О войнах - Майкл Манн
Таким образом, более 95% из 150 тыс. лет жизни человека на Земле прошло до появления воюющих государств. Это означает, что война не запрограммирована в нас генетически. Биология - не судьба; на войну нас обрекают не гены, а общество. Севильское заявление о насилии 1986 года, подписанное выдающимися учеными в области биологии, психологии, этологии, генетики и других наук о человеке, заявляет, что война не имеет генетической основы, что мы не унаследовали склонность к войне от наших животных предков и что в природе не существует предрасположенности к агрессивному поведению. Гены некоторых расовых групп также не предрасполагают их к более или менее воинственному поведению. Генетики показали, что, несмотря на поверхностные различия между человеческими сообществами в форме носа, цвете кожи и т.д., люди удивительно похожи по последовательности ДНК. В настоящее время около 85% генетической изменчивости человека обнаружено внутри расовых групп и лишь около 15% - между ними. Малешевич подробно критикует эссенциалистские генетические и биологические объяснения насилия, а также объяснения в терминах универсальных, стабильных и биологически единообразных человеческих эмоций, имеющих отношение к насилию.
Можем ли мы получить ответы на вопросы от наших ближайших родственников? Гориллы не агрессивны. В руандийском лесу я сидел в метре от группы горилл , не чувствуя опасности. Они игнорировали мое присутствие, хотя огромный самец серебристой спины, проходя мимо меня, задел мою руку. Но у человека больше общих генов с бонобо (обезьянами) и шимпанзе. Бонобо гораздо менее агрессивны, чем шимпанзе, но люди более разнообразны, чем те и другие. Когда отношения между человеческими группами ухудшаются, они могут стать гораздо более жестокими и в гораздо больших масштабах, чем отношения между шимпанзе. Когда отношения между людьми хорошие, они очень хорошие, сопровождаемые гораздо большей отдачей от соседских отношений, чем это удается бонобо. Люди не просто общаются и занимаются сексом, как мирные бонобо. Они торгуют, проводят сложные церемонии и генерируют те формы сотрудничества, которые привели к их уникальному социальному развитию. «Когда речь идет о межгрупповых отношениях, мы превосходим наших близких родственников как на положительном, так и на отрицательном конце шкалы». Кокер отмечает, что не менее семидесяти видов животных проявляют агрессию по отношению к представителям своего вида, но только человек ведет организованные военные действия. При этом только человек придумывает сложное, гибкое, кооперативное разделение труда. Крайняя вариабельность насилия и сотрудничества, по-видимому, характерна для нашего вида.
Люди различаются по склонности к насилию. Все мы знаем агрессивных людей, другие - кроткие и мягкие. Мы увидим, что некоторым солдатам нравится насилие, по причинам садизма или героизма, но большинство солдат к нему не склонны. Во многих областях социального поведения личностные различия не имеют большого значения. Рост капитализма зависит не от нескольких человек с ярко выраженными личностными качествами, а от большого количества предпринимателей и рабочих, чьи личностные различия будут стремиться нивелировать друг друга. Но решения о войне и мире принимаются небольшим количеством людей, иногда одним монархом, диктатором, премьер-министром или президентом. В силу занимаемой ими влиятельной социальной роли их личности существенно влияют на результаты войны и мира. Аттила Гунн был склонен к войне, тогда как Эдуард Исповедник предпочитал мир, а история белой Америки - это история от одного безумного короля Георга III до другого, Дональда Трампа. Подобные идиосинкразии ограничивают возможности общей теории.
Однако какой бы ни была склонность человека к насилию, сотрудничество играет более значительную роль в развитии общества. Те, кто сражается, погибают, а те, кто сотрудничает, выживают и процветают - мирный вариант выживания сильнейших. Как и большинство поведенческих характеристик, эта включает в себя противоположности - мы можем иметь склонность к насилию, но также имеем склонность к сотрудничеству (как и к любви и ненависти, интроверсии и экстраверсии и т.д.). Гэт выделяет сотрудничество, конкуренцию и насильственный конфликт как три фундаментальные формы социального взаимодействия и говорит, что человек выбирает между ними. Он предлагает парадокс, согласно которому война является одновременно врожденной и необязательной, что означает, что она находится близко к поведенческой поверхности и вызывается с относительной легкостью. Стивен Пинкер разделил человеческую природу на внутренних "ангелов" и "демонов". Для принятия решений о войне и мире я предпочитаю метафору равновесия. Человек находится в центре. Если их поведение отклоняется в одну сторону, мы получаем войну; если в другую - мир. Но вопрос в том, что склоняет их в ту или иную сторону?
Рэндалл Коллинз в своей блестящей книге "Насилие" немного склоняется в сторону мира. Используя множество эмпирических описаний насилия, взятых в основном из современных драк, он предполагает, что большинство людей не любят насилие и не очень хорошо в нем разбираются. Конфронтация редко приводит к реальному физическому насилию. Драки, которые все же вспыхивают, как правило, представляют собой борьбу хулиганов со слабыми и не похожи на те, что показывают в кино. Они неуклюжи, неточны, неистовы, в них больше маханий руками и пощечин, чем сильных ударов. Очевидцы редко оказываются втянутыми в драку, как это часто бывает в кино. Он добавляет, что на войне солдаты боятся переходить "на личности", и у них возникают проблемы с кишечником при такой перспективе. Насилие "трудно", говорит он, потому что "люди жестко настроены на взаимодействие и солидарность", и эта склонность "сильнее, чем мобилизованная агрессия". Таким образом, большинство людей придерживаются блефа и упреков. По словам Коллинза, чтобы проявить насилие, большинству людей необходимо преодолеть страх и напряжение, и это происходит либо в ритуализированных встречах, где на первый план выходит статус, как на дуэли, либо в необычных ситуациях, когда людей "засасывает" в то, что он называет "туннелем насилия", когда искажается обычное восприятие, учащается пульс, поскольку организм наполняется кортизолом и адреналином, и происходит движение вперед по туннелю, создаваемому быстро сменяющими друг друга событиями. Одним из примеров является "паника вперед", особенно характерная для микроконфликтов, в которых хулиганы без жалости нападают на слабых, но встречающаяся и в войнах, когда одна армия дрогнет и начнет бежать, подбадривая другую, которая бросится вперед и начнет неистово убивать. Именно паника, заключает он, приводит к большей части смертоносности войны.
Тем не менее Коллинз подстраховывает себя, используя принцип "социальной эволюции" - рост военных силовых организаций. В армиях были разработаны методы, позволяющие заставить людей сражаться, даже если они боятся: захватывающая пехотная фаланга, вечные учения, культивирование esprit de corps, офицерская иерархия, поддерживаемая военной полицией. Поначалу война между племенами сводилась к коротким стычкам и включала в себя много ритуального неповиновения, но гораздо меньше действий. Таким образом, способность к насилию росла мере роста постоянной социальной
