Юрий Прокопенко - Встреча с пришельцем (сборник)

Вот и на этот раз Синюшно долго молчал, внимательно оглядывая присутствующих, словно решая, достойны они его красноречия или нет смысла тратить его впустую. Наконец начал свой обзор с того, чем обычно принято его заканчивать, — со спорта. Отметив статью футбольного комментатора как оригинальную и стоящую внимания, несколько слов посвятил хоккейному отчету, после чего добросовестно перечислил почти все выступления газеты за неделю, сопровождая эпитетами: «неплохой материал», «средний», «хороший», «посредственный».

Мою заметку он назвал посредственной, на что Духмяный в реплике сказал:

— Что вы хотите от новичка! Может, человек впервые за перо взялся!

— Для первого раза — ничего, — согласился ответственный секретарь Борис Сергеевич, который, несмотря на свою полноту, был очень подвижным, энергичным человеком. Он всегда сидел на стуле так, будто из сиденья торчали гвозди.

— Да, да, — поддержал его редактор. — Уверен, Зайчинский еще распишется…

После летучки меня в коридоре остановил Анатолий Литвинюк, сотрудник отдела информации.

— Рад с вами познакомиться, — бодро прозвучал его низкий голос.

Всегда тщательно выбритый, в костюме, сидящем на нем безукоризненно, Анатолий производил впечатление манекенщика, который лишь на минуту выбежал из демонстрационного зала Дома моделей специально для того, чтобы пожать вам руку.

— Я просто сегодня не успел выступить на летучке, а в следующий раз непременно скажу, что вы — талант. Мне очень понравилась ваша статья.

— Статья — слишком громко сказано.

— Неважно. Главное — прекрасно написано. А чтобы вы поверили в мою искренность, я хочу с вами посоветоваться. Вот как по-вашему, с чего лучше начать репортаж о строительстве стадиона? — Мы подошли к подоконнику, и он достал из кармана листок бумаги.

Это и был так называемый творческий метод Лит-винюка. Работая над очередным материалом, он подходил то к одному, то к другому коллеге и просил подсказать начало или конец, заголовок или просто сформулировать мысль, продиктовать фразу. И такой коллективный труд, выходивший за его подписью в газете, имел иногда довольно-таки пристойный вид.

Начало, которое я предложил для его репортажа, так ему понравилось, что он, быстро записав, сказал, переходя на «ты»:

— Ты не просто талант, ты великий талант. Я, друг, всегда к твоим услугам.

В устах таких людей, как Литвинюк, подобная клятва звучала как предупреждение: «Отныне ты мой должник».

На лестнице меня догнал Тощенко.

— Что-то вы ко мне не заходите, — укоризненно сказал он. — Загордились. Еще бы! Сегодня почти похвалы удостоились. Кстати, почему бы вам не принять участие в литературном конкурсе? Наш отдел объявляет конкурс на лучшее произведение на производственную тематику! У вас должно получиться. Вы, мне кажется, имеете шанс…

Семен Яковлевич открыл глаза и резко поднялся с кровати. Сел, но тут же снова лег.

— Ну и набрался же вчера! — простонал он. — Коля! — позвал жалобно.

— Чего? — неохотно отозвался тот из-под одеяла.

— Сбегай за пивом. Как друга прошу.

Просительный ион Семена Яковлевича так поразил Колю, что он мгновенно вскочил.

— Сейчас!

Семен Яковлевич стонал, проклинал судьбу, которая так часто посылает ему выпивки, потом спросил меня:

— Скажите, я вчера вам ничего такого не говорил?

— Какого — такого?

— Ну, например, надутым индюком вас не называл?

— Не называли.

— А дураком?

— Тоже не называли.

— А что вы скряга, не говорил?

— Не говорили.

— Наверное, просто сказал, что вы скользкий тип?

— Не было такого.

— А просто кретином вас не обзывал?

— Пока еще нет.

— Слава богу. А то вот проснулся и мучаюсь. Теперь могу снова спать спокойно…

По дороге в редакцию я встретил Колю.

— Столько времени пиво искал, — показал он мне две бутылки.

— Слушай, Коля, — взял я его за рукав куртки, — и чем это все закончится?

— Что — все?

— Твоя дружба с Семеном Яковлевичем, ваша эта привольная жизнь…

Он удивленно поднял брови:

— На смену веселому приходит грустное. Это я цитирую Семена Яковлевича. Главное — чтобы веселого в жизни было больше, чем грустного. А вы что-нибудь хотите мне предложить?

— Единственное, что я могу тебе предложить: пойти или учиться, или работать.

