Леонид Барац - Мексиканские негодяи
- Сразу! Сначала я пытался ее задушить, но она спустила на меня доберманов, и мне пришлось их загрызть. Потом появились твои родственники и привязали меня к кровати, и я потратил минимум полчаса на то, чтобы перетереть веревку щетиной. И даже после этого я не сразу побежал за топором, а сначала побросал всех родственников в колодец.
- Да, хорошо, что мама успела выпрыгнуть из окна. Сломала два ребра и ногу, но все равно сумела уползти в курятник и затеряться там среди кур. А вот зачем ты выпрыгнул в окно…
- Я гнался за ней.
- Но это же было через четыре часа.
- Да? А вот этого я не помню. Видимо, в эти четыре часа я занимался чем-то очень важным. Ты не помнишь, чем?
- Ты пил текилу, матерился и ломал руками стаканы.
- Ну, вот.
- А потом ты пытался сдаться властям, кричал, что хочешь быть узником совести и согласен, чтобы тебя обменяли на ящик текилы.
- Знаешь, Мария, а я сейчас неожиданно понял, что мы таки хорошо отдохнули – есть что вспомнить. Может, опять поедем к твоей маме?
- Давай лучше к твоей. С ней интереснее – она моложе и быстрее бегает.
118.
- Антонио!
- Да, Мария.
- Я хочу поговорить с тобой без свидетелей.
- Хорошо, Мария, сейчас я выйду, и ты сможешь начать говорить.
- Но я же хочу поговорить с тобой.
- Тогда я стану свидетелем этого разговора. Определись, Мария, чего ты хочешь.
- Я хочу поговорить с тобой…
- Так…
- Но чтобы этого никто не слышал…
- Ага. Это бред, Мария. Как минимум я это услышу. Не говоря уже о тебе.
- А что же делать, Антонио?
- Давай заткнем себе уши, и никто ничего не услышит.
- А зачем тогда вообще что-то говорить?
- Ну, или так – я выйду, ты поговоришь со мной, а потом все мне расскажешь – как прошел разговор и о чем он был.
- Прекрасно, Антонио, иди… Ой, подожди… Я забыла, что я хотела тебе сказать.
- Мария!
- Вспомнила! Я хотела сказать, что я хочу с тобой поговорить.
- Так, Мария, я все придумал. Закрой глаза и никуда отсюда не уходи. Где-то тут была моя любимая чугунная сковородка.
119.
- Антонио!
- Да, Мария.
- Давай играть в «съедобное – несъедобное».
- Вот еще! Мы уже играли в это на прошлой неделе, когда я съел курицу, которую ты приготовила, а потом три часа жалел об этом в туалете. Так вот она была съедобная или нет?
- Я же тебе уже говорила, что я просто размораживала ее в микроволновке, а ты схватил и съел. И вообще, я про другое. Я буду называть слова, а ты будешь говорить, съедобное это, или нет.
- Мария, ты дура. Слово не может быть съедобным. Разве что в качестве духовной пищи. Но тогда оно должно быть очень духовным… например «святоапостольский».
- Что это, Антонио?
- Это что-то очень духовное… хотя и абсолютно непонятное.
- Подожди, Антонио, не надо так сложно. Вот, смотри – яблоко! Говори, съедобное или несъедобное.
- Несъедобное.
- Ну, Антонио, ты же сразу проиграл!
- Ничего подобного! Мы же с тобой вместе рвали яблоки в саду этого негодяя Касильяса, вспомни, какие они были – жесткие, кислые и червивые. И что, они после этого съедобные?
- Ну, хорошо. Тогда… чашка!
- Съедобное.
- А вот теперь ты точно проиграл.
- Нет, я не проиграл. Смотри. (Грызет).
- Н-да, ты меня убедил. Тогда… телефон… ой, нет, не надо… телевизор… тем более, не надо… А, вот – хомячок! Ну, наш хомячок Густаво.
- Зря ты это сказала, Мария. Бедный Густаво, я так его любил. (Грызет). О, оказывается, я его и так люблю.
- Господи, Антонио, наш хомячок!… С другой стороны, теперь его можно не кормить.
- Да, а весь корм съем я!!! (Грызет).
- Антонио, что с тобой?!
- У меня серьезно разыгрался аппетит. Пойду в комнату к нашему сыну, у этого негодяя были канарейки…
120.
- Антонио! Антонио!
- А! Что случилось, Мария?
- Антонио, мне срочно нужно это знать – сколько в одном часе километров?
- Ну, это же даже дети знают – шестьдесят… Что? Мария, ты что, дура? Откуда в часе километры?
- Как же, помнишь, тебя оштрафовали за то, что ты ехал со скоростью 120 км в час. Значит в часе в этот момент было 120 километров.
- Да, ты права, Мария. С другой стороны, от нашего дома до дачи 70 километров, а мы по пробкам доезжаем до нее за час. Значит, в часе бывает еще 70 километров. Н-да… но одно я знаю твердо: в миле полтора километра.
