Вячеслав Бутусов - Виргостан

Вячеслав Бутусов

Виргостан

…Если ты желаешь возвестить людям какую-либо важную истину, облеки оную в одежду общего мнения.

Пифагор (576-496 гг. до н. э.)

ВЕРИКА

бесценности Верики:

– время настоящее;

– обстоятельства обычные;

– отсветы;

– Герральдий, профессиональный житейский эхолов;

– Хопнесса;

– Евсения, она же Всеша;

– Геогриф;

– птица Очевидия с хохолком;

– книга-самострок, в которой все меняется, но все остается;

– кто-то незримый, кем все это чтимо;

– Кто-то чтимый, Кем все это зримо.

Глава 0

ВВЕДЕНИЕ И… 

…вступление Герральдия в воду

Описываемые здесь события происходят в нынешние времена, когда человек уже разьединился, но еще не ужаснулся. Однако все идет своим чередом. Стрелки Герральдия совершают полный оборот и останавливаются именно здесь – в этом месте, где туман рассеивается, проглядывает солнце и становятся ощутимы все цвета, запахи и звуки:

– …уауауау! – выплывает из тишины вереница черно-белых хвостиков, приоткрывая завесу неясности.

Следом катится исполинское семицветное колесо радуги и, с мягким шипением, останавливается у самого края обрыва. Эхолов ставит свой высокомерый сапог на внутреннюю часть кольца, сосредоточенно всматривается в расплывчатый пейзаж и сквозь потрясающее обрамление наблюдает полноценную картину проистекающего действия. Верхние потоки событий обрушиваются вниз, поднимая фонтаны брызг над линией горизонта и сияющим облаком воспаряют к началам круговерти – туда, откуда берут свои силы водопады большой мойки, вколачивающие пыль сомнений в бездонную чашу терпения.

В этой оживленной кутерьме почти неслышно раздается звон обнажаемого клинка:

– Вж-ж-жик!

Наступает тишина, движение замирает, Герральдий входит в рассеченную воду, река смыкается, течение возобновляется и уносит его вниз по скале. Над согретой утренними лучами долиной разносится множество крохотных разноцветных герральдиев.

Сферы отворяются:

– Ятебялюблю!

Близится час откровения…

Глава 1

ВЕРИКА И…

…доброе утро

Верика открывает глаза.

Копошится в нагретой постели и извлекает из-под подушки теплую тянучку. Кровать выгибается пружинистым мостиком во всю свою железную стать и издает свежевыжатый восторженный симфонический клич – олицетворение подьема нового витка времени на небывалую высоту.

Лист календаря испуганно вздрагивает, отрывается и соскальзывает по стене прямо в окно, с карниза на крышу и дальше вниз на подпись. Следом раздается сигнал утреннего подьема. Звучит кукольный марш со свистульками, и на столике у кровати самым обстоятельным образом разворачивает свое чтение утренняя книга:

– Раз, раз, раз. Хэмм!.. Доброе утро, уважаемые читатели. Сегодня для естественного пробуждения мы рекомендуем вам утешающие, безмятежные, сладкоголосые песнопения пастельных тонов в духе раннего импрессионизма…

– Вы там ничего не напутали? По-моему, это вечернее наставление, – поправляет Верика.

Из книги доносятся бубнеж, шушуканье, препирания и, наконец, смущенные голоса:

– Так оно и есть! Так оно и есть! Мы опять опростоволосились. Записывай ход. Первая сверху – на третью снизу: «Звонкие бодрые горны…» и так далее. Который раз на одни и те же грабли. Спасибо за подсказочку!

. . .

Тем временем происходит далееследующее в нижеизложенной последовательности: бодрение, умывание, одевание. В дело вступают вериканские мастера-рукомойщики, еженоги-полоскуны, распутывальщики и светлопевцы, конечно же.

Верика берет книгу в руки. Книга совсем легкая, свежая, пахнущая травяными и земляными красками, дрожащая от переполненности чувств и представляющая собой кленовую ладошку в потертом переплете с визой Хопнессы. Сегодня она пылает ярко-желтыми чернилами. Книга демонстративно покрывается мурашками и притягивает к себе салфетку.

– Чей ход? – возникает закономерный вопрос.

Его грозно раскачивающийся ус спиралевидным профилем нависает над съежившейся страницей. Галдеж возобновляется:

– Наш, наш! Давай, двигай на вторую сверху, а то у нее уже косы начинают заплетаться!

