Зальция Ландман - Еврейское остроумие

— Тогда она мне ни к чему. Я живу в семи милях отсюда.

Вечером Нафтали что-то ищет на улице под единственным фонарем городка.

— Ты что-то потерял? — спрашивают его.

— Да один рубль, наверняка выпал у меня из кармана.

Прохожие помогают искать, ничего не находят и спрашивают:

— А ты уверен, что потерял этот рубль именно здесь?

— С чего вы взяли? Я потерял его во дворе синагоги.

— Так почему ты ищешь его здесь?

— Здесь светло и чисто! А вам бы хотелось, наверное, чтобы я ползал в темноте по грязи?

В новолуние евреи читают определенную молитву.

Еврей выходит из синагоги, чтобы посмотреть, не пора ли уже читать эту молитву. Но небо заволокло облаками, и он спрашивает другого еврея:

— Не знаете, уже вышел молодой месяц?

— Не знаю, — отвечает второй еврей. — Я не здешний.

— Что это значит? Вы написали в объявлении, что продается сад. Это и есть ваш сад? Десять футов в длину и пять в ширину!

— Ну, длина и ширина у него и впрямь не очень. Зато какая высота!

Еврейка горько плачет. Уже шесть месяцев она не получает никаких известий от отца.

— И ты из-за этого так рыдаешь? — удивляется подруга. — Что значат шесть месяцев! Мой отец уже двадцать лет как умер, и все это время от него никаких известий — и что, разве я плачу?

— Почему буханки хлеба в вашем городе намного меньше, чем у нас?

— Наверное, у вас кладут больше теста в каждую буханку.

Два еврея в купе поезда. Один представляется;

— Меня зовут Регенбоген.

— Погодите-ка, — задумчиво говорит его попутчик, — Регенбоген, Регенбоген… Эта фамилия кажется мне знакомой… Вспомнил: не вы ли тот низенький толстяк с рыжей бородкой клинышком?

Приезжий останавливает незнакомого еврея на улице Варшавы и спрашивает:

— Мне нужно попасть к ювелиру Розенцвейгу на Белостоцкую улицу. Не скажете ли, как туда проехать?

— Как это к Розенцвейгу? — удивляется варшавянин. — Ювелира Розенцвейга в Варшаве уже нет, он теперь в Одессе. У нас есть другой ювелир, его фамилия Розенбаум. Но он живет не на Белостокской улице. Итак, слушайте внимательно: вы садитесь в трамвай номер десять и едете до конечной остановки. Потом идете все время прямо на север, пока не дойдете до маленькой православной церковки с двумя луковками на крыше, там поворачиваете налево и идете еще двадцать минут прямо, потом сворачиваете в тупичок без названия, там в третьем доме на левой стороне живет слепой корзинщик, у него Розенбаум не живет, он снимает комнату этажом выше, у парализованного портного, вернее, снимал два года назад, а живет ли он там по-прежнему, я не знаю.

— Господин Кон, где ваша красивая трость с золотым набалдашником?

— Вот она, у меня в руке.

— Но она же без набалдашника!

— Да, трость была слишком длинной. Пришлось ее обрезать.

— Господин Кон, но зачем же вы обрезали трость сверху, а не снизу?

— Снизу? Снизу она мне не мешала!

— Мейер хочет видеть меня завтра в Варшаве, а Кон — в Берлине. Что я им, птица, чтобы быть в одно и то же время в двух разных местах? -

Гирш-Бер едет по делам в Краков.

— Ну, чего тебе удалось добиться? — спрашивает его жена по приезде.

— По делам — ничего, — признается Гирш-Бер, — зато я обвел вокруг пальца весь Краков. Я всем говорил, что меня зовут Вольф-Лев. И что ты думаешь? Все поверили!

Янкеле и его жена сидят в кино. Оба на ужин съели слишком много сливового компота и теперь почувствовали последствия. Они хотят поскорее выйти из зала, протискиваются по своему ряду, и Янкеле нечаянно наступает на ногу даме, сидящей на крайнем месте перед проходом.

Через некоторое время оба возвращаются. Янкеле шепчет на ухо той даме, что сидит на крайнем месте:

— Это не вам я наступил на ногу?

— Да, мне, — игриво отвечает дама, решившая, что он хочет извиниться. Но Янкеле поворачивается к жене:

— Идем, Сара, мы сидели в этом ряду!

Еврей идет по улице. Внезапно он останавливается, широко открыв глаза, вглядывается в тротуар и разочарованно произносит:

— Провались он сквозь землю, тот, у кого плевок так похож на монету в пять крон!

