Неизвестен Автор - Салон 1-67 - Сборник любительских околоюморных текстов от Anekdot,ru
Любовь. Любовь лишает нас числа, И в ранге образных смятений Бежит холодный пес угла От ритуальных песнопений. В проблесках огненной черты И в звуках черного там-тама Слышны таинственные гаммы Созвездий южной широты. Рамзес! Твою печаль рабом Погребена под пирамидой. В бальзамирующей хламиде Хранится царственный альбом, Где лица с плоскости картин Глядят с пророчеством Эриний И крови ждут. Аквамарин Рисует подписи под ними.
Uliss
БЫВШИЙ ХОРОШИЙ ДРУГ - ЛУЧШИЙ ВРАГ (Гаитянский фольклор) Смерть лучшего - завистнику награда, Но не всегда причиной зависть для злодейства. Искать причины нужно в раннем детстве, Весь перечень причин - у Герострата.
Приложение. ТЕНИ Пиеска. Сальери с красными глазами, Большими чистыми слезами Всплакнув над мертвым телом друга, Пришел домой доделать фугу. Хотел зарыться в партитуру, Но отвлекли его фигуры. Вглядевшись в света с тьмой сплетенье, Он тут же понял: это тени. <Тени, подступая:> - Завистлив ты, Сальери... Признавайся, Почто Моцарта погубил? Ну, говори Начистоту, Сальери, ты покайся, Ой, не юли пред нами, смертный! Ой, не ври! </Тени> <Сальери, отступая:> - Я не губил его, - упавши на колени, Вскричал Сальери, мокрый, точно мышь, Ить я любил его, без всяческих сомнений, Как мог бы я... Вольфганга... Мой малыш, Коль мог бы ты услышать с того света, Что мне вчиняют... <резко выбрасывает вперед указательный палец:> ......................Доказательств нету! Не можете вы так, без доказательств, Меня подвергнуть сонму издевательств! </Сальери> Тут тень одна шагнула ближе к свету, И обрела знакомые черты. <Моцарт, с усмешкой:> - Так доказательств, значит нету?.. </Моцарт> <Сальери, растерянно всплескивая руками:> - Так я... О, друг мой, это ты? Как рад тебя и видеть, право, Ты жив-здоров?.. <В сторону:> ....................Ой, что-то невпопад... Уверен я - твоей посмертной славы Не превзойдет никто. Ты рад? Ты рад? <Садится на диванчик и подпирает подбородок рукой> Я так решил - ты выдохся, сломался, Сопьешься скоро. Лучше я своей рукой <Трясет правой рукой> Тебя убью, чтоб молод ты остался, И подарю блаженство и покой. <Встает, поднимает указательный палец к небу> Я долго думал, взвешивал, страдал, Что лучше - яд или кинжал, И сделал выбор в пользу яда... </Сальери> <Моцарт, гневно:> - Достаточно! Мне этой лжи не надо! Как жаль, что я бесплотен, мне бы нож И на минутку стать обычным человеком... </Моцарт> <Сальери, вздымая горе обе руки:> - Зачем так говоришь? Какая ложь? Ты в мире нашем знаменит теперь навеки!.. <Осекается. Лицо его, теряя выражение глубой печали, разглаживается, губы приподнимаются в понимающей усмешке:> - Так ты теперь туман... дымок... Ты - призрак... Ха-ха! Так я скажу тебе... В награду. <Садится в кресло, закидывает ногу на ногу:> Как только разглядел в тебе я признак Таланта, понял - это то, что надо. Ты - конь, мой друг. В тебе горел огонь, Ты создавал бессмертные творения, Ты гениален был, да, без сомнения, Любезнейший, ты - гениальный конь. <Дважды щелкает пальцами> Ты думаешь, тебя я отравил По зависти? Ха-ха! Завидовать тебе, Твоей печальной, исковерканной судьбе, Тому, как ты свой дар сомненьями губил? <Выпивает залпом полбутылки вина, снова поднимает указательный палец к небу> Не-ет, зависти во мне нет ни на грош, Ты гений спору нет, я - лишь хорош, <поворачиваясь к безмолвно стоящим теням> Хотите верьте, призраки, или не верьте, <показывает пальцем на тень Моцарта> Убив его, себя я обессмертил! Теперь, любая нота из Моцарта прозвучит, Как и меня все вспомнят. Лучшие Поэты будут обо мне писать, учти! <пытается потрепать Моцарта по щеке> С тобой, мой друг, навек мы неразлучны... </Сальери> Пропели петухи, исчезли тени, Сальери выглянул в окно: Все та же Австрия, все та же Вена, Свежо, пока еще темно... Хлебнув вина, он сел за фортепьяно И обратился в пустоту немного пьяно: <Сальери, тихо:> Мой друг... Нет зависти в моей душе... Уже... </Сальери>
Hoaxer
Суббота, 19 декабря 1998
Выпуск 9
Стою, значица, ловлю такси. Безуспешно. И вроде один я был, и без лыж для прыжков с трамплина в комплекте с парашютом, и без рюкзака, наполненного доверху жадно кусающей жизнь за последние минуты рыбой, и одетый не в пижаму, и, что удивительно, обутый, и даже не в ласты, но никто не останавливался просто поинтересоваться, чего этот маньяк рукой движения циклические производит. Махал я правильно, с амплитудой, а не так, как некоторые - будто штанину отряхивают, нет, я делал резкие махи от груди в сторону предполагаемого противника, тьфу, ожидаемого наездника, и в конечной фазе движения мягко и быстро шевелил пальцами - получалось, не поверишь, красиво. Вот и догадайся, почему никто не остановился. Даже и некому было, потому что на проезжую часть я не поперся - что мне там в слякоти делать, а стоял на тротуаре в приличном отдалении от мостовой, ну да, с запасом, чтобы не обрызгал кто ненароком - бегуны трусцой там всякие, поливальные машины, случайные кавалеристы. От отчаяния начинаю вертеть головой - и краем глаза улавливаю вспышку справа. Поборов желание упасть в кювет ногами к источнику, приглядываюсь - и зеленый огонек разглядел, о, думаю, не иначе - такси, ведь это им кто-то подал идею, что зеленый цвет привлекает больше клиентов, чем скажем, ну, другой, хотя слышал я разные мнения, и не только от дальтоников. Не спеша (была бы трость - так помахивал бы) приближаюсь, рассматривая еще не опознанный объект действительно, такси, а в нем, как это ни странно, таксист, но занят он каким-то необычным делом - облокотив огромные ручищи на баранку, держит в них книгу. Я сперва подумал, что это атлас какой-нибудь, но он ее ТАК разглядывал, что я понял - в книге картинок нет, да и шрифт мелкий. Читает - это было заметно по судорожному шевелению губ, которыми таксист помогал непонятным закорючкам складываться в слоги, и, что скрывать, даже в слова, хотя до этого - ох, как далеко, - ведь слова-то не только односложные бывают; слог прочитал - а еще два в уме. Преисполненный почтения к его нелегкой работе - ведь было видно, как нелегко ему дается третья в жизни после букваря и правил дорожного движения книга - я подошел и погасил в себе желание постучать, нет, не себе по голове, я с пятидесяти лет не дразнюсь, - в дверцу. Открываю дверь и вежливо интересуюсь не поедет ли этот передвижной Дом Культуры в нужном мне направлении. В ответ получаю, погоди, нет, они совсем другие, рук не распускают - они ими водят, книжками по лицу тоже не бьют они в них глядят задумчиво, как в озера синие, а достать из под сидения бейсбольную биту ему, разморенному чтением, видимо, просто лень, в общем, повезло, мой это был день. А получаю я взгляд, исполненный презрения к этой суете, окружающей меня облаком пара, к моему явному непониманию важности процесса, к тому, что я, очевидно, не обратил внимания на то, что он не шофер-дальнобойщик какой-нибудь, покупающий книжки исключительно в мягких обложках, чтобы и обложки суметь использовать, нет, он сам выбирает и книжки, и пассажиров, только дайте еще пару часиков - до нового абзаца дочитать, ведь две страницы в день - его обычная норма. "Закройте дверь", - говорит он мне голосом строгого библиотекаря. И то верно - на улице зима, а древние фолианты про новые приключения Бешеного так боятся сырости и сквозняков. Странный народ - таксисты. Гордый.
