Жан Ануй - Портки
Леон (холодно). Я ничего и не говорю. По этой причине они были уволены. Впрочем, Ада… это супружеская ссора или сеанс самокритики? Если ссора, то нам нужно, по меньшей мере, часа два времени, если тебя, конечно, не понесёт. А мне статью курьеру отдавать, он везёт её на велосипеде к полудню. Иначе денег на сегодня, как своих ушей…
Ада (с неожиданным спокойствием. Хорошо. Ты меня вывел из себя. Начнём. (Она садится, надевает учительские очки и берёт блокнот.) Что я тут вчера записала? Детство. На чём мы остановились? Ах, да. Девочка тринадцати лет… была старше тебя на два года… она завела тебя в уборную…
Леон (стараясь уменьшить значимость этого). Боф!
Ада (строго). Нет, не «боф»! Она портки тебе расстегнула, как ты вчера заявил… она ли, иль ты сам расстегнулся? Постарайся припомнить, это главное!
Леон. Она. Подтверждаю.
Ада (нейтрально). И тебе это доставило удовольствие?
Леон. Да.
Ада (подскочив, справляется в своих записках). Как это да? Ты же вчера говорил нет!
Леон. Вчера мои мозги не были достаточно промыты. Там оставалось немного угрязнения. Сегодня, к моему стыду, я должен признаться, что да, мне это понравилось.
Ада (многозначительно записывает). Так. Первый опыт я зачёркиваю. Пишу… удовольствие. Это она сделала первый жест? Ты уверен?
Леон. Это случилось задолго до противозачаточных таблеток и освобождённых женщин! Это была маленькая первооткрывательница! (Хнычет, смягчаясь.) Я сделал это впервые с пионэркой! По-моему, даже мило.
Ада (справляется в своём вопроснике). Ещё чего! Кто она была, социально?
Леон. Дочь батрака… он работал у деда.
Ада (с внезапной строгостью). И ты, конечно, ни минуту не думал, что твой мелкобуржуазный жест фаллократа и гегемона может поранить чистую душу дитя народа?
Леон (ошеломлённый, стонет). Я же говорю, что это она расстегнула мне пуговицы, и при этом была на два года старше меня!
Ада (размышляет с ледяным выражением лица). Нечисть! Повторяй за мной… «Я — буржуазная дрянь. Преследуя низменные желания и извращённые удовольствия, я запятнал невинное дитя народа, не заботясь об ужасной душевной травме, которая могла бы стать этому последствием, и, таким образом, навсегда скомпрометировал её будущее, обрекая на нищету и, может быть, тротуар».
Леон. Но, я тебе говорю, что это она расстег… (Под ледяным взглядом Ады он прерывается и покорно повторяет.) Я — буржуазная эта самая дрянь. В целях удовлетворения низменных и извращённых желаний испачкал ребёнка… (Он хочет ещё что-то сказать.) Она была на два года… (Он неслышно заканчивает фразу «…старше меня», затем продолжает, укрощённый.)…дитя невинного народа, не заботясь о серьёзном увечье, которое могло бы стать последствием, компрометируя её навсегда и обрекая на улицу… (Внезапно он кричит.) Чёрт побери! Ей это тоже доставило удовольствие! Даже больше, чем мне! Она вышла замуж в восемнадцать лет, родила семерых детей, теперь у них одиннадцать лавок в области. Ей муж глава Областного Совета. Она носит норковую шубу, стала настоящей госпожой, и они, кстати, с супругом купили местный замок, некогда принадлежавший сеньору края!
Ада (ледяным тоном констатирует). Бедняга! Ты глух ко всякой нравственности. Ты разочаруешь и блаженную. После обеда тебя освободят руку, и ты напишешь пятьдесят раз следующее: «Я — безнравственный и сластолюбивый поросёнок».
Леон (выходя из себя, кричит). Хрен вам! Не стану я раскаиваться! Ну, что ты будешь делать! Статьи в «Фигаро» сегодня тоже фиг! На тебе!
Ада. Что ты сказал?
Леон (сконфуженный). Я сказал: «На тебе!»
Ада. А до этого?
Леон (из недр трусости). Я забыл.
Не сказав ни слова, Ада выходит.
Чтобы закончить уборку, с тряпками и шваброй появляется Ля Фисель.
Леон (кричит ему). Ля Фисель, отвяжи меня! Я дам тебе сто тысяч франков, все мои сбережения, которые я утаил в треуголке… и мы оба сбежим отсюда к чёртовой матери!