— Гольдшлегер, вы слышали такое? Маца всего по два злотых за килограмм!

— Где?

— Нигде. Но как дешево!

Грюн приглашен на обед. Он спрашивает хозяйку дома:

— Сударыня, вы любите загадки?

— Да.

— Тогда слушайте: в чем разница между супницей и ночной вазой?

— Не знаю.

— Тогда я не стану есть у вас суп.

Фрау Розенберг очень боязлива. Каждый вечер она несколько раз проверяет все оконные запоры и дверные замки, смотрит под всеми кроватями и шкафами, нет ли там взломщика. Однажды ночью она слышит какой-то шум и будит мужа, чтобы он выяснил, в чем дело. Розенберг идет в соседнюю комнату — и видит мужчину, который с мешком столового серебра собирается выскочить в окно.

— Стойте! — кричит Розенберг. — Не удирайте! Моя жена ждет вас уже пятнадцать лет!

Восточная Галиция. Перед деревенским трактиром останавливается карета, из нее вываливаются несколько подвыпивших помещиков. Один из них кричит хозяину, старому еврею:

— Тащи сюда бутылку вина! Только старого и самого лучшего!

Еврей спускается в погреб и приносит бутылку, всю в грязи, пыли и паутине. Он осторожно вытаскивает пробку — и оттуда вылетает живая муха. Еврей жестом отгоняет ее и строго говорит:

— Пошла вон, старуха!

Нью-Йорк. Фирме "Кон и компания" требуется машинистка, и хозяин дает объявление в газете. По объявлению являются три девицы, и Сэм Кон проверяет их одну за другой.

— Ну и как они? — спрашивает его партнер.

— Все три великолепны, — отвечает Сэм. — Я спросил первую, сколько будет один плюс один. Она ответила: одиннадцать. Бойкая девица! С какой скоростью она соображает, в чем суть вопроса! Потом я спросил вторую, сколько будет один плюс один. Она ответила: "Дайте немного подумать". Должен признать — обстоятельная личность. Она ничего не сделает наобум, такой можно доверять. Наконец я задал тот же вопрос третьей, и она в одно мгновенье ответила: два! В самую точку! Будет замечательно работать с такой сообразительной девушкой.

— Ну, и какую же ты решил взять?

— Тоже мне вопрос! Конечно, ту, у которой грудь больше!

Американское захолустье. Владелец питейного заведения избран мировым судьей. Книг не то что юридических, но и вообще никаких у него нет, есть лишь каталог "Товары — почтой".

К нему приводят пастушонка, обвиняемого в какой-то малости. Мировой судья долго молчит, потом с умным видом открывает каталог и возвещает:

— Четыре доллара восемьдесят восемь центов!

Обвиняемый возмущенно вскакивает, но коммивояжер

Сэм Каминкер, случайно оказавшийся при этом, одергивает:

— Тебе еще повезло, что он открыл книгу на "детском белье", а не на "пианино"!

Кон побывал в Мексике. Он рассказывает:

— Ты только представь себе, что со мной было! Приезжаю в какую-то деревню, выхожу из машины — меня вмиг окружают индейцы! Справа индейцы, слева индейцы, впереди индейцы, сзади индейцы…

— Шма Исроэл! ("Слушай, Израиль/" — первые слова молитвы, которые инстинктивно вырываются у еврея в трудную минуту.) Как же ты поступил?

— Я купил у них ковер.

Нью-Йорк. Гинсберг рассказывает:

— Я не верю, что еще встречаются настоящие индейцы. На Кони-Айленд, это я сразу понял, только подделки. Там были два индейца. Один сказал: "Ты имеешь мне немного табак для мой трубка мира?" А второй ответил с настоящим бруклинским акцентом: "Эфшер (может быть), ты покуришь свой собственный?"

Потом я столкнулся с этим же на Среднем Западе. Там индейцы развлекали публику. Но когда они дули в свой боевой рог, я отчетливо слышал мелодию Рош а-Шона (еврейский Новый год), исполняемую на шофаре: "Текиа! Шварим! Труа! (эти слова выкрикивают при звуках шофара, бычьего рога)".

В последний раз я попытался увидеть настоящего индейца на Дальнем Западе. Там в вигваме сидел вождь, сидел совершенно неподвижно — впечатляющее зрелище! Но когда он встал, я увидел, что из заднего кармана его штанов торчит еврейская газета…

В Нью-Йорке Файнберги очень разбогатели и переехали в район вилл. Пользуются известностью коктейль-парти, устраиваемые фрау Файнберг по воскресеньям. Особенно популярны ее булочки с черной икрой.