Слышен шум передвигаемой писанины и зычные команды.

Всеша называет это «рукопашной живописью». Она учится житию-бытию в настоящей школе, и там один раз в день разбираются в особенностях литературной самодеятельности.

Близится час почтенного собрания…

…повседневные чудеса

Волосы Верики сплетаются в тугой собор. Завершающие детали головного сооружения украшаются фрагментами растительных узоров. На полюсе макушки пробивается коронный элемент – поющий фонтан.

– Ух ты! – слышен из приоткрытой книги возглас довериков.

– Ах ты! – вторят им недоверики.

В эти короткие минуты согласия они непроизвольно забывают о межредакторских распрях.

Пока Верика спускается по лестнице, ее перламутровая кожа приобретает смугловатый оттенок. По ходу дела сосредоточенно изучается утренняя подборка воротничков, и к тому моменту, когда правая нога ступает на коврик рядом со следом левой ноги, Верика уже поправляет кружевные манжеты.

– Э-э-эх! – раздается праздничный выстрел Герральдия.

Часы бьют один раз. В мировом господстве есть много чудесного. Например, утро воскресенья.

. . .

Верика трапезничает с домочадцами. Она делает длинный пуфф и отодвигает от себя обеспудренный творожный кекс:

– Куфно!

Книга читает вслух назидательно:

«Блины из воздухорослей и вотерброды – это очень полезная и питательная пища…»

– А моя снежная пудра еще и вкусная! – уточняет Верика, поглаживая живот и добавляя с некоторой долей раскаяния: – Сладость – моя слабость.

В книге внеочередное замешательство. Птица с хохолком подзадоривает летописцев:

– Строчите, строчите – остроперы!

Доверики и недоверики пишут эту книгу давно и непрерывно, но, пока не найдут согласия, вынуждены постоянно переписывать ее. В этой книге все меняется, но все остается. Иногда кажется, что книга пишется сама собой, но, судя по шуму внутри, там просто что-то переставляется. Часто на порог обложки выносятся корзины с сором, который куда-то бесследно улетучивается. Птица Очевидия в таких случаях обычайно пожимает плечами, дескать:

– Отбросы общества, что с них взять?

В книге тем временем нарастает явное возмущение.

– Будете галдеть, закрою книгу! – напоминает Верика.

Бормотание плавно перетекает в шуршащую возню. Затворившиеся рукописцы, стиснув зубы, с хрустом разминают затекшие кончики перьев.

Близится час перемены обстоятельств…

…осениил осеняющий

Чтобы не было слишком холодно, Верика добавляет золотистый цвет. Чтобы не было слишком жарко, Верика использует небесный цвет. Чтобы не было слишком грязно, Верика применяет чистый цвет. А чтобы было ярче, Верика берет свежую краску.

Но сегодня не требуется ничего поправлять. Сегодня желтое не палит, а голубое не студит. Сегодня день несмешивающихся пигментов, день независимости всех цветов радуги. Белая дуга в небе символизирует единство происхождения.

– Буйствуете? – жизнерадостно спрашивает Верика. – Передавайте поклон водородителям.

В воздухе пахнет сырыми плодоносами, хлебом и свежестью осеннего брода.

Верика дочитывает книгу и неохотно взрослеет. Это ей быстро наскучивает, и вот она уже мчится на прогулку, увлекая за собой погруженную в самосозерцание Евсению. Вынырнутая Всеша жадно хватает ртом воздух на ходу.

В саду под сенью груш, облепленных кудрявыми улитками, восседает взъерошенный Геогриф и непрерывно вертит головой с перьями в волосах. Вокруг него, пыхтя и подпрыгивая, носится игрушечный поезд:

– Ту-ту!

– Ту-ту! – отзывается Геогриф.

В кабине локомотива орудуют Всеша с Верикой и приветственно машут руками.

Близится час везения…

. . .

– Все приготовились? – осведомляется светло-красный кругляшок.

Паровоз медленно трогается. Пузатые бока вздрагивают от щекотливого шипения. Большое сердце набирает обороты:

«Чууух – чууух! Чух-х-х помедленнее-е-е!»

Верика, Всеша и Геогриф едут к водопадам, смотрят в открытое окно и болтают о том о сем: