Лев Лукьянов - Тысяча и одна бомба
— Молодец. Сразу видно — с образованием. Сейчас мы им покажем…
«Вот трепач, — подумал майор. — Впрочем, он за это деньги получает…» Генерал взял в руки тоненькую картонную папку, раскрыл ее и медленно, внятно прочитал:
— «Слушается дело майора военно-воздушных сил Уильяма Мизера, тысяча девятьсот тридцатого года рождения, уроженца штата Папалама, женатого, обвиняемого в преступной небрежности, проявленной во время патрульного полета над Европой на пилотируемом им бомбардировщике „Би-52“, повлекшей падение водородной бомбы мощностью сто мегатонн…» Генерал отложил дело и продолжал:
— Еще раз предупреждаю об особой секретности рассматриваемого дела. Разглашение сведений, установленных данным процессом, будет караться по закону.
Все молчали. Председатель суда не без любопытства посмотрел на обвиняемого.
— Ну как, Мизер, признаете себя виновным? Адвокат поднял левую руку и почесал ухо. — Нет! — повинуясь жесту защитника, послушно сказал Мизер.
— А почему? — пронзительно, словно ударил хлыстом, вскрикнул прокурор. Фанерная трибунка вся пошатнулась.
— Протестую! — проворно оборвал его адвокат. — Господа судьи, покорнейше напоминаю, что еще не был проведен опрос обвиняемого!
— Протест принимается, — согласился председательствующий.
Жестом усадив прокурора на место, он снова обратился к летчику:
— Расскажите, как было дело…
Мизер встал с табуретки. Он совершенно не волновался. Этот нервный прокурор даже его позабавил. Волнуется, чудак. А чего волнуется? Ведь не ему садиться на стул…
— Мы ждем, обвиняемый! — напомнил генерал. — Расскажите, как проходил полет.
— Полет проходил нормально, сэр. Закончив маршрут, я развернул машину на обратный курс и толкнул Джима, чтобы он взял управление. Но Джим не проснулся, и я включил автомат…
— Кто такой Джим? — спросил полковник, сидевший справа от генерала.
— Это мой второй пилот.
— А почему он спал? — спросил полковник, сидевший слева от генерала.
— Наверное, перебрал накануне… Я позвонил штурману, хотел уточнить координаты. Только он сказал — загорелся «желтый глаз».
— Чей глаз загорелся? — насторожился левый полковник.
— Это не глаз, а сигнальная лампа, — разъяснил Мизер. — «Желтый глаз» — это мы так называем сигнал. Он загорается, когда бомба отделяется от машины. Я сразу дал газу и стал набирать высоту. Джим проснулся, увидел «глаз», все понял и начал считать…
— Что начал считать Джим? — спросил правый полковник. — Наша «Аида» должна была взорваться через пятнадцать минут после сброса. Мы летели на высоте одиннадцати тысяч футов… В общем, в переговорник я сказал радисту, чтобы он дал радиограмму. И мы сразу сообщили на базу. Вот и все. Долетели до дому, и нас встретила военная полиция.
Летчик кивнул на одного из полицейских.
— Так почему же все-таки упала бомба? — поинтересовался генерал.
Мизер задумался. Его короткий спокойный рассказ будто наэлектризовал комнату, Даже полицейские в касках и те перестали жевать резинку.
— Кто ее знает, почему она упала, — наконец ответил летчик. — Они и раньше падали, бомбы. Приезжали комиссии, расследовали. О результатах нам не говорили.
— Чтобы сбросить бомбу, надо нажать кнопку или рычаг? — спросил один из полковников.
Мизер чуть улыбнулся. Ну и наивный парень! За что только дают чины в пехоте?
— Если бы было так просто — все бы сбрасывали, — объяснил летчик. — А они денег стоят, бомбы. С базы идет шифровка по радио, прибор срабатывает, отпирается предохранительное устройство, и тут можно или самому сбросить бомбу, или по радиокоманде с базы. Наши ребята на пари несколько раз нажимали кнопки над Лондоном, над Мадридом, и ничего — никого не взорвали… Ну, а в случае особого задания пилот, разумеется, может сам сбросить…
Сквозь закрытые грязные окна, разлинованные прочной тюремной решеткой, едва доносились голоса улицы. Но вот, перекрывая городской шум, постепенно усиливаясь, послышался гул самолета. Он нарастал и нарастал. Мизер повернулся к окну и прислушался. Проследив за его взглядом, прислушались и судьи. Настороженно вытянул шею прокурор. Покосился на решетку в окне адвокат.
— Слышите, «Би-52» идет? — спросил летчик. — Низко идет. Может, кто из наших летит…
— А если он сейчас нажмет кнопку? — шепнул вдруг прокурор. — Летчик?
