Жан Ануй - Портки
Леон (ёрничая). Никто не давал ей приказания делать детей! Я ограничился любезностями. И был не один. Она меня, кажется, любила.
Лебеллюк. Слишком легко! (Листает кодекс.) Статья 207-я. «Согласие девушки или женщины не может быть приведено лицом мужского пола, взятого на месте преступления, в качестве оправдания, даже в случае формального признания этого его партнёршей». (Восклицает.) Серпом по яйцам, нет? (Клоуничает с писклявым хихиканьем.) Буквально!
Леон. Каплун! Жаждешь, чтобы я пристал к вашей Сикстинскому капелле, нет так ли?
Лебеллюк (с достоинством). Не будемте путать мух с котлетами. Я пожертвовал собой из идеалистических соображений… или амбиции, как угодно, но моя роль избавить тебя от этого! Обязанности и права на защиту, учти, всегда были священными. Мы всё-таки остались великой либеральной демократией, и наши новые ответственные лица заявляют об этом по телевидению каждый день. Только между реальностью и тем, что говорят по телевизору всегда, как известно, было хиатус, зияние… ничего нового я этим не открываю. Хочешь моё мнение? Единственный человек, который может тебя спасти, это Ада. У вас ещё сохранились интимные отношения?
Леон (мрачно). Крайне редко.
Лебеллюк. И как оно?
Леон (вне себя). Тебя это, засранец, касается?
Лебеллюк. Чтобы обеспечить твою защиту, да. Будем откровенны. Входит ли в личные интересы Ады, чтобы ты сохранил… телесную целостность? У неё есть любовники?
Леон. Не думаю. Это холодная женщина.
Лебеллюк. Надо, хороший мой, её разогреть! В этом твоё спасение.
Леон. Невозможно! И времени нет. Через два часа суд.
Лебеллюк. За два часа оккупировали Францию!
Леон (мрачно). Вот именно, только не это. Это выше человеческих сил. Во всяком случае, моих. С ней, с давнего времени. Бабы могут поставить нас на колени, но поставить член — дело особенное. Во всяком случае, когда они встают на колени, у них это получается лучше.
Лебеллюк (прерывает его в ужасе). Никаких таких слов! Ты знаешь, что это тоже наказуемо. Статьи 317-я, параграф 12-ть. (Читает.) «Всякое непристойное или скабрезное выражение, либо иное слово, принижающее или же просто обозначающее всю или только часть женской анатомии, равно мужских половых органов, а также половой акт или женщину в целом, подлежит наказанию…» etc., etc.
Леон. Куда же это нас приведёт, чёрт бы их побрал!
Лебеллюк. Они хотят, Леон, чтобы их уважали. Говорят, что их мяли тысячелетиями. Теперь они взяли власть и требуют. Се человек! Это диктатура, хороший мой… требовательная, щепетильная… господство самых униженных и оскорбленных! А, когда бывший раб становятся господином… поверь мне…
Леон (после паузы, без настроения). Есть ли смысл отрицать?
Лебеллюк. Не думаю. Ребёнок родился, они заставили её признать, что отец ты. У них эффективные методы. Особая Женская Бригада умеет заставлять признаться, в чём угодно.
Леон. Как же ты рассчитываешь строить защиту?
Лебеллюк. Насилие!
Леон. Сказано тебе, что она была согласна. Кстати, я вообще не вижу, в чём именно…
Лебеллюк. Именно в этом. Насилие с её стороны. В своём кодексе они предвидели всё, но этого не учли. Женщина тебя изнасиловала. У неё были соучастники… их лица вылетели у тебя из головы… понятное дело — шок, который ты пережил! Тебя опрокинули, привязали… несмотря на уговоры и крики… данное лицо женского пола бросилось на тебя в диком порыве. Новое общество защищает только слабых. Я построю мою защиту на определении слабых сторон.
Леон (ошеломлённо). Лебеллюк, когда тебя чикчирикнули?
Лебеллюк. Десять лет назад… почему?
