Монах - Мэтью Грегори Льюис
– Ого! – пробормотал Кристобаль вполголоса. – Да здесь целая история, без сомнения.
– Святые небеса… Агнес! – вскрикнул Лоренцо.
– Что? Это твоя сестра? Дьявольщина! Тогда, я думаю, кто-то заплатит за то, что мы подсмотрели.
– И заплатит немедленно, – добавил разъяренный брат.
Благочестивая процессия уже вошла в аббатство, и дверь закрылась. Незнакомец немедленно вышел из укрытия и быстрым шагом направился к выходу из церкви: но Медина встал у него на пути. Кавалер, завидев его, отшатнулся и надвинул шляпу на глаза.
– Не пытайтесь убежать! – воскликнул Лоренцо. – Я желаю знать, кто вы и каково содержание того письма.
– Того письма? – переспросил незнакомец. – И по какому праву вы меня спрашиваете?
– По праву опозоренного вами. Но вам не пристало задавать мне вопросы! Либо отвечайте прямо, либо я добьюсь ответа шпагой.
– Последний способ самый простой, – заметил незнакомец, выдернув из ножен рапиру. – Вперед, сеньор Храбрец! Я готов.
Пылая гневом, Лоренцо ринулся в атаку; противники обменялись уже несколькими ударами, но тут Кристобаль, у которого в тот момент оказалось больше здравого смысла, чем у них обоих, встал между ними.
– Стой! Стой, Медина! – воскликнул он. – Вспомни, к чему приведет пролитие крови на освященной земле!
Незнакомец тотчас отбросил свой клинок.
– Медина? – вскрикнул он. – Великий боже, возможно ли это! Лоренцо, неужели вы совсем забыли Раймонда де лас Ситернас?
Изумление Лоренцо все возрастало. Раймонд подошел к нему и протянул руку; но Лоренцо взглянул на него подозрительно и не ответил рукопожатием.
– Маркиз, вы здесь? Что все это означает? Вы завели тайную переписку с моей сестрой, чьи чувства…
– Всегда принадлежали и ныне принадлежат мне. Но здесь неподходящее место для разговора. Пойдемте ко мне домой, и вы все узнаете. Кто это с вами?
– Тот, с кем вы виделись раньше, – отозвался дон Кристобаль, – хотя, вероятно, не в церкви.
– Граф Оссорио?
– Он самый, маркиз.
– Я не прочь открыть свою тайну при вас, положившись на ваше молчание.
– О, ваше мнение обо мне лучше, нежели мое собственное! Я предпочту удалиться и не испытывать ваше доверие. Идите своим путем, а я пойду своим. Где вас можно будет найти, маркиз?
– Как обычно, в особняке рода Ситернас; но помните, что я здесь инкогнито, и если захотите увидеть меня, спрашивайте Альфонсо д’Альварадо.
– Хорошо! Прощайте, кавалеры! – сказал дон Кристобаль и не мешкая удалился.
– Как же так, маркиз, – удивленно сказал Лоренцо, – как вы стали Альфонсо д’Альварадо?
– Так уж получилось, Лоренцо… Но если только вы не услышали уже мою историю от сестры, мне многое нужно вам рассказать, и вы многому удивитесь. Посему пойдемте, не откладывая более, ко мне домой.
В этот момент привратник капуцинов вошел в собор, чтобы запереть его на ночь. Молодые дворяне вышли на улицу и поспешно направились ко дворцу рода Ситернас.
* * *
– Ну, Антония, – спросила тетушка, как только они покинули церковь, – что ты можешь сказать о наших ухажерах? Дон Лоренцо, видимо, весьма вежливый, славный молодой человек: он уделил тебе некоторое внимание, и кто знает, что за этим последует? Но вот дон Кристобаль, заявляю тебе, – сущий образец учтивости. Такой внимательный! Так хорошо воспитан! А какой чувствительный, какой трогательный! Если какому-то мужчине и удастся убедить меня, чтобы я нарушила свой обет не выходить замуж, это будет дон Кристобаль. Видишь, племянница, все происходит, как я тебе сказывала: стоило мне появиться в Мадриде, как меня окружили поклонники. Заметила ли ты, Антония, какое впечатление я произвела на графа, когда сняла вуаль? А когда я подала ему руку, как страстно он ее поцеловал, видела? Если в мире существует истинная любовь, я увидела ее в глазах дона Кристобаля!
Антония заметила, с каким видом дон Кристобаль целовал упомянутую руку, но пришла к несколько иным выводам; и ей хватило благоразумия прикусить язычок. Поскольку другие примеры подобной сдержанности женщин нам неизвестны, мы сочли этот факт достойным упоминания.
Старушка продолжала разглагольствовать в том же духе, пока они не достигли той улицы, где сняли квартиру. Но толпа, собравшаяся прямо возле их двери, помешала им войти; Антонии и Леонелле пришлось остаться на противоположной стороне улицы, пытаясь понять, что привело сюда всех этих людей.
Спустя несколько минут зрители расступились, образовав круг; теперь Антония разглядела посреди его женщину необычно высокого роста, которая кружилась, не сходя с места, бешено жестикулируя руками. Платье ее было сшито из лоскутов разноцветных шелков и полотна, образующих фантастические, но не безвкусные сочетания. Голову танцовщицы покрывал свернутый тюрбаном платок с узором из виноградных лоз и полевых цветов. Лицо ее, сильно загорелое, имело темно-оливковый оттенок; ее глаза странно поблескивали, а в руке она держала длинный черный жезл, которым то и дело чертила непонятные фигуры на земле, а потом выплясывала вокруг них эксцентричные пируэты, будто в горячке. Внезапно она остановилась, сделала три быстрых оборота и, чуть помедлив, запела:
Позолотите ручку, ну же!
Спешите, девицы, ко мне!
Вам облик будущего мужа
Явлю в магическом окне.
Мое искусство превосходно,
Я книгу судеб чту свободно,
Мне тайны ведомы небес,
Чудеснейшие из чудес
Подвластны мне; я правлю ветром,
Луна, сияя бледным светом,
Дорогу освещает мне,
Я с колдунами наравне
На шабаш ведьм лечу отважно,
Вступаю в круг заклятий страшных
И невредимой выхожу,
Свою добычу приношу.
Вот амулеты колдовские,
Полночной тьмы плоды чудные:
Тот верность мужа сохранит,
Тот зарумянит цвет ланит,
Дурнушку сделает прекрасной,
А этот, темный, жаркой страстью
Растопит даже глыбу льда,
А этот девичье несчастье
Исправит быстро без следа.
Но тише! Передам вам я,
Что мне поведал Рок.
Цыганку вспомните добром,
Когда настанет срок.
[Стихи М. Льюиса здесь и далее – в переводе О. Мыльниковой. ]
– Дорогая тетушка! – сказала Антония, когда песня закончилась. – Она безумна, правда?
– Безумна? Эта – нет, дитя мое; она просто злая. Это цыганка, их племя вроде бродяг, их единственное занятие – таскаться по свету, рассказывая небылицы и выманивая денежки у честных людей. Эту дрянь надобно вычистить! Будь я королем Испании, я бы им дала три недели, чтобы убраться прочь из моих владений, а оставшихся быстренько сожгла бы живьем.
Слова эти были произнесены достаточно громко, чтобы цыганка их расслышала. Она сразу же направилась к дамам, раздвинув толпу зрителей. Поклонившись трижды на восточный