Лентяй
Заиндевелая лермонтушка Мышки несчастные, вечные странники! Вставив в два глазика бусы жемчужные, Мчитесь, слезливые, мчитесь, изгнанники, С холода жуткого в стороны южные. Взяв в свои лапки костылики-жердочки С завистью тайною, с письмами мятымиї, Что вы попрятали грустные мордочки? Скоро вам кушать сухарики с мятою. Вам не наскучили шторки воскресные? Страсть понедельников, пятниц страдания? Станете холодны, -тучки небесные, Вас заберут в ледяное изгнание.
viveur
Я смотрю сквозь картину окошечка На пейзаж голубого стекла. Облака пролетают - два брошенных И кому-то не нужных крыла. Всех деревьев (особенно тополя) Ветви шумные тянутся к ним... А глаза режет луч - этот кто-то Позабыл свой сияющий нимб.
KS <[email protected]>
Вдохновенье Увы... - Но что в словах сегодня? Ура! - Вы снова далеки. Перенаписаны стихи, Как перемыты кости сводне. Подумай! - Нет уж. Погляди Я много думал (между нами), Моими белыми стихами Уже укрыто - пол-Земли! И ты пришла? - Как видишь, да... - А я не звал. Твоя дорога... Ты, видно, думаешь - тревога, Мои бесплодные года, Надежды, глупые мечты Тропинку эту проложили? - Твои стихи всегда мне были... - Да нет! Я просто жег листы. Zoom
Из воспоминаний Колпакова. А в театр я все таки пошел. Через московскую зиму пронес свою осеннюю душу и очки на гордо вздернутом носу. Пронес через толпу страждущих безбилетных сограждан, через пахнущее извечным праздником фойе, оставил лучшую часть себя в гардеробе (итальянское кожаное пальто - подарок бывшей тещи), и опустил все оставшееся в ветхое кресло истертого красного бархата. Шла пьеса Петрушевской; как всегда: "о любви невероломной". Или о невозможности таковой. Меня, впрочем, больше занимало пустующее кресло слева. Типичное пижонство - не продать билет на спектакль и наслаждаться незанятостью ее места. Самоунижение паче гордости. И стоит ли помнить о гордости сорокалетнему мужчине, когда этакая пигалица двадцати шести лет от роду раздраженно морщит так и не напудренный нос? Она, только что разбившая свой старорежимный серебряный символ подретушированной женской красоты. Она, отразившаяся за минуту до этого во всех осколках своего утраченного зазеркалья. Привычно взойдя на подмостки курилки и отмахнувшись от навязчивого суфлера, Алиса несла какую-то отсебятину о своей нелюбви ко всему театральному. А я, автор, режиссер и единственный зритель этой провалившейся постановки, я лишь уныло потел, курил, растеряно стряхивая пепел на подоконник, и вымученно шутил. На все обещания записаться в хор и впредь приглашать в театр не менее пяти знакомых девушек одновременно мне было отвечено презрительным пожатием плеч. Правое плечо при этом, как всегда, поднялось чуть выше чем левое, и тот же излом повторили брови сердито встретившиеся над переносицей. К обеду, однако, тучи разошлись. Я был прощен, отчасти обнадежен, и мои ернические рассуждения о пользе нашей служебной деятельности были восприняты благосклонно. Если бы еще не боль в животе, то легко было бы вообще забыть о моем фиаско. Хорошо героям классической литературы, у которых от любовных неудач сердце болело. "Любимая, твой светлый образ мешает мне выделять желудочный сок." Весьма романтичної Домой из театра добирался долго и неотчетливо. Промочил ноги, пришлось принять на сон грядущий сто грамм "Столичной". Уже лежа перечитывал последнее письмо жены. Как легко снять с носа очки - гораздо труднее вытравить из души осеньї
