Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски
Теперь дамы были на сеновале — каждая в «своём секторе».
С ухающими сердцами, джентльмены в смокингах пробрались к амбару. Остановились у первой лестницы — она предназначалась для Василия.
— Ни пуха! — прошептал Василий на ухо своему замявшемуся другу, легонько подтолкнул его — Иди дальше, чего застрял? — и быстренько зачастил ногами по лестнице вверх.
Петя стал медленно прокрадываться к своей лестнице. Сердце просто выпрыгивало из груди, ужас!
«Да, Люба сегодня особенно красивая, необыкновенно… Неужели… неужели эта роскошная женщина сейчас будет в моих объятиях, покорная, уступчивая, всё позволяющая? О-о! Прямо дух захватывает! Больше двадцати лет ни одной другой женщины, кроме Вали. А разве же мне иногда не мечталось, разве ж не хотелось, разве же я не мужчина? Да я сейчас, да я сейчас!… Это её платье с неё — долой! Этот мой смокинг с меня — долой! Ух!..»
Петя нащупал свою лестницу на сеновал, сделал по ней шаг, другой наверх.
«Постойте-ка, товарищи и господа, а Валя?.. А к Вале полез этот Васька! Вот собака, он ведь своего, считай, добился. Не ради же меня он старался, а ради своего вожделения, ради своей похоти — аж дрожал, стервец. И меня подбил! Сейчас приникнет к Валентине, прижмётся к ней своим телом, начнёт её слюнявить своими губами, гладить, шарить по её телу своими лапами… своей коленкой начнёт раздвигать её ноги, а потом… потом… он этим своим, этой своей штуковиной ….будет… будет… Что?! И это он станет делать с Валей?! С моей Валюшкой?! Да ни за что!»
Петя быстро соскочил с лестницы и ринулся к другому краю амбара.
… А Василий уже блаженно мычал, закатывал глаза, страстно извивался, лёжа на своей прекрасной добыче:
— О-О-о, Валечка, Валечка!.. Как ты прекрасна… О-о, божественная, чудная, неповторимая!..
Вдруг кто-то резко дёрнул Василия за ногу. Он оторопел, на секунду замер.
— Слазь! — послышался резкий Петькин голос. — А ну слазь, падла. Слышишь?
— Да ты что! — возмутился Василий и стал торопливо — быстрей-быстрей! — двигать бёдрами. — Чего ты прилез? Я же ещё даже не…
— Вот и хорошо, что даже не! — заорал Петька. — Это тебя, возможно, спасёт! Иначе сейчас придушу гада!
Он вцепился сразу в обе Васькины ноги и резко потащил на себя. Вася очень конфузно поехал с дамы назад, цепляясь руками за саму даму. Тут «Валя», до того сохранявшая молчание, завизжала, закричала, турнула с себя ошалевшего Василия, одёрнула платье, оттолкнула Петьку.
— Милуйтесь друг с другом, козлы! — раздался её голос.
Кинулась к лестнице и быстро исчезла. Снизу раздался её гомерический хохот.
Васька и Петька замерли в потёмках одни, ошарашено хлопая глазами.
— Послушай, а кто это был? — осторожно спросил ничего не понимающий Вася. — Голос как будто…
— Это была не Валя, — тихо ответил Петька и вдруг громко закричал — Это была не Валя!
— Люба? — Василий громко застонал. — Так это была Люба? Они что, поменялись платьями? Вот это облом!
— Какой же облом, если ты губами плямкал, как свинья? — ядовито спросил Пётр.
И Пётр тоже жутко расхохотался, мотая головой в разные стороны и отдирая «бабочку» от груди:
— Вот это они нас размазали!
Потом, сидя на сеновале, два обескураженных друга слышали, как внизу удаляясь, звучал звонкий женский смех, то смеялись две чудесные, красивые женщины — Валя и Люба.
Нашим милым и взволнованным дамам совсем не хотелось расходиться по домам. Ночь была чудеснейшей. К тому же на улице неожиданно зажглись фонари. И шампанское ещё играло в крови.
— Давай к клубу прогуляемся, — предложила Валя. — Может, дискотека ещё не закончилась. Молодёжь подивим — пусть хоть посмотрят, как выглядят настоящие леди.
Смеясь и вызывающе покачивая бёдрами, они отправились в центр посёлка.
Но на клубной двери уже висел звонок, площадь перед клубом была пустынной.
— Деревня, — разочарованно протянула Люба. Склонила голову над часиками на руке. — Первый час всего.
Но Валя не растерялась, стала напевать ритмичную мелодию, и вот уже две леди в длинных платьях с высокими разрезами стали покачиваться и изгибаться под фонарём в центре площади. Изгибистые ресницы, удлинённые тушью, отбрасывали тени на щёки, игравшие редкими блёстками.
Здесь на прекрасных, явно не шведянских дам и натолкнулись два припозднившихся пьяненьких мужичка. Ошарашенно остановились.
— Простите, вы путаны? — робко осведомился один. — Из города к нам приехали?