Коля захохотал:

— Ну и шутник вы! Никогда не поймешь, говорите вы правду или разыгрываете…

Дорогой я думал о парне. Самое смешное, что он действительно принимает меня не за того. Наверное, только этим и объясняется его уважение ко мне: где-то в глубине души побаивается. Но под влияние Семена Яковлевича он попал настолько, что душеспасительными беседами тут не поможешь. Надо что-то предпринимать…

Когда я пришел в редакцию, Духмяный сообщил, что звонила Люся и просила немедленно с ней связаться. Странно, подумал я, только вчера вечером мы расстались, причем поздно. После занятий с Лесей я, как всегда, остался поужинать и засиделся.

— Валентин Сидорович, — услышал я в трубке ее взволнованный голос, — где-то час назад мне позвонили и сказали, что привезли гранитную плиту на могилу Славы. Очень вас прошу, помогите! Сегодня ее должны устанавливать, а я совсем беспомощна в таких делах.

— Готов хоть сию минуту, — почему-то обрадовался я.

— Тогда давайте через час встретимся у могилы, — сказала она.

Очевидно, Духмяный заметил мою растерянность, потому что вдруг спросил:

— Что-то случилось?

— Привезли плиту на могилу Гарпуна. Люся, его жена, просит помочь…

— Конечно, конечно, — быстро заговорил он. — Если надо, и я могу поехать.

— Мне кажется, вам не стоит. А впрочем, я передам, что и вы изъявили желание.

— Установление плиты — это все равно что открытие памятника. Правда же?

— Конечно, — согласился я.

— Надо обязательно об этом сказать редактору. — Духмяный съежился так, словно ртутный столбик комнатного термометра вдруг упал до нуля.

А вечером, когда по дороге домой (так я уже называл свой временный приют) я заскочил на минутку в редакцию, Духмяный возбужденно потирал руки.

— Оперативное задание шефа, — торжественно сказал он. — Утром обойдите всех наших сотрудников и соберите по пятьдесят копеек. Купите цветы. В шестнадцать едем всем коллективом на открытие памятника, то есть плиты, Гарпуну. — Встретив мой удивленный взгляд, добавил: — Я понимаю, цветы сейчас — проблема. Но постарайтесь. Вы же все можете…

Я обходил редакционные комнаты и, позванивая мелочью в конверте, останавливался перед каждым столом:

— На цветы Гарпуну!

— А чего это вдруг зимой? — удивилась Лена Тлумачная из отдела проверки.

— Действительно, еще и года не прошло, а они уже плиту спешат устанавливать, — поддержал ее ретушер Степан Небейбаба.

Он долго рылся в карманах, но насобирал лишь тридцать четыре копейки.

Литвинюк, поправив галстук, возмутился:

— А почему всего по пятьдесят? Уж по рублю бы собирали, а то несолидно как-то.

Но денег не дал. Пояснив, что будут они у него не раньше чем послезавтра.

Корректор Галочка дала три рубля.

— Никакой сдачи! — кокетливо, по твердо сказала она.

Я всегда чувствовал, что она симпатизировала мне, вернее Вячеславу Гарпуну.

Редактор тоже сделал красивый жест — положил на стол два рубля.

— Для Гарпуна мне ничего не жаль, — сказал он.

Я вдруг вспомнил его слова за неделю до моего отпуска. «Никак не могу понять, — кричал он, — как такие безответственные люди, как вы, могут руководить отделом и вообще работать в газете. Нет, вы таки доиграетесь…»

— И таки доигрался! — вырвалось у меня.

— Что вы сказали? — переспросил редактор, с удивлением глянув на меня.

— Простите, ничего. Просто вслух считаю деньги…

Автобус прибыл на кладбище чуть раньше, чем редакторская «Волга». Фотокор Федя беспрерывно щелкал фотокамерой. Он снял Люсю на фоне цветов, а их было море (кроме собранных денег, на них пошел мой гонорар), кадр этот обещал быть очень эффектным.

Приехал редактор — и митинг начался.

— Товарищи! — с надрывом сказал ответственный секретарь Борис Сергеевич. На подобных мероприятиях ему всегда поручали выступать первым. — Трудно поверить в эту ограду, в эту плиту, в эти цветы, в то, что мы говорим о Вячеславе Гарпуне в прошедшем времени и говорим именно тут, на кладбище, а не на планерке или летучке. Скажу вам, друзья, искренне: я просто счастлив, что мне выпала судьба работать рядом с этим талантливым, бескомпромиссным, чутким, порядочным человеком — Вячеславом Трофимовичем Гарпуном…

Люся задумчиво смотрела на цветы, а Леся, которая немного опоздала, мяла в руке носовой платочек.