Алексей Ивакин - Кактусятина. Полное собрание сочинений
— Киса, киса! Где ты, киса?
Киса молчал.
— Киса, киса, да где ты, киса?
Киса таился.
— Киса, твою мать! Ты где?
В свете первой молнии Петя подумал, что надо было коту имя дать.
А первый удар грома вдруг разверз ближайший куст и оттуда на Петю прыгнул испуганный кот.
Мокрые, но счастливые, обагренные кровью из расцарапанной Петиной груди, они вернулись домой.
Петя дал коту еды. И снова уселся за комп.
Кот пожрал, потом потребовал сменить наполнитель в лотке.
Кактусов не обратил внимания. Он пытался дописать книгу.
Тогда кот прокрался на подоконник и стал смотреть на грозу. Дома его гроза не пугала. А потом прищурился и напрягся…
В это время на экране монитора появлялись новые и новые строчки:
«Удар грома осветил грозное небо, и его руки сомкнулись на позвоночнике врага. В этот же момент колено его проткнуло твердый живот., разбрызгивая килограммы кишок по мокрой земле»
И в этот драматичный момент с балкона опять раздался дикий вопль:
— МЛИИИАУУУУУУУ!
Петя уже привык к этому, поэтому только отмахнулся от призывного котиного вопля, пробормотав:
— После дождя пойду тебя искать, десантник хвостатый…
И только занес палец над клавиатурой, как в форточку влез кот.
В зубах он держал окровавленный труп.
Голубя.
Труп, впрочем, подавал признаки жизни — орал, бил крыльями и пучил глаза.
— Мама, — вырвалось у Кактусова, когда кот бросил свежепойманную тушу на клавиатуру.
Голубь немедленно брызнул кровью на монитор.
— Мама, — шепнул Петя второй раз.
Кот вздыбил шерсть на позвоночнике, распушил хвост и прыгнул на голубя, снося все на своем пути — пепельницу, кружку с пивом, бумаги какие-то…
Битва птицы и кота переместилась на колени к писателю. Петя заорал под стать коту и спихнул вопящий комок из шерсти и перьев на пол.
Потом побежал было за шваброй… остановился на пол-пути… Подумал… А потом осторожно вернулся к монитору. Стер с него кровавые кляксы… И начал писать, время от времени поглядывая на кота, урчаще отъедавшего голову бестолковому голубю.
А потом Петя отправил главу в редакцию…
«Хлесткая, тугая струя брызнула ему в лицо. Он лишь утерся, но продолжал сжи мать зубы на шее врага. Тот бил его по спине своими клинками, но удары становились все слабее и слабее. Вкус, которые слаще всего на свете — вкус смерти своего врага обжигал горло соленой струей»
А потом они с котом, счастливые и довольные, легли спать.
Петя был счастлив от того, что все же дописал свой новый роман и без всяких муз, а кот был доволен, что отомстил голубю из-за которого свалился с балкона.
Утром Петя сказал коту:
— Слушай, а может тебя вообще не кормить?
Кот перестал вылизываться и как-то недобро посмотрел на Кактусова. В его глазах мелькнул адский пламень. Или Пете это показалось?
— Да ладно, ладно… Шучу. Чего ты сразу как Берия-то?
С тех пор у кота появилось имя. Лаврентий. А когда кот был не в духе, Кактусов его называл не иначе как Лаврентий Палыч. Ну или просто — товарищ маршал Советского Союза. Кот к званиям был равнодушен. Зато был немало удивлен, что с того памятного дня еда в миске стала появляться регулярно. Три раза в день. А не как раньше — раз в неделю. Кот был доволен. Главное, он научился хмуриться… Довольны были и читатели, которые плакали, но покупали очередной бестселлер Петра Кактусова «Смерть с зелеными глазами»
Писатель Кактусов и мерные эльфы
На почту Петя пошел после обеда. Получать бандерольку с авторскими экземплярами. Издательство прислало авторские экземпляры последнего бестселлера под названием 'Последний штрафбат империи'.
О! Как гениально было это произведение!
Штрафной батальон был похищен имперскими хронологами прямо с передовой. Мамайская Орда офигела, увидев исчезновение передовых русских латников. А вы думали, Куликовская битва началась с Челубея и Пересвета? Ну, ну…
Штрафники Дмитрия Донского метались по всей Вселенной, разоряя гнезда инопланетян и швыряясь лазерными дротиками сквозь гиперпространство. Разваливались огромные корабли под ударами сверхсветовых торпед. Горели планеты в глубинах суперновых созвездий. На протяжении двух томов штрафники из четырнадцатого века совершали сверхчеловеческие подвиги на ниве войны и секса. Вот так земная Империя получила второй шанс на выживание.
Впрочем, это частности.
Когда Петя вернулся и, дрожа от нетерпения, вскрыл коробку, на него обрушился экзистенциальный кризис бытия. Словно бетонные стены схлопнулись, сжимая межушечный ганглий в абсолютный ноль.
