Пародия - Коллектив авторов
и строгом редакторе
И Моня, и Сема кушали.
А чем он хуже других?
Так что трещали заушины,
Абраша ел за двоих.
Судьба сыграла историю.
Подсыпала чепухи:
Прочили в консерваторию,
А он засел за стихи.
Так что же? Прикажете бросить?
Нет — так нет.
И Абрам, несмотря на осень,
Писал о весне сонет.
Поэзия — солнце на выгоне,
Это же надо понять,
Но папаша кричал:
— Мишигенер![3]
— Цудрейтер![4] —
Кричала мать.
Сколько бумаги испорчено!
Сколько ночей без сна!
Абрашу стихами корчило.
Еще бы.
Весна!
Счастье — оно как трактор,
Счастье не для ворон.
Стол.
За столом редактор.
Кричит в телефон.
Ой, какой он сердитый!
Боже ты мой!
Сердце, в груди не стучи ты,
Лучше сбежим домой.
Но дом — это кинодрама,
Это же Йомкипур![5]
И Абраша редактору прямо
Сунул стихов стопу.
И редактор крикнул кукушкой:
— Что такое? Поэт?
Так из вас не получится Пушкин!
Стихи — нет!
Так что же? Прикажете плакать?
Нет — так нет.
И Абрам, проклиная слякоть,
Прослезился в жилет.
Но стихи есть фактор.
Как еда и свет.
— Нет, — сказал редактор.
— Да, — сказал поэт.
Сердце, будь упрямо,
Плюнь на всех врагов.
Жизнь — сплошная драма,
Если нет стихов.
Сколько нужно рифм им?
Сколько нужно слов?
Только б сшить тахрихим[6]
Для редакторов!
Постоянство
Песни юности слагая.
Весь красивый и тугой.
Восклицал я: дорогая!
Ты шептала: дорогой!
Критик нас пугал, ругая,
Ну, а мы — ни в зуб ногой.
Восклицал я: дорогая!
Ты шептала: дорогой!
Передышки избегая,
Дни, декады, год, другой
Восклицал я: дорогая!
Ты шептала: дорогой!
От любви изнемогая,
Ждем — придет конец благой.
Я воскликну: дорогая!
Ты шепнешь мне: дорогой!
И попросим попугая
Быть понятливым слугой.
Чтоб кричал он, помогая:
— Дорогая! Дорогой!
Борис КОРНИЛОВ
Песнь
Зряще мя безгласна, бездыханна,
с вздутым выражением лица,
не вынайте пулю из нагана,
шкуру не сымайте с жеребца.
Жеребец стоит лиловой глыбой,
пышет из его ноздрей огонь,
он хвостом помахивает, ибо
это преимущественно конь.
Поелику саван я скидаю,
всуе плакать, друзи и родня,
задираю ногу и сидаю
на того арабского коня.
Без разгону на него стрибаю,
зрю на географию страны,
непрерывно шашкою рубаю
личность представителя шпаны.
Я рубаю, и ни в коем разе
промаху рубанье не дает.
Личность упадает прямо наземь,
не подносит и сама не пьет.
Возлегает от меня ошую,
впрочем, на ошую наплевать,
ибо надо самую большую,
безусловно, песню запевать.
Запеваю, ставлю исходящий
номер во главу ее угла.
И ховаю одесную в ящик
письменного моего стола.
Петр ОРЕШИН
Ржаная душа
Грудь моя ржаная,
Голос избяной.
Мать моя честная,
Весь я аржаной!
Лью ржаные слезы,
Утираю нос.
Синие березы!
Голубой овес!
Сяду я у речки.
Лягу у межи.
Милые овечки!
Васильки во ржи!
От тоски-злодейки
Где найду приют?
Пташки-канарейки
Жалобно поют.
Эх, сижу ль в избе я,
Выйду ль на гумно, —
Самому себе я
Надоел давно!
Михаил СВЕТЛОВ
Лирический сон
Я видел сегодня
Лирический сон
И сном этим странным
Весьма поражен.
Серьезное дело
Поручено мне:
Давлю сапогами
Клопов на стене.
Большая работа,
Высокая честь,
Когда под рукой
Насекомые есть.
Клопиные трупы
Усеяли пол.
Вдруг дверь отворилась
И Гейне вошел.
Талантливый малый.
Немецкий поэт.
Вошел и сказал он:
— Светлову привет!
Я прыгнул с кровати
И шаркнул ногой:
— Садитесь, пожалуйста.
Мой дорогой!
Присядьте, прошу вас,
На эту тахту.
Стихи и поэмы
Сейчас вам прочту!..
Гляжу я на гостя, —
Он бел, как стена.
И с ужасом шепчет:
— Спасибо, не на…
Да, Гейне воскликнул:
— Товарищ Светлов!
Не надо, не надо,
Не надо стихов!
Михаил ЗОЩЕНКО
Случай в бане
Вот, братцы мои, гражданочки, какая
