Ал Райвизхем - Двадцать лет спустя (с половиной)

Двадцать лет спустя (с половиной)

Предисловие к читателям.

Ну, вот и наступил тот момент, которого ждали многие (поверьте мне). По многочисленным просьбам моих бывших сокурсников и прочих друзей, а также приравненных к ним лиц, я решился и написал продолжение великой пародии на великого Дюма.

Многие претензии к первому труду про мушкетеров были учтены. Так, самой главной претензией был объем пародии. Всем нравилась пародия, но не нравилось, что она была не очень большая по объему. По их просьбам вторая часть трилогии по объему превзошла первую почти в два с половиной раза (надеюсь, что не в ущерб качеству). Тем читателям, которым, о радость мне, понравится и вторая часть, хочу сообщить добрую для них весть. Уже написана (правда, в рукописном виде) и третья часть трилогии. Осталось только ее забить в комп в виде файла и продать издателям, как можно дороже. Поэтому прошу Вас, бомбардируйте издательства с требованием непременно издать третью часть трилогии, особо напирая на то, что это великий труд, достойный занять место на полках домашних библиотек рядом с Дюма.

Если все закончится так же удачно, как и с первыми двумя частями, то вы еще не раз обхохочетесь, читая про невероятные приключения времен шпаг и кинжалов.

С наилучшими пожеланиями,

ваш любимый скромняга

Ал Райвизхем.

Глава 1.

Итак, мать вашу так, прошло двадцать с половиной лет. Любой идиот поймет, что за это время многое должно было бы измениться. А если не понял, значит это не идиот, а дебил.

Обратим взгляд на кардинальский дворец, спустя эти чертовы двадцать лет (с половиной). В одном из покоев, за столом с покосившимися ножками и проеденной молью скатертью, сидел человек в красной сутане и кардинальской шапочке, покрой которой напоминал берет десантника, и просматривал журналы с, судя по всему, непристойным содержанием. На его лице застыла скабрезная улыбка, и изредка доносилось довольное покряхтывание, переходившее, когда колени неизвестного начинали дергаться, в зловредное хихиканье.

Может, это была тень великого кардинала Ширелье? Нет! Ни хрена это не Ширелье! Это был новый кардинал, и в нем не было ни той мощи, ни той величественности, что так была присуща этому покойному интригану Ширелье.

Звали этого нового кардинала Замарини. Он чувствовал себя одиноким и бессильным (так как театр стриптиза, дававший каждый день представления, объявил забастовку...). Правда нашлись два штрейкбрехера, изъявивших желание заменить танцовщиц, однако, едва взглянув на их лица, на которых явно была написана их принадлежность к сексуальным меньшинствам, Замарини приказал расстрелять их по обвинению в неуплате налогов.

С улицы доносились крики типа “Янки, убирайтесь домой!”, “Замарини долой!”, “Судью на мыло” и “Шайбу-шайбу!”. Изредка, между криками расстреливаемых штрейкбрехеров и звуками волынки, на которой играл кто-то из приговоренных к пожизненному заключению, слышались пулеметные очереди. Это народ грабил банки, чтобы показать власти, что и у него тоже есть оружие.

Этот Замарини в данный момент был не только кардиналом и первым министром, но и любовником Ее Величества. Это во многом помогало Замарини удерживаться у власти. Однако сейчас он попал в трудное положение. Подстрекаемый своими благородными устремлениями, кардинал вновь, в третий раз за месяц, увеличил налоги. Народ же, слабо разбираясь в экономике, как всегда обзывал эти благородные устремления “гнусной жадностью” и, в знак протеста, вешал сборщиков налогов, если получалось.

Если не получалось, подоспевший на крики сборщиков патруль хватал первых попавшихся под руку людей и затем выбивал у них признания в участках.

Глава 2.

Тем временем, напившись до бесчувствия и наколовшись наркотиками, около восьмисот парижских купцов избрали на своем всеобщем собрании десять делегатов, которые еще могли ворочать языком, и отправили их к герцогу Орлеанскому, который по своему обыкновению, заигрывал с народом перед выборами в парламент. Десять делегатов, забыв, что они должны потребовать снижения налогов, начали петь непристойные песни, громко ругаться и рыгать. Однако герцог, обшарив карманы делегатов, нашел кроме кошельков и драгоценностей, пачку использованных презервативов, карту местности с перечнем всех публичных домов в округе и туалетную бумагу с текстом обращения парижских купцов.

Убедившись, что в карманах делегатов ничего не осталось, герцог Орлеанский присвоил себе все содержимое карманов купцов, за исключением пачки использованных презервативов, приказал выгнать всех взашей, напутствуя делегатов обещанием “Посмотрим”.

