Юлиу Эдлис - Прощальные гастроли
Донцова. Земцов билетов не достал. Да и не очень-то старался — Лев Никитич с директором в Москве задержались, станет он ради каких-то артистов из кожи вон лезть!
Щипалина. Но вот чтобы в тот же вагон, к тому же проводнику попасть — мистика прямо-таки!
Гаранина. Так ведь поезд, Женечка, один и тот же, туда-обратно.
Щипалина. И все-таки… Даже не знаю, то ли к добру, то ли…
Рудакова (прервала ее). А ты что ожидала — тебя после гастролей домой на летающей тарелке отправят?! Я еще одной обновой обзавелась, сейчас покажу! (Роется в сумке.) Лакированные лодочки на среднем каблуке, прямо загляденье. И где бы вы думали, купила? В уцененных товарах!.. (Но вместо туфель извлекла из сумки бутылку водки. Поражена.) Вот те на!.. Та самая, представляете?! Которую тогда так и не распечатали! Я про нее и забыла!.. Вот это да!.. (Ставит бутылку на стол.) Ну теперь-то ей от нас не уйти!
Гаранина (ей). Неужто удержалась? Вот уж не похоже на тебя!
Рудакова. Во время гастролей — ни капли! Закон. Столица — лицом в грязь не ударили!
Щипалина. А уж как нас принимали, какие рецензии во всех газетах!..
Гаранина. Вежливые. Театр из глубинки, никто от него ничего и не ожидал.
Донцова (возмутилась). Ну, знаете, Нина Владимировна!..
Рудакова (Гараниной). Не тебе бы жаловаться, тебя-то уж расписали — прямо-таки звезда первой величины!
Гаранина. Есть такие звезды — свет до земли от нее еще доходит, а ее, собственно, давно уже нет, погасла, так, кусок мертвого льда вертится в небе…
Рудакова. А про меня если и пишут, так в лучшем случае — «верно поняла свою роль и артистка В. Рудакова». «И»!.. Каково, а?! Ничего, жива-здорова, чего и вам желаю.
Щипалина. И все-таки гастроли прошли на редкость удачно! А пор Льва Никитича так вообще в полстраницы — «мастер, чутко отзывающийся на все события жизни…»
Гаранина. Отзывается — эхо. А у живого человека — голос.
Донцова Что-то вы сегодня, Нина Владимировна, превзошли даже саму себя… Столько желчи, столько…
Щипалина. Не хотите же вы сказать, Нина Владимировна, что мы провалились в Москве!
Рудакова (достала гитару, тихо напела). «Я ехала домой, я думала о вас…» Домой, девочки, восвояси, радуйтесь! Я — к своим яблоням, Женя к кошкам, Нине очередное звание светит, Вика…
Гаранина (Щипалиной). Не провалились. Только очень может быть, уж лучше бы провал. Тогда бы хоть за голову схватились, пораскинули мозгами — что дальше, как жить, чем… А так — ни Богу свечка, ни черту кочерга… И опять нас, глядишь, по головке погладят, а мы заплачем от умиления. Стыдиться самих себя разучились, вот беда. Как та мертвая звезда — ей главное, чтоб думали, что от нее все еще свет идет.
Рудакова (чтоб разрядить обстановку). Вам бы только про умное поговорить, кашей не корми! Давайте-ка лучше похвастаем, кто за чем отстоял. Небось не я одна как угорелая по мосторгам носилась!
Донцова (твердо). Гастроли прошли замечательно. Даже не просто успех, а гораздо больше. Надо же хоть немножко себя уважать! И не стыдиться нам нужно, а…
Рудакова (предупреждая ссору). А выпить. Зря я, что ли, эту неразменную бутылку берегла, как сотню на свои собственные похороны! Тем более и причина уважительная! (Выглянула в дверь, громко позвала.) Проводник! Проводник!
Щипалина. Нет вы не правы, Нина Владимировна. Если не за себя, так хоть за Льва Никитича могли бы, кажется, от души порадоваться. Лично я всю жизнь этого ждала! И была уверена!
Гаранина (помолчала). У Чехова в «Чайке»: «Я теперь знаю, понимаю, что в нашем деле — все равно, играем мы на сцене или пишем — главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни…»
В купе заглянула проводник.
Рудакова (ей). Старинные уже, можно сказать, друзья-приятели, а как звать тебя — не удосужились?..
Проводник (увидела бутылку). Опять?! Или после столицы опохмелиться?
Рудакова. Дай-ка нам, мать, те самые четыре граненых, которые мы в тот раз — без употребления. И ты с нами за компанию.
