься?

С такой многочисленной братией, как пешеходы, лучше не связываться.

ХЕНРИК БАРДИЕВСКИЙ — HENRYK BARDIJEWSKI (род. в 1932 г.).

Польский прозаик, сатирик, автор юмористических рассказов пьес, текстов для радио и литературных кабаре. Окончил филологический факультет Варшавского университета. Начал печататься в 1955 г. на страницах журнала «Шпильки».

Ранние сатирические рассказы составили сборник «Рисунки на песке» («Rysunki na piasku», 1962). Затем появился сборник одноактных пьес «На малой сцене» («Na malej scenie», 1963), «Талисман и другие рассказы» («Talizman i inne opowiadania», 1965), скетчи и монологи «Алиби» («Alibi», 1965).

Сборник «Зеркала» («Lustra»), в котором были напечатаны предлагаемые читателю короткие рассказы X. Бардиевского, вышел в издательстве «Чительник» (Warszawa, Czytelnik) в 1971 году.