Владимир Войнович - Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль

Как бы заметив, что он находится на сцене, спохватывается.

Ой, извините. Такая вот привычка, или способ существования. Что бы ни произошло, а я пою свои песенки. А произошло то, чего вы не могли себе даже представить. Еще вчера ситуация казалась настолько безнадежно стабильной, что никто не мог даже вообразить, что то, что случилось, вообще может случиться. Однако, господа, если вам не хватает вашего собственного воображения, то усвойте хотя бы то, что История хоть никого ничему не учит, но пытается. История показывает вам наглядно, что она — непрерывный поток, в котором нет ничего несокрушимого. Незыблемые монолиты превращаются в труху, то, что было наверху, оказывается внизу, могущественные владыки становятся самыми беззащитными и жалкими существами, ищущими спасения и нигде его не находящими. Впрочем, минутку. (Слышен приближающийся звук автомобильной сирены или многих сирен). О, господи, опять это ууу. Я надеялся, что никогда больше не услышу этих ужасных звуков. Я отношусь к той породе людей, которых вежливые люди называют неисправимыми оптимистами, а невежливые, извините, дураками. Каждый раз при смене исполнителей главных ролей я надеюсь, что они будут не такими, как прежние, но они опять играют тот же спектакль в слегка подправленных под себя предлагаемых обстоятельствах.

И повторяется картина, что была в начале спектакля. Звук многих сирен катастрофически нарастает. Свет в зале и на сцене гаснет. Звук сирен смешивается с шуршанием колес, с шумом несущихся с огромной скоростью автомобилей. По сцене слева направо проносятся сине-красные мигалки, в результате чего возникает ощущение, что кортеж автомобилей пересекает сцену. Внезапно мигалки гаснут, исчезают все звуки. Несколько мгновений в зале и на сцене полная темнота и тишина. Затем вспыхивает свет, и на сцене на своих местах Трибунал почти в том же составе, но в клетке сидит Председатель, а в председательском кресле — Подоплеков, который внимательно вглядывается в публику.

Подоплеков (выдержав паузу). Дальнейшее заседание Трибунала будет проведено в закрытом режиме. Зрителей, не имеющих специального допуска, прошу покинуть помещение. Генералу Горелкину поручаю проследить за порядком.

Белый «Биэмдаблъю»

Действующие лица

Былкин Степан Петрович — чиновник средней руки.

Надежда — его жена.

Клава — его дочь.

Софья Гавриловна — мать Надежды.

Филипп Филипп — жених Клавы по переписке.

Немилов — поэт.

Микола — украинский почти олигарх.

Коблов — важный чиновник.

Володя — помощник Коблова.

Прахов — глава брачного агентства.

Действие первое

Картина первая

Столовая в квартире Былкиных. Овальный стол покрыт скатертью, на нем признаки приготовления к торжественному обеду: тарелки, бокалы, рюмки. У края стола сидит Былкин, тычет пальцем в кнопки калькулятора, вслух подсчитывает расходы. Говорит косноязычно. Фразы часто не договаривает. Подразумеваемые предметы заменяет неопределенными местоимениями.

Былкин. Вино — пять бутылок по восемьсот. Водка — две бутылки по двести. Надо же, на все такие цены! Все сотни, тысячи. А ведь было время, когда бутылка стоила три рубля двенадцать копеек. А пиво — двадцать две копейки. Правда, его нигде не было. Но где было, там стоило двадцать две копейки. С бутылкой! А бутылку можно было сдать, и двенадцать копеек обратно. Значит, само пиво сколько стоило? Вот, посчитайте. Правда, был дефицит. В магазинах хоть шаром покати. Все приходилось доставать. Ботинки, шнурки для ботинок, стиральный порошок, туалетную бумагу — буквально все. И пива в магазины порой неделями не завозили. Зато когда появлялось, побежишь, две авоськи домой притащишь, и такое удовольствие. Особенно если с воблой. Правда, воблы тоже не было. То есть она бывала. Но бывала тогда, когда не было пива. А пиво было тогда, когда не было воблы. Зато если повезло и достал то и другое, это была такая радость… А теперь пиво есть, вобла есть, а радости нет.

В углу комнаты у открытого шкафа стоит Клава в ночной сорочке и в бигудях. Снимает с вешалки платья, одно за другим прикладывает к себе, смотрит в зеркало, разочарованно вздыхает. Они все слишком велики.

