Клуб 12 стульев - Коллектив авторов
Эстетическо-вкусовые. Это когда под заруб идут шутки о тещах, о задницах, жеребячьи шутки патологических сексуалов, считающих, что добротный комический эффект возникает при демонстрации обнаженных половых органов, произведения, начинающиеся тривиальными словами «Вызывает меня начальник…», и т. д.
Настроенческие зарубы — ибо редактор, по не всеобщему, правда, мнению, тоже человек, и зависимость его суждений от всего человеческого (в том числе и от отсутствия чувства юмора) ему, как и всем людям, отнюдь не чужда.
Уровневые зарубы. В них главную роль играет уровень мастерства оцениваемого автора. Уровень никак не должен быть ниже или значительно ниже уровня планки, установленного администрацией «Клуба ДС» в качестве минимально допустимого. Этот заруб часто бывает весьма трудным для редактора. Довольно просто объяснить новичку, что он еще не овладел в совершенстве техникой письма, как, например, Антон Чехов, Владимир Владин, а также какой-нибудь переводчик ранних рассказов Марка Твена. Или — что ему еще надо поучиться смешить читателей и пытаться заставить их задумываться при этом, как это делали Бомарше, Михаилы Жванецкий, Задорнов и Мишин, не говоря уже про Варлена Стронгина. Начинающий автор со всем соглашается, завороженно заглядывая в рот редактору, и буквально улетает с просветленной душой к своему письменному столу, чтобы следующим своим опусом завоевать если не весь читающий мир, то хотя бы душу окрылившего его редактора. Другое дело, когда нужно пустить под заруб произведение известного, раскрученного, маститого автора, который, осчастливив редакцию, принес ей, грубо говоря, полную фигню, и практически нет таких доводов, которые могли бы убедить его в этом. В данном случае вовсе и не надо убеждать автора в том, что его постигла неудача: мэтр просто вас и не поймет, это у него не уместится в его раскрученных мозгах. Здесь уместнее обеспечить комфорт пребывания мэтра, объяснив ему, что опус его слишком смелый, опередивший время и только поэтому стоящий в стороне от задач, до которых редакция еще не доросла. Таким объяснением заруба удовлетворится любой автор и уйдет спокойно ожидать того времени, до которого миру еще надо дорасти, чтобы по достоинству оценить выдающееся, но пока не принятое произведение. Однако если потом вам перескажут слова гиганта мысли о том, что вы ущемили его право на свободу слова и что вы трусливый перестраховщик, — не удивляйтесь и не огорчайтесь: за все приходится платить.
И, наконец, существует самый жестокий вид заруба, который можно назвать количественным зарубом, поскольку главную роль здесь играет именно количество материалов — претендентов на публикацию. В «Клубе ДС» всегда был большой избыток такого рода материалов. Низкая пропускная способность 16-й полосы в совокупности с бурным потоком писем из всех концов нашей державы и из других — дальних, а особенно ближних зарубежных — стран, материалы, приносимые многочисленными авторами непосредственно в редакцию, создают эффект стихийного бедствия даже тогда, когда речь идет не о стихах, а о прозе. Нередки случаи, когда собранных опусов хватило бы на тридцать лет непрерывных публикаций, даже если бы за эти годы никто не предложил бы отделу ни единой строчки. Истинная беда была в те годы, когда, имея тираж шесть миллионов, «Литгазета» получала двенадцать тысяч писем в месяц, четыре тысячи из которых были адресованы «Клубу ДС»! Это значит, что минимум четыре тысячи худпроизведений в месяц (если считать, что в каждом письме — по одному, что бывает крайне редко) претендуют на роль опубликованных. При пропускной способности сорок — и тоже в месяц! То есть один процент! А если учесть, что половина публикуемого составляет принесенное в редакцию помимо почты — то полпроцента! Приходилось пускать под заруб почти все, оставляя самое-самое лучшее, которое, дорогие читатели, вы и читали, да и продолжаете читать. Так что если уровень публикаций кого-то не удовлетворяет — значит, их не удовлетворяет состояние сатиры и юмора в стране! А мы, редакторы, только отражаем это состояние. Но сейчас оно — просто блистательное! Хотя, как говорят, и не безнадежное. Лак что, несмотря на все зарубы (а может, благодаря им!), мы с вами еще посмеемся! Лучше, конечно, над собой.
Илья Суслов
Из «Эссе о цензуре»
Чтоб у нас в карманах было столько купюр,
сколько их в этой книге.
Надпись на книге друга
Как-то так случилось в моей жизни, что я все время имел дело с цензурой. Для человека, родившегося и выросшего в России, это само собой разумеющееся явление — ну как же без нее? Это не изобретение советской власти. Цензура была придумана еще в XIV веке Папой Урбаном VI, который постановил, что можно пользоваться только теми книгами, которые не содержат ничего противоречащего догматам церкви. С тех пор все догматики пользуются услугами цензуры. Сегодня цензура, если процитировать Большую советскую энциклопедию, — это «контроль официальных властей за содержанием, выпуском в свет и распространением печатной продукции, содержанием (исполнением, показом) пьес и других сценических произведений, кино-фотопроизведений изобразительного искусства, радио- и телевизионных передач, а иногда и частной переписки, с тем, чтобы не допустить или ограничить распространение идей и сведений, признаваемых этими властями нежелательными или вредными.
По способам существования цензура делится на предварительную и последующую. Предварительная предполагает необходимое разрешение на выпуск в свет книг, постановку пьес и т. д., последующая заключается в оценке уже опубликованных, выпущенных изданий, поставленных пьес и т. д. и принятии ограничительных мер в отношении тех, которые нарушают требования цензуры».
Далее там же сказано, что в России цензура зародилась в XVI веке (отстаем, как всегда, от передовых стран) и была постоянным оружием царского правительства в его борьбе с революционным движением, демократической литературой и публицистикой.
Что же касается Советского Союза, то никакой цензуры и быть не может, потому что Конституция СССР в соответствии с интересами народа гарантирует гражданам свободу слова. Вместо же цензуры установлен «государственный контроль, чтобы не допустить опубликования в открытой печати и распространения средствами массовой информации сведений, составляющих государственную тайну, сведений, которые могут нанести ущерб интересам