— Ага, — ответила одна из леди. — По разнарядке. Программа шефской помощи селу.
А другая продекламировала:
— На благо Родины вершат свои дела, село для города, а город для села!
Мужички заметно оживились.
— А скольки это будет стоить? — заинтересованно спросил другой. — Правда, с собой у нас сейчас деньжаток нет, мы, это, потратились малость… но если что, домой быстренько сбегаем.
— А Дашка и Машка не против будут? — спросила первая леди.
Пьяненькие мужички испуганно потрусили прочь. Валя и Люба заливисто рассмеялись.
Пошли домой. Чем ближе подходили, тем грустнее становились.
— Ох и зададут нам наши мужики, — сказала Валя.
— А не надо поддаваться, — хорохорилась Люба. — Лучший способ защиты — нападение. Сейчас мы им сами устроим.
Но мужей по домам не оказалось. Валя выскочила на улицу, чтобы бежать к Любе, а та и сама уже навстречу бежала. Немного заволновались.
— На сеновале отсиживаются, — предположила Люба.
— Ещё, чего доброго, напьются. — Вале и самой не хотелось в это верить. — Правда, для Васи и Пети это не характерно. Но ведь какой стресс мужики пережили!
— Ну уж нет, никаких пьянок! Подожди, сейчас фонарик принесу.
Вооружившись фонариком, жёны двинулись к амбару тётки Нюрки.
Но луч фонарика выхватывал из темноты только примятое сено. И в одном, и в другой «секторе» мужей не было.
Снова остановившись на улице у своих домов, дамы не знали, что делать дальше.
— Вот стервецы, — сказала Валя. — Нервы нам накручивают. Чтоб поволновались.
Люба нервно покачивала фонариком — луч света метался по забору. И вдруг высветил почтовый ящик, из которого торчал лист бумаги.
Женщины моментально выхватили его.
В дрожащем свете фонарика прочитали: «Подобного унижения не простим никогда. Прощайте. Не ищите нас. Через положенный срок наши тела всплывут сами».
— Петя! — закричала Валя.
— Вася! — закричала Люба.
Остаток ночи окрестности местного озера громко оглашались дрожащими женскими криками:
— Петя! Петенька!.. Родной мой!
— Вася! Васенька!.. Дорогой мой!
Вася и Петя наслаждались этими взволнованными голосами, сидя в кустах неподалёку от берега. В какой-то момент Пете стало жалко двух несчастных женщин:
— Всё, Васёк, выходим!
— Сидеть! — скомандовал Василий. — Ты мне такой кайф обломал, какого давно не было! Зачем, спрашивается, было меня дергать за ноги?
— Я же не знал…
— Не знал он! Ну, сдёрнул бы меня на пять сантиметров вниз, но зачем было на двадцать пять? Садист!
— Ох, Васёк, прости!
— Не высунемся отсюда до утра, понял? Будут знать, как над мужьями потеху делать.
Утром, когда солнце осветило живописные окрестности небольшого местного озера, сторонний наблюдатель мог бы увидеть такую картину. На одном берегу, рядом с кустами на изумрудно зелёной травке, сладко спали, обнявшись друг с другом, два джентльмена в смокингах. На другом почти в идентичной позе почивали две взлохмаченные леди с измазанными тушью щеками, в красивых длинных платьях.
Конечно, увидь Вася с Петей подобное соседство раньше, чем дамы, они бы спешно скрылись, чтобы, может быть, и дальше изображать утопленников. Но уж очень они устали. И физически, и морально. Морально даже сильнее. И потому сон их был глубок. Как у богатырей.
Как назло, в камышах, почти рядом с дамами, вдруг стала покрякивать дикая утка. Сначала тихо, а потом всё громче и громче. То ли селезень её, наконец, подмял, то ли с вечера скушала не то, но стала вопить, гадина, протяжно и истошно. Не своим голосом. Застрелить её мало!
Валя открыла глаза, подняла голову и… вдруг резко затормошила Любу:
— Люба, вставай, вставай быстрей! Ты погляди-ка, где тела наших утопленников всплыли!
… Над безмятежно спавшими Васей и Петей надменно и угрожающе нависли фигуры их благоверных. В руках у Вали и Любы мелко дрожали выломанные прутья.
Валя и Люба посмотрели друг на друга, разом набрали в грудь воздуха и гаркнули единым жутким раскатом:
— Вста-ать!!!
… А в посёлке в это раннее время Федька-гармонист дудел в рожок. Да в рожок, Федька ведь пастух, а гармонь и припевки — это его хобби, в свободное от основной трудовой деятельности время. Под звуки рожка хозяйки выгоняли на улицу коров, чтобы те общим стадом под присмотром Федьки двинулись на пастбище. Бабы задорно переговаривались, Федька балагурил. И вдруг — боже, да что ж оно такое!? — мимо коров, мимо баб и Федьки промчались два помятых джентльмена в смокингах, а за ними две взлохмаченные леди в длинных платьях с разрезами.