Ля Фисель. Куда? Их комитеты разбросаны по всей Франции.
Леон. В Швейцарию. Это единственная страна, которая ещё противостоит. Там, представляешь, есть кантоны, где женщина ещё не имеет права голоса!
Ля Фисель. Нас поймают прежде, чем мы пересечём кордон. И даже если мы доберёмся туда невредимыми, нам нужна будет виза, чтобы выехать из страны.
Леон. Мы переползём границу на брюхе. Найди мою шпагу, в случае чего, защитимся.
Ля Фисель (трясёт головой). Это несерьёзно. Баба — всегда была бабой, но бабой и останется. К тому же дети, как всё бросишь! Как они будут жить, на что? Нет, я не могу, совесть не чиста будет, заест.
Леон (безнадежно кричит). Но, как же дошли мы до этого! Все мы!
Ля Фисель. Что вы хотите? Как ни крути, а мужчине свойственны поросячьи порывы. От сластолюбия, как говорится, не убежишь. Мы, видимо, правильно они говорят, злоупотребили…
Леон (мечтательно, гложимый сомнением). Думаешь?
Свет внезапно гаснет.
Когда сцена вновь освещается, академик по-прежнему привязан к столбу. Рядом стоит небольшой круглый столик. Ля Фисель помогает Леону есть, так как у того отвязана только правая рука.
Леон. Отрежь ещё мяса, но не слишком большой кусок… Как будто бы на обед нельзя было отвязать руки! В конце концов, это унизительно… кормят, как дитя малое! Отвяжи мне левую руку!
Ля Фисель (твёрдо). Нет. Приказ есть приказ. Упаси Бог обе сразу!
Леон (продолжая есть). Почему сегодня подали обедать так поздно? Я мучился голодом!
Ля Фисель. Мне приказали подавать только тогда, когда статья будет отправлена. Курьер с велосипедом ждал уже час. Если бы статьи не получилось, вас бы лишили обеда. Таков был приказ.
Леон. Почему опять шпинат? Я же не лошадь! Я не люблю шпинат!
Ля Фисель. Именно по этой причине. Мадам сказала Флипет, что нужно быть твёрдым. В вашем возрасте пора начинать есть всё подряд. (Не хочет разговаривать.) Ладно! Я не должен был с вами говорить. Я всегда подчинялся начальникам, чтобы меня оставили в покое. Сейчас мой начальник — мадам!
Леон. Но ты же мужчина, как и я!
Ля Фисель. Нет. Я на окладе, служу. Мои мысли о начальстве никого не касается. Начальник есть начальник, даже при социализме. Так что, если хотите оставаться начальниками, выкручивайтесь, как хотите, хоть из кожи вон. (Подносит к его рту ложку.) Желаете обмакнуть ещё хлебушка в соус? Обычно вам нравится…
Леон (с отвращением). У тебя руки грязные, как чёрт знает что такое!
Ля Фисель (с достоинством). Я в этом доме паркетом заведую, м'сье! Такова моя профессия. И руки мне мыть не обязательно. Это не моё дело!
Леон. Вот именно. Почему не прислали новенькую, чтобы меня покормить? Это же входит в её обязанности!
Ля Фисель (подмигивает). Вы прекрасно знаете, забавник, почему! (Заговорчески ему доверяется.) Между нами, м'сье, она имеет сложение… (Осекаясь, смотрит на академика.) Если вы скажете, что я вам это сказал, я скажу, что вы мне это сказали, ясно?
Леон. Ясно.
Ля Фисель (давая ему вилку). Всё, доедайте шпинат, пора убирать посуду. Хватит копаться!
Леон (отворачивается). Я не лошадь, я не люблю шпинат.
Ля Фисель. Через нелюблю! Мне приказали, чтобы тарелка была чистая. Я подчиняюсь начальникам. Ну-ка, за папу… за маму…
Леон (с отвращением). Трус! Мог бы выкинуть остатки в унитаз. Трус ты несчастный!
Ля Фисель (принуждая его есть, как младенца). Может, и трус, но я спасус! От немцев спасся, от голлистов при освобождении Парижа ушёл, а, если окончательно выяснится, что теперь к власти пришли коммунисты, то от коммуняков и подавно… Я вам только одну правду скажу и больше ничего говорить не буду. Только мелкая сошка живёт! Мелочь всегда из грязи выползет! (Он собирается унести поднос.)
Леон (кричит). Почему не принесли сладкого? Десерта, что… не было?