Под ярко-красными буквами, сообщавшими читателю название книги и имя писателя, красовался небритый хмырь, похожий на похмельного Винни-Пуха. В руках хмырь держал лазерный меч, за спиной торчали плазменные стрелы, броня сверкала инфразвуком. Под ногами хмыря лежала полуобнаженная девица и высовывала язык. На заднем плане бегали какие-то маленькие зеленые червяки и рушился небоскреб.
Художник явно был трезв. После многодневного запоя и не такое может привидеться. Но только в трезвом состоянии. Белая горячка такая белая…
Второй кризис случился, когда Петя перевернул книгу и прочитал аннотацию. Прочитал, сел на пол и заплакал. Кот Лаврентий с изумлением посмотрел на хозяина. Последний раз Петя плакал, когда пересматривал фильм 'Глубокая глотка'.
Кот мягко спрыгнул со шкафа, аккуратно приземлившись мимо плачущей головы Кактусова. А потом боднул писателя в содрогающийся от рыданий бок.
Петя грустно посмотрел на кота:
— Лаврентий! Лаврик ты мой! Только ты меня и понимаешь! Посмотри, что они написали!
Кот еще раз боднул Кактусова.
— Тебе лень, котейка мой? Тогда послушай…
И Кактусов начал мелодекламировать. От голоса его дрожала Вселенная. От слов его планета Нибиру развернулась и улетела обратно. Связываться ей не хотелось с ЭТИМ…
'Когда мир на грани катастрофы, когда зеленые гадзилы гадят на Статую Свободы, а Эйфелева башня оказывается мировым древом — помощи ждать неоткуда. Лишь мерные эльфы могут выползти из своих лесов и остатками мужества вернуть миру — мир! Но кто? Кто сможет разбудить мерных эльфов, двухмерных гоблинов, трехмерных гномов и четырехмерных троллей? Только Он — штрафбат империи на просторах пространств! И пусть льется кровь!'
Кот вздрогнул и ушел перекапывать лоток. Это его успокаивало.
Петю же могло успокоить лишь одно. Звонок в издательство.
Звонить он стал не абы кому, а сразу генеральному директору. Ибо.
Соединили его с ГенДиром после долгих уговоров. Наконец, Аурум Мидасович Плюшкин соизволил ответить. Бас его был бархатен, а интонации вальяжны.
— Але?
Нет, не так. Вот так:
— Алиео…
Петя долго и путано объяснял Плюшкину в чем, собственно, закавыка. Тот долго слушал. Потом спросил:
— А вы кто?
— Да Кактусов я! Кактусов!
— А вы что, наш автор? — удивился бархатный бас.
— Я даже гонорары у вас получаю!
— Это вы зря… Сейчас попробуем что-то исправить. Переключу вас на главного редактора, он порешает.
И переключил.
А главный редактор Кошельков мгновенно отнекался от мерных эльфов.
— Это же хорошо, хорошо… Эльфы как эльфы. А чем они не устраивают?
— У меня в книге нет эльфов! Нету! Ни мерных, ни безмерных!
— Это зря, зря… Вы знаете, читатель любит эльфов. Особенно мерных. Мерный эльф, знаете ли, есть основа современной литературы. В парижской палате мер и весов утверждают, что эльф длиной один метр и объемом один декалитр есть концентрация эмн…
Тут Кошельков запутался в определениях и тенденциях, чем Кактусов и воспользовался:
— Я учту, учту. В следующей книге у меня будут мерные эльфы. Но в этой то их нет!
— Это плохо, плохо… Этот вопрос надо как-то решать, решать… Давайте так, мы будем готовить переиздание, хорошо? Вы поработаете над ним и вставите своих эльфов.
— Это не мои эльфы! Это ваши эльфы! — закричал Кактусов.
— Наши, наши… Не волнуйтесь так, по договору все ваши эльфы — наши эльфы. На три года в рабстве. Да. Я вас на литературного редактора переключу…
Литературного редактора звали Лаей Федосьевной. Как никто, она соответствовала своему имени — именно Лайя. И отчеству — именно Федосьевна. В ней сочеталось несочетаемое — вологодский акцент и грассирование.
— СлушОю!
— Это Кактусов, — выдохнул Петя в горячую трубку.
— Петг Сеггевич! Как неожидОнно! Что, новый шедевг нОвОяли?
— Нет еще. Я по старому шедевру. Я про эльфов…
— Про мегных? Пгадва, кгеативненько получилось?
С этим Кактусов согласился. 'Кгеатив' наше все, как говорится.
— Лайя, так это ваше вытвогение, тьфу… Вытворение?
— К сожалению, вынуждена себя огогчить. Не мое. Это нОбогщик нОкосячил нечаянно. А вы таки пготив? По-моему очень удачное сочетание когнитивного диссонанса с постпостмодегнизмом…