- А тогда сколько в миле часов?
- Смотря каких – настенных или наручных… Короче говоря, все в мире относительно. Ты же сама была продавщицей и знаешь, что в килограмме бывает то 900, то 800 граммов. Это все придумал Эйнштейн в своей теории относительности.
- Вот, негодяй, лучше бы придумал клюкву в сахаре!
- Но ее же уже придумали.
- Ну и что? Ее же все равно всегда не хватает. Так что ее можно было бы придумать и второй, и третий раз.
- Ладно, спи, Мария, и пусть тебе приснится, сколько в миле граммов.
121.
- Мария, Мария!
- Что с тобой, Антонио, почему ты такой встревоженный?
- Я только что слышал ужасную вещь. В Мексике появились ядовитые кактусы. Их укус смертелен!
- Какой ужас, Антонио! Подожди, кактусы же не кусаются.
- Ну, да!… Да? Вообще-то не кусаются, но если уж укусят, то пиши пропало.
- Написала. А в середине «а» или «о»?
- Что?
- Ты же сказал «пиши «пропало». Я написала, только я не знаю, через «о» или через «а».
- Мы столько лет вместе, Мария, но есть в тебе что-то, чему я не перестаю удивляться. Короче, я записался в отряд по уничтожению кактусов. Дай мне тридцать песо, и я пойду.
- А почему так много?
- Потому что много не мало. Это вступительный взнос. На него мне выдадут каску, шинель, сапоги и две бутылки противоядия. Может быть даже хватит на три, правда, тогда не останется на закуску.
- Антонио, а это не будет как в прошлый раз, когда ты отправился ловить прикроватные тумбочки, которые охотились за людьми, и потом мне звонили в три часа ночи из больницы?
- Мария, не путай разные вещи. Тогда у меня начиналась белая горячка, а сейчас я просто хочу выпить… в смысле, принести пользу своей стране. И вообще, не смей меня подозревать, я порядочный человек, заруби это себе на носу!… Мария, что ты делаешь?… положи мачете… господи, какой кошмар! Разрубила нос пополам. Мария, когда придешь в сознание, иди к врачу, слышишь. А меня ждет Национальная Армия спасения Мексики от тумбочек… от кактусов.
122.
- Ан…т…нио… Ант…о…о…
- Мария, что с тобой? Что ты делаешь?
- Ан…т…нио… Ант…о…о…
- Мария, прекрати размахивать руками. И вообще, посмотри на себя – посинела, выпучила глаза. Фу!
- Ан…т…нио… Ант…о…о…
- Хватит гавкать, как собака… А, я догадался, ты изображаешь ту женщину в сериале, которая подавилась сливой. Похоже!
- Ан…т…нио… Ант…о…о…
- Так, это уже не смешно. Что ты валишься на меня? Встань немедленно. Я тебя сейчас ударю сковородкой, слышишь?
- Ан…т…нио… Ант…о…о…
- Ну, ты дождалась. (Бьет).
- Ой, Антонио, спасибо тебе.
- Спасибо? Странно, раньше, когда я бил тебя сковородкой, ты меня не благодарила. Ну, на еще. (Бьет).
- Не в этом дело. Я подавилась.
- Подавилась? Так тебя же надо срочно ударить по спине! (Бьет).
- Нет, Антонио, я уже все.
- Все? Не смей так говорить, Мария, я спасу тебя! (Бьет).
- Анто… нио… я…
- Она уже не может говорить. Бедная Мария! (Бьет).
- А-а-а…
- Сейчас, Мария, сейчас, я ударю тебя табуретом… (Бьет).
- Э-э-э…
- Умерла. Несмотря на все мои попытки ее спасти. Какая ужасная смерть…
- (Шепчет). Анто… нио…
- Нет, еще жива. Подожди, Мария, я прыгну на тебя ногами. (Прыгает). Нет, не помогло. Скончалась. Ай-яй-яй. Впрочем, мне не в чем себя упрекнуть. Вряд ли кто-то смог бы сделать для нее больше, чем я.
123.
- Мария, Мария!
- Что с тобой, Антонио, на тебе лица нет?
- Мария, я хочу рассказать тебе что-то ужасное.
- Ой, я, кажется, догадалась. Ты съел все кактусовое рагу, которое я приготовила на неделю?
- Да, но в этом как раз нет ничего плохого. Я узнал про себя страшную вещь. Оказывается, меня похитили из роддома и положили на мое место совершенно другого человека. Так вот я – этот другой человек.
- Откуда ты это узнал?
- Мне рассказала акушерка, которая меня принимала. Она сорок лет разыскивала меня, рассказала все и умерла от алкоголизма прямо у меня на руках.
- Что же получается, что я живу уже почти тридцать лет с совершенно посторонним мужчиной?
- Да. И это, кстати, не делает тебе чести. Так что я развожусь с тобой. Но ты можешь не переживать, потому что разводиться-то с тобой буду не я, а этот никому не известный человек. А на самом деле я даже никогда не был с тобой знаком.
