Юлий Ким - Юлий Черсанович Ким
Вокальные номера к спектаклю
по пьесе Дениса Фонвизина «НЕДОРОСЛЬ» (1969)
Да, вот так, и никак не менее чем, величали иные театральные критики спектакль Саратовского ТЮЗа, поставленный Леонидом Эйдлиным по фонвизинскому Недорослю» в 1969 году. Сам Эйдлин называл это «комедия на музыке», что была истинная правда — но мы с ним и от «мюзикла» не открещивались.
Нет, наверное, в русском репертуаре такой пьесы, какую бы наши режиссеры еще так обходили за три версты, как Недоросль». Один Оскар Ремез, известный московский режиссер и педагог, решительно утверждал, что Недоросля» можно и должно ставить безо всяких сокращений — особенно и именно тех мест, где Фонвизин учит жить, высокопарно и скучно. Эйдлин же считал, что всю эту высокопарщину никакой искусностью не одолеешь и, следовательно, молодой зритель побежит из театра, не дожидаясь финала, — и пошел на сокращения без долгих раздумий. А чтобы бессмертная комедия обессмертилась еще более, он решил сделать ее музыкальной. И для этой цели позвал в помощь меня.
Я сочинил номеров, наверное, двадцать, включая увертюру — то есть в самом классическом смысле этого слова, с главной темой, с музыкальным развитием, для симфонического оркестра Аранжировал, конечно, не я, за отсутствием какого-либо музыкального образования. Но даже и тут были мои пожелания: где играть медным, а где струнным. Помню, услышав, долго смеялся. От радости.
За увертюрой следовал короткий пролог. Выбегали молоденькие крестьяночки и пели:
— Ты скажи, хозяюшка,
Что сегодня испекла?
— Испекла я свежий пряник
На старинном на меду.
— Свежий пряник, старый мед —
Ладно ль вышло, вкусно ль будет?
— Ой дид-ладо лебеда!
Лишь бы не было вреда.
Далее действие начиналось, как оно и положено, со знаменитой сцены примерки тришкина кафтана на молодого барина. Возле Митрофана, вполне наглого, хитрого и красивого парня, вертелась дворня и похаживала вокруг матушка, помещица госпожа Простакова с тихим, как бы навсегда прибитым муженьком — все они обсуждали новый кафтан, пошитый Тришкой, и помаленьку переводили разговор в пение. Вот вошел Скотинин, приехавший свататься к Софье.
Простакова к нему:
— Вот, братец, на твои глаза пошлюсь. Мешковат ли этот кафтан?
— Нет.
— Да я и сам уж вижу, матушка, что он узок, — говорит Простаков.
— Я и этого не вижу. Кафтанец, брат, сшит изряднехонько.
Г-жа Простакова
Где же изряднехонько?
И глядеть тошнехонько.
Скотинин
Что ж тебе тошнехонько?
Сшито изряднехонько.
Г-жа Простакова
Аль ослеп ты, батюшка?
Узко вышло платьишко!
Скотинин
Да что тебе тошнехонько?
Сшито изряднехонько!
Г-жа Простакова
Аль тебе от сговору
Замутило голову?
Скотинин
Что тебе тошнехонько?
Сшито изряднехонько!
Нет! Кафтан хорош!..
Г-жа Простакова
Все ты, братец, врешь!
Тришка
Быть кафтану плохо сшиту — стал быть,
Тришке быть побиту!
Не по нраву талия — будет мне баталия!
Не по нраву рукава — без волосьев голова!
За изрядные труды порвут спину в лоскуты!
Девки
Ой дид-ладо, лебеда!
Г-жа Простакова
Жмет во грудях! Узок во плечах!
Али, братец, ты ослеп?
Али, братец, ты оглох?
Ан кафтан-то плох!
Скотинин
Нет, кафтан хорош!
Все (к Митрофану)
Митрофанушка, мой свет.
Чай, тебе вздохнуть неможно?
Ты скажи, скажи не ложно:
Жмет он или нет?
