Экземпляр - Юлия Купор
Костя швырнул стаканчик с недопитым кофе в похожую на инвентарь из кабинета стоматолога металлическую урну и устремился к отцу. Краем глаза он отметил яркую вывеску «Лучшая шаурма 24 часа на ул. Летчика Бабушкина — заходите!», но сознание тотчас же отправило эту информацию в корзину. Обнялись, поцеловались — мама с папой радушно, Артемка немного скованно, будто стесняясь. В его возрасте не любят столь явные проявления чувств.
— А вы куда собрались-то, мам, пап?
— В Турцию, — охотно ответила мама.
Выглядела она прекрасно. Легкий макияж: чуть подкрашены ресницы, румянец на скулах, светлая помада. Карие глаза лучились счастьем — у Кости аж сердце екнуло, давно он не видел человека, который мог просто так чему-то радоваться, да и, положа руку на сердце, давно он не видел человека не из тусовки Векслера, и, с одной стороны, он был ужасно рад за маму, а с другой, совершенно отчетливо понимал, что его адский поезд едет совсем в другую сторону и это, возможно, последний раз в жизни, когда он видит радующуюся маму и хотя бы понимает, почему она рада. Следующая станция — следующий круг ада, как-то так, как-то так.
— В Турцию?
— Да, Мармарис. Отель пять звезд, «все включено», кормежка, бассейн, первая линия — место суперское, я даже не ожидала. Зря не поехал с нами.
Костя даже не стал упоминать, что его вообще-то никто не звал.
— Мам, — Артемка дернул маму за рукав.
Видимо, у них до этого был какой-то уговор, о котором она забыла.
— Ах да, — встрепенулась мама, — мы пойдем с Артемом Викторовичем чебуреков поедим.
И они исчезли, быстренько и оперативно, умчались в сторону лестницы — на втором этаже вокзала была чебуречная с пластмассовыми красными столами и шаткими стульчиками.
И вот они остались вдвоем — Костя и отец, серьезный и сосредоточенный. Отец старел, но как-то очень красиво старел. Так стареют актеры и литературные персонажи вроде Эраста Фандорина: волосы с проседью, но густые, морщины вокруг глаз, но волевые и симметричные, лицо обветрено и от этого выглядит еще более мужественным, и очки, очки — для солидности. Впрочем, у герра Ойгена Мотля очки дороже были.
Костя выдохнул, досчитал до десяти в обратном порядке, потом вдохнул, набираясь решимости, которой, увы и ах, становилось все меньше. Всего-то надо было задать один вопрос, но, черт побери, какой. Отец, какое отношение ты имеешь к мэру — нет, лучше: отец, какое отношение ты имеешь к Роберту Эд… не то, отец, ты как-то связан с Векслером, потому что твой «Белый альбатрос» никогда не проигрывает, но будь, пожалуйста, с ним поосторожнее, а то я вот вляпался, не хватало еще, чтобы ты попался в его сети. Он любит собирать экземпляры, а ты, отец, в конце восьмидесятых отжигал — мама не горюй!
— Отец.
Как-то слишком официально. Никуда не годится. А легкомысленное «пап» застряло в горле и не захотело произноситься. Батя внимательно посмотрел, ожидая продолжения.
— Я хочу узнать про «Белый альбатрос».
— Вакансий нет, прости. Если ты об этом.
— Мне не нужна работа. Я хочу узнать, как связаны «Белый альбатрос» и администрация Воскресенска-33. Ну я же примерно знаю, как что делается, сам работал управленцем раньше, так вот… вы же выигрывали все тендеры! Ремонт в здании администрации, что на Карла Маркса, отделочные работы в личной администрации Роберта Эдмундовича, еще куча подрядов. В этом городе все решается через мэра Векслера, получается…
Костя замолчал, потому что на дальнейшее уже не хватило воздуха.
— А, Роберт Эдмундович — мой старый знакомый. И кстати, он не всегда был мэром.
— Он был актером, — каким-то нелепым дискантом произнес Костя, потом попытался откашляться, чтобы вернуть себе нормальный человеческий голос, и продолжил: — Получается, ты с ним давно знаком? Ты же такой ш-шустрый, всегда был, мама рассказывала, ну, пробивной, и…
Вот сейчас — и этого уже невозможно избежать — ось абсцисс пересечет ось ординат. Дано: администрация Воскресенска-33, глава администрации, ООО «Белый альбатрос», а теперь задание со звездочкой — как связаны эти элементы?
— Кость, не юли, я знаю, что ты натворил. Я про сделку. Не могу осуждать.
Ой-ой-ой, от яркого электрического света закружилась голова, почему все так зашумели, этот шум невозможно выносить, ах, если бы все заткнулись и можно было бы в тишине подумать, сосредоточиться и подумать, а то в таком бардаке не слышно собственных мыслей.
— Т-ты о чем?
— Да понял я, что ты догадался, — произнес отец и поправил очки. — Ты всегда был парнишкой с мозгами, два и два умел складывать. Что ж. Время было тяжелое, понимаешь. А я… да ты и сам знаешь, замешан был во всяком разном, мне терять было нечего… кроме вас. И жизни. Я хотел жить, очень хотел. И видишь ли, когда вот это… проносится вся жизнь перед глазами, извиняюсь за банальность, очень хочется за что-нибудь — или кого-нибудь — уцепиться. И когда на перекрестке появился этот пижон, я осознал, что это мой второй шанс.
— Чего? Какой шанс? Какой перекресток? За кого ты там уцепился?
Тревога так и повисла в воздухе. Какой-то рейс отменили, о чем сообщал репродуктор, — опять у кого-то не получится покинуть Воскресенск-33. Люди повспрыгивали с металлических сидений, забегали, кто-то ругался по телефону, кто-то менял билеты, кто-то вышел наружу покурить, подышать стылым октябрьским воздухом.
— Так, — батя снял очки, достал из кармана платочек, протер сначала одну линзу, потом вторую, потом зачем-то дужку, нацепил очки на нос. — То есть ты не об этом меня хотел спросить? То есть ты не догадался?
И вид у бати внезапно стал такой, какой был давно-давно, когда Костя случайно застукал его за просмотром эротики на РЕН ТВ. То есть канал-то он переключил сразу, но вот выражение лица, о, это выражение лица он переключить не сумел. Почему-то Костя только сейчас вспомнил этот дурацкий эпизод. Эх, родители-родители, вовсе вы не святые люди.
— О чем я не догадался, п-пап? Я просто лазил на сайте госзакупок, и мне стало интересно почему… А теперь я, кажется, понял. Ты первым сделку заключил, да? Я даже в этом не смог тебя обойти.
Мир, и без того шаткий и валкий, перевернулся окончательно. И вроде Костя
