Пьесы - Шоу Бернард Джордж
Из передней входит Мадзини Дэн. Это маленький пожилой человек, глаза навыкате, взгляд доверчивый, степенные манеры. Он в синем саржевом костюме и в расстегнутом макинтоше. В руках мягкая черная шляпа вроде тех, что носят священники.
ЭЛЛИ. Наконец-то! Капитан Шотовер, вот мой отец.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Этот? Чепуха! Ни капельки не похож. (Выходит в сад, сердито хлопая дверью.)
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД. Я не допущу, чтобы меня умышленно не замечали и делали вид, что принимают за кого-то другого. Я пойду и сию же минуту объяснюсь с папой. (Мадзини.) Простите, пожалуйста. (Уходит за капитаном, небрежно на ходу кивая Мадзини, который на ее кивок отвечает поклоном.)
МИССИС ХЭШЕБАЙ (радушно пожимая руку Мадзини). Как это мило с вашей стороны, что вы приехали, мистер Дэн. Вы не обижаетесь на папу, не правда ли? Он у нас совсем сумасшедший, но абсолютно безобидный. И при этом необыкновенно умный. Вы еще побеседуете с ним, и с большим удовольствием.
МАДЗИНИ. Я надеюсь. (Элли.) А вот и ты, Элли, милочка. (С нежностью берет ее под руку.) Я вам очень признателен, миссис Хэшебай, за то, что вы так добры к моей дочери. Боюсь, что у нее не вышло бы никакого праздника, если бы не ваше приглашение.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Да нет, что вы. Это так мило с ее стороны, что она к нам приехала, она будет привлекать сюда молодых людей.
МАДЗИНИ (улыбаясь). Боюсь, что Элли мало интересуется молодыми людьми, миссис Хэшебай. В ее вкусе скорее положительные, серьезные люди.
МИССИС ХЭШЕБАЙ (с внезапной резкостью). Может быть, вы снимете пальто, мистер Дэн? Там в углу в передней – шкаф для пальто, шляп и всего прочего.
МАДЗИНИ (поспешно выпуская руку Элли). Да, благодарю вас. Мне, конечно, надо было… (Уходит.)
МИССИС ХЭШЕБАЙ (выразительно). Старая скотина!
ЭЛЛИ. Кто?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Кто! Да он – вот этот, он самый. (Показывает пальцем, вслед Мадзини.) «Положительные, серьезные»… скажите!
ЭЛЛИ (пораженная). Неужели это может быть, чтобы вы сказали так о моем отце!
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Сказала. И вы это отлично знаете.
ЭЛЛИ (с достоинством). Я немедленно ухожу из вашего дома. (Поворачивается к двери.)
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Если вы только посмеете, я сейчас же доложу вашему отцу, почему вы это сделали.
ЭЛЛИ (оборачиваясь). Но как вы можете так обращаться с вашим гостем, миссис Хэшебай?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Мне казалось, что вы зовете меня Гесиона.
ЭЛЛИ. Теперь – конечно нет.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Отлично. Я расскажу все вашему отцу.
ЭЛЛИ (в страшном огорчении). Ах!
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Если вы только двинете пальцем, если только хоть на минуту станете на его сторону, против меня и против вашего собственного сердца… я поговорю с этим прирожденным солдатом свободы так, что он потом целую неделю будет стоять на голове, этот старый эгоист.
ЭЛЛИ. Гесиона! Мой отец эгоист? Как мало вы знаете…
Ее прерывает Мадзини, который врывается, запыхавшийся и взволнованный.
МАДЗИНИ. Элли! Менген приехал. Я думал, может быть лучше тебя предупредить. Простите меня миссис Хэшебай, этот престранный старый джентльмен…
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Папа? Вполне согласна с вами.
МАДЗИНИ. Ах, простите… Ну да, разумеется. Меня несколько смутило его обращение. Он заставил Менгена что-то там делать в саду. И требует, чтобы и я тоже…
Раздается громкий свисток. Голос капитана. Боцман, наверх! Снова громкий свисток.
МАДЗИНИ (растерянно). О господи, мне кажется, это он зовет меня… (Поспешно выбегает.)
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Вот мой отец – это действительно замечательный человек!