Клава (в отчаянии). Ну совершенно нечем прикрыть бренное тело. Какие-то ужасные балахоны! Висят на мне как на палке. И никто даже не замечает, что мне не в чем ходить. При живых родителях существую как сирота, ни внимания, ни помощи ни от кого.

Былкин (продолжает мыслить вслух). Теперь все есть, а культуры нет.

Клава. И что это за родители, которые допускают, чтобы их родная дочь ходила в обносках!

Былкин. А где нет культуры, там преступность. Сумки на ходу вырывают, в лифтах девушек насилуют, за мобильный телефон могут убить. Говорят — запретить продажу оружия. Да у нас надо запретить продажу всего. Топоров, ножей, вилок, отверток, гвоздей, шил.

Клава. Кто шил? Никто мне ничего не шил. Да и не обязательно шить, можно и готовое подобрать что-нибудь — от Диора, Кардена, Армани. В крайнем случае — от Юдашкина. Вон у Ленки родители все ей покупают, чего ни захочет. Только намекнет, а ей по щучьему велению — платье, сапоги, шубу… Ко дню рождения иномарку подарят. А у меня родители… Не знаю, может, вы меня из детдома взяли или на помойке где-нибудь подобрали.

Былкин (наконец услышал). Глупость какая, подобрали ее! Ты разве не видишь, что, когда в теле, ты просто копия матери. А теперь, конечно, похудела, так это… И кто ж перед тобой виноват? Надо было думать, прежде чем диету, это вот да. Надо ж понимать, что если ты худеешь, тряпки твои вместе с тобой, они ведь не это, они ведь худеть не будут. И теперь это не подходит и это, а виноват обратно же я. И мне же опять оплачивать гардероб, и для гостей вон сколько чего накупили. Мать твоя — натура широкая, и деньги туда-сюда. А того не понимает, что мне с моими доходами хватает только на туда или на сюда. А на туда-сюда — нет. А она за одну только вырезку две тысячи отдала. И ради кого? Ради американца, который как бы жених. Еще неизвестно, чем дело кончится, а уже сколько денег ухлопали.

Клава. А я вас просила ухлопывать? Американцы люди демократичные. Им не обязательно дым в глаза пускать.

Былкин. Вот и я говорю — не обязательно. А мать-то твоя — нет, как же, он же американец, высшая раса. Есть у нас все-таки эта черта рабская, раньше называли низкопоклонством перед всем иностранным. Между прочим, он тебя видел на снимке. А свое фото прислал?

Клава. Не фото, а видео.

Былкин. Ага, как на саксофоне играет. И список требований. Номер один, номер два, номер три. Чтобы невеста любила семью, хотела детей, умела готовить, имела чувство юмора и читала Достоевского. Нет бы кого там из современных, а то Достоевского. Гурман какой! Он ради Достоевского выучил русский язык, а невеста ради него должна выучить Достоевского. Это ж несопоставимо. Ну, ради Достоевского — да, но ради тебя… Кто ж ты такой? Ну, я понимаю, американец, но даже американец не всякий на Достоевского тянет. Клав, а ты сама Достоевского правда читала или лишь бы американцу мозги запудрить?

Клава. Пап, ты же знаешь, что я дипломную писала по «Преступлению и наказанию».

Былкин. Вот нашла чем заниматься в своем педагогическом. Послушалась бы меня в свое время — изучала бы экономику, писала бы не «Преступление и наказание», а что-нибудь про прибавочную стоимость или про крекинг нефти, сама бы теперь заработала и на платье, и на шубу, и на что там еще. И папашке еще поднесла бы чего-нибудь к юбилею. Какие-нибудь швейцарские часики, брегет какой-нибудь скромный, тысяч за пятьдесят. Долларов. А я ношу за восемьсот рублей, и доволен. Время показывают секунда в секунду — а чего мне еще надо? Тем более что народ у нас глазастый. Особенно журналисты. Приходят с расспросами, как контора работает, а сами тебя с ног до головы взглядом общупают, интересуются, какие на тебе лейблы натянуты и что на руке сверкает. А потом при случае заметят, что Былкин зарплату получает такую, а часы носит такие. А Былкин не дурак, Былкин всегда помнит, кто тварь дрожащая, а кто право имеет.

Входит Надежда с большим блюдом пирожков, которое ставит на стол.

Надежда (изображает уличную торговку). Горячие пирожки! С мясом, капустой, яичком, луком! (Напевает.) Доченька, дружочек, скушай пирожочек!