Леон. Я вижу, что ты забыл, как это происходит? Пусть кому-то покажется оскорбительным, но мужчина может изнасиловать женщину… а женщина, увы, сделать такого не в состоянии. Ей обязательно нужно содействие мужчины. Во всяком случае, если пользоваться естественными, как бы сказать, путями. Хочешь, я тебе нарисую? Теперь это проходят в четвёртом классе…
Лебеллюк (в недоумении). Разумеется, природоведение… (Приходит в себя.) Вот именно! Природе мы не указ! Тебя держат, ты умоляешь, повергнутый… твой взгляд блуждает в мольбе… нравственность твоя изо всех сил противится этому, но безжалостность данного лица женского пола, умелого и изращённого… оно и в глаза тебе даже не смотрит… (Встав, продолжает, как на суде.) Оно бросается, ваша честь, ни малейшей жалости не испытывая… ни каких бы то ни было колебаний… упомянутое лицо женского пола зверски бросается на моего подзащитного! Увы! Будучи не в силах совладать с могущественной природой, которая самодержавно властвует над вышеуказанными лицами… не помогают ни стоны, ни мольба о помиловании, ни преклонный возраст… Всё равно, она добивается, как бы сказать… не просите меня уточнять в сводах Суда, чего именно… от трепещущей жертвы!
Леон (с отвращением шепчет). Трепещущей… (Кричит ему в негодовании.) Гадина! Забирай свои сраные бумажки и уматывай к чёртовой матери! Если ты будешь защищать меня таким образом, я встану и выложу всю правду-матку!
Лебеллюк (обиженный, собирает бумаги). В мире абсурда правда ничего не стоит, а заплатить за неё можно дорогой ценой! Мужская гордость приведёт тебя к бахвальству, и это будет последний твой подвиг. До скорой встречи! Перед началом суда мне нужно увидеть ещё двух клиентов. Надеюсь, они будут благоразумней тебя.
Лебеллюк выходит. Оставшись один, Леон грустно соображает, потом пускается произносить неожиданно лирический монолог.
Леон. Иметь, иль не иметь? Вот в чём вопрос. Достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье, и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться и узнать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений, присущих телу. Это ли не цель желанная? В больницу лечь и спать… уснуть… и видеть сны? Отринутые чувства, старый хрыч, не смогут оградить от беспокойных снов, сферических видений медсестёр под белоснежным одеяньем, это ли ответ? Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства не был снят? Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет несчастьям нашим жизнь настолько лет.
Решительным шагом входит строгая Ада.
Ада. Чем ты был занят?
Леон. Я думал.
Ада. Предпочитаю не спрашивать, о чём. Слишком хорошо устроился, милый друг! Ладно, скоро у нас появится детектор лжи. У меня есть двадцать минут перед приходом массажистки. Дочка до полудня в школе, так что я пришла немного промыть тебе мозги. Твой мозг издалека чувствуется, смердит, друг мой! На чём мы остановились? (Она надевает очки учительницы, берёт блокнот.) Ах да! Девочка тринадцати лет! Тебе хоть стыдно было с тех пор, как я тебя оставила?
Леон. Нет.
Ада (ожесточаясь). Значит, ты безнадёжен.
Леон (с влажными глазами). Я тебе скажу, Ада. Стыдно мне не было, но я много думал. Эти бесконтрольные движения, смятение, которое заставило меня отступиться так быстро… Без сомнения, я до сих пор виноват. Но теперь я могу объяснить. Наше подсознание, боже-мой, какая бездна! На какие тайные предчувствия способно оно! Та тринадцатилетняя девочка… я, было, забыл её лицо, но теперь черты его возвращаются… эта девочка была чем-то похожа на тебя…
Тронутая этим откровением, Ада смотрит на мужа.
Леон (озадаченный). Может быть, это слишком грубо…
Свет внезапно гаснет.
Когда свет опять зажигается, пыточного столба больше нет. На сцене установлен зал суда, импровизированный из мебели гостиной.
Леон, в мундире члена академии сидит на стуле посередине сцены. Поодаль, за маленьким столиком находится Лебеллюк в мантии адвоката, он просматривает папки с делами. За овальным столом в стиле Наполеон III-й сидит Мария Абортова и две её коллеги-заседательши. Всеми тремя элегантность отрицается начисто. Неопрятность сочетается с подозрительным вкусом и кокетливыми тюрбанами на головах. Они, по-видимому, более-менее реализовавшие свою половую направленность лесбиянки, представляют собой мужеподобных интеллектуальных работников. Эти роли могут исполняться трансвеститами.