ЭЛЛИ. Гесиона, выслушайте меня. Вы просто не понимаете. Мой отец и мистер Менген были еще детьми, и мистер Мен…
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Мне совершенно все равно, чем они были. Только давайте лучше сядем, если вы собираетесь начать так издалека. (Обнимает Элли за талию и усаживает на диван рядом с собой.) Ну, душенька, рассказывайте мне все про этого мистера Менгена. Его все зовут Босс Менген, хозяин Менген, правда? Настоящий Наполеон промышленности и отвратительно богат. Верно я говорю? А почему отец ваш не богач?
ЭЛЛИ. Да папе вовсе и не следовало бы заниматься коммерческими делами. Его отец и мать были поэты. Они внушали ему самые возвышенные идеи. Только у них не хватало средств, чтобы дать ему законченное образование.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Воображаю себе ваших дедушку и бабушку, как они во вдохновенном экстазе закатывают глаза… Итак, значит, вашему бедному отцу пришлось заняться коммерцией. И он не преуспел в этом?
ЭЛЛИ. Он всегда говорил, что он добился бы успеха, если бы у него был капитал. А ему всю жизнь приходилось сводить концы с концами, только чтобы не оставить нас без крова и дать нам хорошее воспитание. И вся его жизнь – это была сплошная борьба. Вечно одно и то же препятствие – нет денег. Я просто не знаю, как вам это рассказать.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Бедняжка Элли! Я понимаю. Вечно изворачивается…
ЭЛЛИ (уязвленная). Нет, нет, совсем не так. Он во всяком случае никогда не терял достоинства.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. А это еще трудней. Я бы не могла изворачиваться и при этом сохранять достоинство. Я бы изворачивалась не щадя себя (сжав зубы), не щадя. Ну хорошо, а дальше?
ЭЛЛИ. Наконец все-таки пришло время, когда нам стало казаться, что все наши несчастья кончились: мистер Менген из чистой дружбы и из уважения к моему отцу совершил необыкновенно благородный поступок – он спросил папу, сколько ему нужно денег, и дал ему эти деньги. И знаете, он не то чтобы дал их ему взаймы или, как говорится, вложил в его дело, – нет, он просто подарил их ему! Разве это не замечательно с его стороны?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. При условии, что вы будете его женой?
ЭЛЛИ. Ах, да нет, нет, нет! Я еще тогда была совсем маленькая. Он даже меня и в глаза не видал. Он тогда еще и не бывал у нас в доме. Он сделал это совершенно бескорыстно. Из чистого великодушия.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. О, в таком случае прошу прощения у этого джентльмена. Так. Ну и что же случилось с этими деньгами?
ЭЛЛИ. Мы все оделись в новые платья и переехали в другой дом. Меня отдали в другую школу, и я училась там два года.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Только два года?
ЭЛЛИ. Да. Вот и все. Потому что через два года оказалось, что мой отец совершенно разорен.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Как же это так?
ЭЛЛИ. Не знаю. Никогда не могла понять. Только это было ужасно. Пока мы были бедны, у отца не было долгов, но как только он стал ворочать большими делами, ему пришлось брать на себя всякие обязательства. И вот, когда все предприятие ликвидировалось, то вышло как-то так, что долгов у него оказалось больше, чем то, что ему дал мистер Менген.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. По-видимому, цапнул больше, чем мог проглотить.
ЭЛЛИ. Мне кажется, вы относитесь к этому как-то ужасно бесчувственно.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Детка моя, вы не обращайте внимания на мою манеру разговаривать. Я была когда-то такая же чувствительная и недотрога, вот как вы. Но я нахваталась ужасного жаргона от моих детей и совершенно разучилась разговаривать прилично. Очевидно, у вашего отца не было способностей к подобного рода вещам, и он просто запутался.
ЭЛЛИ. Ах, вот тут-то и видно, что вы его совершенно не понимаете. Дело это потом необыкновенно расцвело. Оно дает теперь сорок четыре процента дохода, за вычетом налога на сверхприбыль.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Так вы должны бы купаться в золоте, почему же этого нет?
ЭЛЛИ. Не знаю. Мне все это кажется ужасной несправедливостью. Видите ли, папа обанкротился. Он чуть не умер от горя, потому что он уговорил некоторых своих друзей вложить деньги в это дело. Он был уверен, что дело пойдет успешно, и, как потом оказалось, он был прав, – но все они потеряли свои вклады. Это было ужасно. И я не знаю, что бы мы стали делать, если бы не мистер Менген.