Проводник. Это на работе-то да при нынешних строгостях?.. Тем более — когда? Орел скоро. (Ушла.)
Рудакова. Принесет, добрая душа, куда она денется. Нет, что ни говори, а после Москвы чувствуешь себя совсем иначе, вроде как в жизни все еще только-только начинается. Еще не вечер, девочки! Поверьте моему слову!
Щипалина. Теперь-то Лев Никитич на коне! Теперь-то все убедились!
Донцова. Кроме нашей милейшей Нины Владимировны, похоже.
Рудакова. Да уж, Нина в Москве только и делала, что о прошедшем печалилась, молодые воспоминания одолевали, столица навеяла.
Гаранина. Я не о себе печалилась, о нас обо всех. И о Льве Никитиче, заодно.
Щипалина. А о нем совершенно нечего! Он-то, слава Богу, теперь в полном порядке. И мы все тоже.
Гаранина. В порядке… Ведь эти гастроли в Москве, и рецензии, и обещанные звания — всего-навсего от начальства конфетка, что хорошо себя вели, не высовывались, не слишком о себе воображали… Так конфетка только аппетит перебивает. А Лев Никитич… что ж, еще разок погладили по головке, только-то. В порядке…
Рудакова. Как все, так и мы, что ты к Левушке цепляешься!
Щипалина (горячо). А он не как все! В смысле, большому кораблю — большое плавание. (Гараниной.) А вы — по головке погладили…
Рудакова. А хоть бы и так, и на том спасибо, по нынешним временам.
Проводник (принесла стаканы.) Вы бы хоть дверь-то прикрыли от чужих глаз… (Ушла.)
Донцова (Гараниной). Странно даже, знать Льва Никитича столько лет и так его не понимать… Я не хотела говорить, он запретил строго-настрого, да и пока все еще вилами по воде писано, но если уж на то пошло… Ему московский театр предложили.
Рудакова (ошарашена). Вот это да… новость, можно сказать!..
Щипалина (растерянно). А — мы?.. С нами что?!
Гаранина. Погоди приходить в отчаяние, Женя, рано.
Донцова. И не делайте вид, Нина Владимировна, что вы об этом слышите впервые, уж с кем, а свами он наверняка советовался.
Рудакова (возмущенно). За нашей спиной?! Хороша же ты, правдолюбица, нечего сказать!
Гаранина. Не мне решать, ему.
Щипалина (никак не придет в себя). А — мы?.. С нами что? Мы — зачем, вся наша жизнь?.. Зачем?!
Рудакова. Не умничай, Женя, тебе не идет.
Гаранина (про себя). Зачем… «Если бы знать, если бы знать»…
Рудакова. Не вам бы теперь об этом, Нина Владимировна!.. Нас с Женей, оказывается, очень даже просто — с глаз долой, из сердца вон?! А я-то, дура набитая, вам больше, чем самой себе верила!
Гаранина (Донцовой). Ты знаешь, отчего у него инфаркты были — один, второй?
Донцова. Третьего не будет, можете на меня положиться!
Гаранина. Оттого, что он за успехами на скорую руку, за удачей наспех того не замечал, что всю жизнь ломает себя сам. Что думает и верит в одно, говорит другое. Хочет одного, а делает — как велено, как все, твоя правда, Вера, в струю бы только попасть. В Москву собрался… Так ведь таких бойких там и своих хватает. Если хочешь, чтоб тебя с другими, да еще побойчее тебя не спутали, одного честолюбия мало.
Щипалина. Талант! А у него таланта — куры не клюют! Чего еще-то?!
Гаранина. А того хотя бы, чего нельзя закормить, оглушить одним успехом, аплодисментами, которым грош цена.
Рудакова. Совести, что ли? Так ведь и она, если по правде, поноет, поноет ночами и перестанет, за примерами далеко ходить не надо. Но сердце, его-то на кобыле не объедешь. (Помолчала.) Но чтоб он снами — так-то!..
Донцова. Вчера вернулся в гостиницу после разговора в министерстве — давление так подскочило, что я чуть Земцова не послала на вокзал билет сдавать!..
Гаранина. Земцовыми себя окружил, прихлебателями…
Донцова. Ему для себя ничего не нужно! Разве он это — для себя?! Уж кто-кто, а он такой бессребреник… Один костюм который год носит, на локтях, на коленях залоснился — стыдно на поклоны выходить. Зарплату не получит, пока не напомнишь… Нельзя работать с человеком, если не веришь ему, если не готов с ним в огонь и воду!