— А что, вполне, — беспечно ответил Мизер. — Лететь скучно, вот и балуют. Особенно пьяные и сумасшедшие…
— А такие тоже летают? — забеспокоился адвокат, оглянувшись на своего подзащитного.
— А куда их девать? Летит и летит, хорошо взлетает, хорошо садится. А что он сумасшедший-так снизу не видно…
Гул самолета стал удаляться. Еще раз посмотрев на грязное окно, генерал постучал карандашом по столу.
— Мы несколько отвлеклись, — заметил он. — Итак, Мизер, вы утверждаете, что для падения бомбы нужна радиокоманда с базы…
— Обязательно! — кивнул обвиняемый. — У командира базы есть специальный пульт. Он заперт. Ключи командир носит на цепочке на животе. Даже спит с ними. Говорят, несколько лет назад один парень спер ключи, но открыть пульт не успел. Часовой помешал. Так тот парень исключительно гениально воровал. Второго такого во всем соединении но было. Ну, его сразу же во Вьетнам отправили. Там и пропал, а способный человек был…
Мизер рассказывал часа полтора. Он вспомнил все случаи, связанные с падением бомб, которые когда-либо происходили в военно-воздушных силах. Слушали его с интересом, не перебивали, даже разрешили сесть и закурить.
После небольшого перерыва выступил прокурор. Он произнес напряженную гневную речь, после которой всем стало сразу ясно, что Мизер — отъявленный прохвост, пытавшийся свалить вину на командира базы. Речь прокурора всех встряхнула. Полицейские энергично зашевелили, челюстями, судьи за столом подтянулись, адвокат кисло улыбался.
Когда прокурор подошел к заключительной части речи и сообщил, сколько стоит «Аида» и во сколько обойдется — ее потеря каждому налогоплательщику, в комнате явственно запахло смертным приговором.
— Роняя бомбу в одной точке земли, этот тип уронил престиж наших вооруженных сил на всем земном шаре! — закончил прокурор. Его указательный палец грозно нацелился в поникшего Мизера; — На стул его! На стул!..
Мизер крепко уцепился за табуретку…
12
Процесс продолжался. Генерал вопросительно взглянул на адвоката.
— Я готов, ваша милость! — Толстяк встал из-за своего стола, распахнул мантию, показав судьям пухлый живот, обтянутый несвежей сорочкой, засунул руки за подтяжки и засмеялся. — Да, да, господа судьи, я смеюсь!..
Адвокат прошелся перед судейским столом.
— Послушал я своего коллегу, — адвокат показал на прокурора, — и мне стало смешно. Надо уметь считать хотя бы до четырех!..
— Я протестую! — моментально вскочил прокурор, тряхнув свою трибунку.
Сдвинув головы, судьи начали совещаться. Адвокат нетерпеливо расхаживал перед столом. — Протест принимается, — объявил генерал. — Господин адвокат, у нас нет никаких оснований полагать, что наш уважаемый прокурор не умеет считать до четырех.
— А я докажу! — горячо пообещал адвокат. — Господа судьи, мой подзащитный уронил одну бомбу. Одну!.. Адвокат продемонстрировал свой палец.
— За одну-единственную бомбу его приглашают на электрический стул. Каково! Над Испанией упало четыре штуки сразу, и никого на стул не сажали!..
Судьи увидели четыре адвокатских пальца.
— В Гренландии свалилось еще четыре! — адвокат вытащил из-под подтяжки другую руку и выставил еще четыре пальца. — И опять на стул никого не сажали! О Канаде — помните туманную историю под Торонто — я уже не говорю. Не будем мелочными. Выходит, чтобы сесть на стул, надо потерять сразу хотя бы пять бомб! Во всяком случае, четырех недостаточно. А кто знает, может быть, надо швырнуть десять? Судебная практика пока ответа нам не дает. Итак, за четыре бомбы ничего, а за одну — смертная казнь! Где, я вас спрашиваю, справедливость?.. — Поискав глазами вокруг себя справедливость и, очевидно, не найдя ее, адвокат сокрушенно развел руками. — Но предположим, произойдет невероятное! — Адвокат низко склонился перед судейским столом. — Высокий суд согласится с моим коллегой и решит, что одна бомба стоит стула! Но позвольте, как же тогда карать за утерю четырех бомб? В четыре раза строже? А за утерю десяти бомб — в десять раз? Но что поделаешь, господа судьи…
Адвокат с сожалением вздохнул.
— Человек даже крепкого телосложения не выдержит, если его четырежды сажать на стул! Скорее надо рассуждать от противного. Давайте размышлять наоборот.
Адвокат повернулся к прокурору:
— Надеюсь, мои коллега умеет размышлять наоборот?