Со своей стороны, парламентские докладчики явились на следующий день к самому кардиналу. Один из докладчиков, страдая от похмелья, так смело говорил и требовал, размахивая рукой, пальцы которой, словно держали в руках стакан, что Замарини, вопреки обыкновению не приказал их всех посадить или повесить, а отпустил, навешав, правда, таких ..., что делегаты отправились в страховую компанию требовать возмещения за увечья.

- Посмотрим, - кричал им вслед Замарини, - появитесь ли вы здесь еще разок!

Глава 3.

Поразмыслив немного, Замарини решил все-таки посмотреть и созвать совет; послали за управляющим финансами Д’Эмери.

Народ ненавидел этого Д’Эмери: во-первых, потому что он управлял финансами, а управляющих финансами всегда ненавидят; во-вторых, потому что надо кого-нибудь ненавидеть; в-третьих, такого говнюка надо было утопить еще в детстве, пока он еще не стал грабить народ, роясь во всех карманах, до которых могли дотянуться его руки, приговаривая при этом: “Так повелел мне господь и его управляющий финансами”.

Это был сын известного бандита и головореза Жулино, повешенного после того, как он объявил о том, что решил стать честным человеком и открыть фирму по производству гробов. Разъяренная толпа пассажиров почтового экспресса, который он ограбил минуты за три до того, без лишних разговоров повесила его на дорожном указателе, указывавшем в сторону кладбища. После этого маленький Джулио переменил фамилию на Д’Эмери. Кардинал Ширелье, заметив в нем большие финансовые возможности (после того, как получил от него взятку) представил его Блюдовнику Тринадцатому. Тот, в это время размахнулся печатью, намереваясь убить муху, сидевшую на столе, и кардинал вовремя успел подсунуть под удар указ о назначении Д’Эмери писарем в финансовое управление.

Этот самый писарь и был теперь управляющим финансами.

Послали, значит за Д’Эмери, а он послал всех и прислал на заседание вместо себя дрессированную кошку, которая голосовала ничуть не хуже самого Д’Эмери, и вдобавок нагадила в кресло, на котором сидела.

Тем временем во дворец в ободранном нижнем белье явился гвардейский офицер де Коменж и рапортовал, что народ взбунтовался и напал на него, отняв всю зарплату, казенное обмундирование, пустили лошадь на шашлыки и надавали ему по морде. В связи с этим, он просит всех здесь присутствующих скинуться ему по полпистоля на новую шпагу, чтобы он смог искромсать эту чернь на кусочки. Если же ему, де Коменжу, сей же момент, не одолжат денег на почти новые трусы с заплаткой, он (де Коменж) все здесь разнесет нахрен (на самом деле де Коменж проигрался в пух и прах в карты и, напившись для храбрости, пошел стрелять деньги).

Де Коменж нашел в лице собрания сочувствие. Покачав головой, кардинал пообещал ему разобраться, и попросил его зайти попозже. Выглядело это сочувствие примерно так:

- Пошел вон, придурок! – сказал Замарини и выгнал за дверь, ударив в глаз на прощание, после чего пинул своего лакея в пах, объяснив это необходимостью тренировки ног. Согнувшись пополам, Бернуин с посиневшим лицом выслушал доводы кардинала и, видимо согласившись с ними, упал лицом в половую тряпку у двери, сказав что-то типа “ы-ы”.

Нехорошо улыбнувшись, Замарини закрыл заседание, несмотря на удивленные крики собравшихся, обнаруживших пропажу кошельков, драгоценностей, карманных часов и кредитных карточек.

- Ай-яй-яй-яй-яй, - посокрушался для вида Замарини, - Следить надо за своими вещами. Но мы это обязательно расследуем, я сейчас может быть, даже указ какой-нибудь подпишу, - пообещал он на прощание, выталкивая всех за дверь. Последней из кабинета вылетела кошка Д’Эмери, которую напоили слабительным, причем доза была настолько велика, что когда карета с кошкой затормозила у крыльца особняка, Д’Эмери с огорчением узнал, что отныне карету можно использовать разве что для перевозки навоза.

Вот в каком трудном положении был кардинал Замарини, когда мы ввели читателя в его кабинет (сцена начинается со слов “Итак, мать вашу так...”).

Глава 4.

Замарини поднял мегафон и, надев наушники, свистнул два раза.

В комнату вошел слуга в черном, тряся головой, и, пытаясь просверлить дырку в ухе своим указательным пальцем.